По ту сторону тьмы

Болдт Р. С.

Смотрю на внешний карман сумки.

— Я запихнула их туда.

— Дай их мне.

Я недоверчиво уставилась на него.

— Зачем?

Мышца на его щеке вздрагивает, взгляд делается суровым.

— Ради всего сраного, рыжая. Либо ты жаждешь смерти, либо ты туповата, раз решила испытать меня таким образом. — Он наклоняется ближе, весь его облик излучает ясную угрозу, каждое слово выдавливается сквозь стиснутые зубы. — Показывай эти ебучие салфетки.

С сердитым видом я достаю из сумки

сложенную кучу салфеток и швыряю в него.

— Теперь доволен?

В мгновение ока копна моих волос оказывается зажатой в его крепкой руке. Он не позволяет увернуться, придвигаясь ближе, чтобы мы оказались лицом к лицу.

— Не стану повторять дважды, и это будет последним предупреждением, которое ты получишь. Не еби мне мозги, рыжая. Со мной шутки плохи.

Когда я пытаюсь отстраниться, он крепче сжимает мои волосы, обездвиживая меня. Тем не менее, это не болезненно и не разжигает страха, что я нахожу… необычайно удивительным.

Губы его сжимаются, складки напряжения сковывают его рот, голос становится твёрдым:

— У миленьких мальчиков в участке может встать от твоего умного ротика, но не у меня. Я главный и лучше бы тебе, на хрен, помнить об этом.

Я не отвечаю; вместо этого в упор смотрю в его ледяной взгляд своим. Его ноздри раздуваются.

— Уяснила?

Если бы можно было испепелить его одним лишь взглядом на месте, не сомневаюсь, мне бы удалось с моим полным ярости выражением лица.

— Уяснила, — выдавливаю из себя три слога. Но мы оба знаем, что я молча послала его на хуй.

Мы по-прежнему смотрим друг другу в глаза, каждый из нас отказывается первым отвести взгляд. Когда я задерживаю дыхание, от лёгкого движения кончик моего носа касается его. Контакт, хоть и как пёрышко, вызывает покалывающее ощущения, пляшущее по коже. Мой пульс учащается, а соски напрягаются…

Вот же чертовщина, нет. Я не должна увлекаться им. Он надменный мудила, который только что угрожал мне.

Когда хватка на волосах ослабевает, я вырываюсь из его рук и разглаживаю руками свои длинные волосы. Возникает острое желание поёрзать, потому я постукиваю ключом от машины по рулю, сосредоточив взгляд на повторяющихся движениях.

— Мне нужно добраться до дома. Так что, если мы закончили…

— Это ещё что за хренотень?

Поворачиваю голову на его мрачный, зловещий тон, но он не смотрит на меня. Вместо этого он держит одну из салфеток, практически прожигая в ней дыру, прежде чем перевести взгляд на меня.

Зажав её между пальцами, он разворачивает, чтобы показать мне. Каждая унция кислорода вырывается из моих лёгких при виде второпях написанного синими чернилами послания.

«Держись подальше сучка».

Шумно сглатываю, борясь с непреодолимой дрожью.

—

Что ж. Одно ясно: кому-то позарез нужно научиться расставлять запятые. Очевидно, я не знаток, но я знаю, что ты должен…

— Иисус, — в измученном тоне Бронсона слышится досада.

Я вызывающе приподнимаю брови:

— Уверен, что ни ты, ни твоя шайка не делали этого? Поскольку вы были единственными людьми, с которыми я столкнулась, и которые были, ох, не очень приятны в связи с моим визитом на твою территорию.

Грозный взгляд устремлён на меня:

— Не люблю повторяться. Я говорил об этом. А ещё говорил, что мы не причастны.

Выражение его лица сменяется выражением крайнего недовольства, когда он возвращает свое внимание к объекту.

— Как будто мы стали бы, блядь, тратить время для написания тебе угроз на ёбанной салфетке.

— Чем же вы тогда занимаетесь? — я склоняю голову набок, делая вид, что размышляю над этим, — наверняка пишите кровью на стене здания или ещё где-нибудь, верно?

— Думаешь, это шутка? — В его голосе явное предупреждение.

Вздыхаю:

— Нет. Однако, откровенно говоря, думаю, что ты слишком остро реагируешь. Это был рассерженный сотрудник, который, по-видимому, захотел насолить менеджеру, прежде чем уволиться.

— Кто тебе такое сказал?

— У… — я прочищаю горло и еле-еле сдерживаюсь от желания поморщиться, — офицер Хендерсон.

Тёмная бровь взметнулась, от него волной исходит неприязнь.

— На короткой ноге, да? — Эта чёртова мышца на его челюсти дико пульсирует. — Ты с ним встречаешься или что?

Притворно расширив глаза, сцепляю руки под подбородком, а затем придаю своему голосу ироничности.

— Сейчас нет, но не сомневаюсь, что как только мы с ним сходим, выпьем кофе, он осознает, что я его — единственная и неповторимая, и все лесные существа разразятся пениями и будут выплясывать, и мы будем жить…

Мой саркастический ответ лаконично обрывается, когда его рука зажимает мой рот. Даже в полумраке салона машины наружный свет пляшет на его ожесточённом выражении лица.

— Дерзость однажды приведёт тебя к неприятностям, рыжая.

Мои невнятные слова неразборчивы из-за его руки, но я всё равно их произношу. Сегодня явно не тот день.

Бронсон прищуривает глаза, будто понял, что я проговорила.

— Выезжай со стоянки; свернёшь направо на Понсе де Леон.

Отрицательно качаю головой, в то время как моё сердце колотится о грудную клетку. Вот уж нет, божечки. Я не поеду на машине туда, где он намеревается убить меня и выкинуть моё тело. Я насмотрелась предостаточно фильмов от Lifetime¹, чтобы знать, как всё устроено.