Побег из волчьей пасти
Шрифт:
Есть ли у нас выбор? Предприятие нам предстоит смертельно опасное. Но позади угроза не менее страшная. Если темиргоевцы объявили Спенсера своим кровником, будут гнаться за ним до последнего. Одна у нас надежда — прорваться в Сванетию через перевал и затеряться на просторах Грузии. А там до реки Чолох, разделяющей две империи — российскую и османскую. Под защитой султана Эдмонд доберется до парохода на Константинополь, сядет на корабль, плывущий в Британию и… Прощай, Черкесия!
— Груз свой переберите. Лишнее не тащите, чтобы потом не жалеть. Но продуктов берите с запасом.
— Что хочешь за катер? — прервал его рассказ Софыдж, приступая к торгу.
— Так отдам! — простодушно улыбнулся пастух. — А инглез мне свое ружье подарит.
Вот же, хитроумный старик! И глазастый! Все рассмотрел. Видимо, ему приглянулся брунсвикский штуцер, когда мы, только проснувшись, меняли по устоявшейся привычке порох на полках.
Долго с ним спорить пришлось. Пастух никуда не торопился, в отличие от нас. Проводил время в свое удовольствие. Но вынужден был признать, что, если мы с ним не сторгуемся, то вернемся обратно в Абхазию. И он останется ни с чем. В итоге, договорились отдать ему двух вьючных лошадей, часть продуктового запаса, включая почти все специи, и два рубля серебром.
К горам выдвинулись вчетвером. Чтобы добраться до ледника на перевале, требовалось сперва форсировать речку с серьезным течением. Мостов, паромов и баркасов тут не было и в помине.
Ехали не спеша, все время на подъем, заросший высокой и жесткой травой. Через такую на своих двоих продираться — тяжкий труд. Миновали последний в этих края лес. Язык не поворачивался назвать этот сосняк бором. Изуродованные перекрученные стволы, поваленные вековые деревья, разбросанные сучья — настоящий бурелом!
За ним возвышались абсолютно лишенные любой растительности отвесные склоны. Их расчерчивали извилистые вертикальные полосы, выглядевшие издали, как натоптанные горные тропинки. Это были замерзшие ручьи. Несколько таких, еще не скованных льдом, мы миновали. Они стекали в глубокую расселину, чтобы дать жизнь одной из быстрых рек, прорывавшихся через долины и скалы к Черному морю. Его еще можно было легко рассмотреть, если обернуться назад — ярко-синий сапфир в оправе из желто-красно-зеленых холмов. Отсюда, из этого безжизненного края, буйство осенних красок у побережья казалось каким-то абстракционистским полотном.
Подъехали к полноводной быстрой реке, от которой ощутимо тянуло холодом. От нее уже можно было рассмотреть подход к перевалу.
— До Сванетии отсюда километров пять, не больше. Вроде, недалеко, а неделю можно провозиться, — «обрадовал» нас Софыдж, сплевывая в воду.
— Здесь глубоко? — поинтересовался Спенсер.
— Переберемся, — легкомысленно ответил наш проводник.
Пастух привязал длинную веревку к седлу катера и криками загнал его в реку. Удивительно флегматичная лошадь зашлепала копытами к другому берегу. Вода порой доходила ей до брюха, но она не останавливалась. Инстинкт гнал ее вперед.
Когда лошадь вышла на сушу, пастух остановил ее, натянув веревку. Привязал ее к седлу своего коня. Махнул нам рукой: мол, шнель, шнель, вперед!
— Давай! — приказал
— Почему я?! — вызверился проводник.
— Делай свою работу, абрек! — я наехал на его коня, твердо глядя в глаза. Рука опустилась на рукоять револьвера.
— Чертовы урумы! А этот самый бешеный! — ругался Софыдж, заводя свою лошадь в воду. — Чуть что, за пистолет хватается.
Катер не шелохнулся, пока проводник пересекал реку, придерживаясь за веревку, натянутую между двух берегов. Миновал стремнину, ног не замочив. Ловко задрал их на седло в самом глубоком месте. Но все равно был недоволен.
— Катера к седлу привяжи и веревку! — закричал пастух.
Софыдж неохотно повиновался.
Пришла очередь Спенсера. Он взял в руку поводья вьючной лошади и конной парой в колонну отправился в воду. Переправился легко, только ноги в ледяной воде искупал. Ему не удалось их поджать в глубоком месте, как сделал Софыдж. Я и не пытался проделать такой трюк. Не с моими навыками держаться в седле. Мне еще до наездника в цирке — как до Пекина раком. Хорошо хоть переправился на другой берег, не шлепнувшись в воду.
— Я не понимаю! — жалобно простонал Спенсер, стуча зубами от холода. — Клапрот в своей книге писал о сорокакилометровой долине с речушкой Теберда[3], вдоль которой можно проникнуть в Сванетию из Карачая.
— Как можно перейти Главный Кавказский Хребет, минуя перевалы? Взгляни, Эдмонд! Мы у подножия Эльбруса!
На скалах мелькнуло и пропало стадо горных козлов с длинной шерстью, ногами как у оленей и изогнутыми рогами. Спенсер назвал их «каменными козлами». Странное название!
Англичанин выглядел не воодушевлённым, а испуганным и уставшим. Его не радовали ни суровая красота скал, ни близость величественного Эльбруса с его двойным пиком, возвышавшимся над всей цепью гор. Предстоящее конное восхождение его пугало. Еще эти палки с железными наконечниками. Вымокшие ноги. И ненадежный проводник, испуганно косящийся на мои револьверы. Есть отчего прийти в отчаяние!
— Едем! — скомандовал я, помахав на прощание пастуху.
Он не торопился. Аккуратно вытягивал, скручивая в кольцо, отвязанную Софыджем веревку. Бесстрастно смотрел нам вслед, словно прикидывал: достанется ему штуцер Спенсера или нет через недельку-другую. Вдруг мы погибнем под камнепадом?
Мы надели, чтобы согреться, свои красные накидки на меху и тронулись в путь по каменным осыпям. По сторонам не глазели. Языки первых ледников никого не возбудили. Террасы сменяли одна другую. Нас окружало безмолвие. Утих даже ветер.
Вдруг тишину разорвал непонятный шум наверху. И тут же возле нас раздался громкий треск. Нас в одно мгновение поглотила белая мгла.
[1] У карачаевцев существует сложная процедура разделки и подачи мяса барашка. Оно делится на мужскую и женскую доли.
[2] Авторы впервые не уверены, что не вводят читателей в заблуждение. Описывая свой поход через горы в 1834 г., Ф. Ф. Торнау называл «катером» лошадь своего проводника, которая была приспособлена для поездок по крутым горным тропам и снежной целине. Предполагаем, что речь шла о карачаевской горной породе.