По ту сторону тьмы
Шрифт:
Бронсон переводит взгляд на меня, и медлит, словно тщательно подбирает слова.
— Слушай… — Он проводит рукой по волосам, взъерошивая их еще больше, чем обычно. — Я не завожу отношений. Да, я трахал женщин, и на этом все. — Он сжимает губы в тонкую линию, глаза всматриваются в мои, словно он хочет, чтобы я поняла его. — Но в жизни я не был настолько поглощен женщиной, чтобы позабыть о защите.
Слова повисают между нами. Он высказался, но я пока не готова принять сказанное. Не готова признать, что то, что произошло между нами, было
— Я не доверяю людям. А те, кому я доверяю, уже доказали свою преданность. — Он невозмутимо выдерживает мой взгляд. — Не буду приукрашивать — я нехороший человек, рыжая. Но я делаю хорошие вещи. Я защищаю своих людей и ставлю на кон свою жизнь ради них. А в ответ, они мне преданы.
Вспоминаю людей на рынке и то, как они к нему относились. Вспоминаю местность, через которую проезжала, и то, как все выглядело ухожено — дороги без выбоин, и ухоженные газоны, и опрятные витрины магазинов, и фермерский рынок на набережной.
Это противоречит всем моим стереотипам о бандах и местностям, принадлежащим им.
— Я никогда не встречал женщину, которая, как мне казалось, могла бы понять, почему я делаю все это. — Бронсон поджимает губы. — Которая могла бы понять, почему мне пришлось стать чудовищем.
Бронсон замолкает, как бы давая мне время переварить рассказанное. Скрытый подтекст.
Проходит некоторое время, прежде чем я озвучиваю свое собственное признание, и мои слова звучат тихим шепотом.
— Не уверена, что я та женщина, которая тебе нужна.
На самом деле имея в виду: «Узнав мою тайну, ты не захочешь иметь со мной ничего общего, ведь я чудовище похуже, чем ты когда-либо сможешь стать».
— Может, ты и не уверена. — В его глазах мелькает тепло, отбрасывая часть угрюмости. У меня перехватывает дыхание от уверенности в его словах. — Но, рыжая? Ты должна знать, что, когда я делаю какую-то безумную хреновину, за этим всегда стоит цель.
Наступает короткая пауза.
— Так почему бы тебе не пообедать? — Он проводит ладонью по своей темной бороде движением, которое выглядит почти нервным. — Попробуй, вдруг не вкусно.
Из моих уст вырывается удивленный смех.
— И что ты сделаешь в этом случае? Попросишь доставить другую еду?
— Если понадобится.
Мой рот захлопывается. Потрясение проходит сквозь меня, а из легких выбивается весь кислород. Боже, как же давно у меня не было человека, который хотел бы заботиться обо мне. После Роя никому не было до меня дела.
И теперь этот человек — этот сложный мужчина, стоящий передо мной, — пытается сделать это… по-своему.
Хотя он хочет сделать это ради Джорджии, которую, как ему кажется, он знает. Женщины, которая работает в морге и не боится потягаться, когда его высокомерие нужно усмирить.
Не ради той женщины, с которой разговаривают мертвецы. Не ради чудилы,
Я заставляю себя дышать. На долю секунды мне хочется все рассказать, чтобы между нами не было тайн. Но я не могу.
Говорят, что история повторится, если не извлечь уроков из прошлого. Если я чему-то и научилась из своего прошлого, так это тому, что никто из тех, кто когда-либо знал обо мне правду, не смог принять меня. Полюбить. Воспринять меня как нормальную.
В ответ на мое безмолвие, он подцепляет ногой ножку другого стула и отодвигает его, прежде чем сесть. Он обхватывает рукой мое запястье, большим пальцем проводя по пульсу.
Моя грудь вздымается и опускается от затрудненного дыхания, и я не могу заставить себя посмотреть на него. Его большой палец движется по тыльной стороне запястья методичными, несколько небрежными движениями, которые, как ни странно, успокаивают.
— Взгляни на меня. — Хриплый приказ, возможно, и обладает привычной суровой ноткой, но в него вплетена едва уловимая нежность, словно он каким-то образом осведомлен о моих муках.
Поднимаю глаза и встречаю его золотисто-карий взгляд. Губы кривятся, когда он бросает еще один взгляд на вазу на столе, а затем возвращает свое внимание ко мне.
— Этот коп тебе нравится?
Выдыхаю и вскидываю бровь на его нежелание называть имя Уэйда.
— Почему у меня возникает ощущение, что ты прекрасно знаешь его имя?
Мышца на его щеке подергивается.
— Ты не ответила на вопрос.
Стопудово, мой честный ответ выведет его из себя, но я отказываюсь лгать ему в лицо.
— Да. Да, он мне нравится. Уэйд — милый парень.
Бронсон издает презрительный звук. Сержусь от его взгляда, потому что создается впечатление, будто думает, что знает меня лучше, чем я сама.
— А я так не думаю, рыжая. Видишь ли, тебе не нужен милый парень. — Ухмылка мужчины практически самодовольная, с оттенком вызова. — Мы оба знаем, что ты даже не сможешь такого долго выносить.
Вызывающе вздергиваю подбородок.
— С чего это ты взял?
— Потому что я знаю, что «милые парни» — эти соевые сопляки, которые хлебают кофе с долбанными посыпками и взбитыми сливками, и те, кто писает сидя, — не знали бы, что с тобой делать.
Оценивающий взгляд окидывает меня с едва сдерживаемым жаром.
— Ты обладаешь сильной волью, разумом и телом. Ты в одиночку справляешься с бедламом. — Он не разрывает зрительного контакта, в его тон сквозит нечто похожее на гордость. — Он бы обделался в штаны, если бы узнал, что ты пришла искать меня.
Вдруг до меня доходит, что Бронсон не использует двусмысленные намеки, а ссылается конкретно к Уэйду. Я не могу отрицать, что он, вероятно, прав в своем предположении, но я не собираюсь признаваться ему в этом. Это только подогреет его надменность. Однако его рассуждение проигрывается в мыслях.