Побег из волчьей пасти
Шрифт:
— Разве между нами есть вражда? — попытался я его остановить, взывая к его разуму и оставив попытки загородить проход лошадью.
— Теперь мне достанутся твои револьверы! — усмехнулся князь, надвигаясь и отводя руку для удара. — Слабак! Ты даже не обнажил свой кинжал!
— Остановись, князь! Я заговоренный! — предпринял я безумную попытку избежать смерти. Моего скромного запаса адыгских слов хватило на нашу беседу.
— Что скажешь на это, удэ?! — вскричал князь и с силой ударил меня кинжалом в живот.
Звякнуло!
Князь отступил на шаг и замер в ошеломлении. Глаза его расширились. В правый тут же с силой влетела стальная полоска немого алжирца. Я исполнил левой рукой свой лучший бросок ножа Бахадура. Тренировки не прошли даром.
Бейзруко зашатался, выронил кинжал и упал лицом вперед. Я подхватил тело у самых камней тропы, не давая лицу князя разбиться. Осторожно опустил и перевернул на спину. Князь был мертв.
Молчун, забыв, что значит его имя, тут же с жаром начал что-то долго объяснять «турку». Слова «колдун» и «заговоренный» то и дело мелькали в его речи. Его спутник испуганно смотрел на меня, не моргая и не пытаясь что-то предпринять.
— Джанхот! — окликнул я Молчуна, опускаясь на колени у мертвого тела. — Принеси бурку и бурдюк с водой.
Он, к моему удивлению, повиновался. Несколько даже суетливо, как мне показалось. Спрыгнул с коня, принес то, что я потребовал. Расстелил бурку рядом с телом Бейзруко. Я с трудом вытащил стальную пластину из глазницы. Сделал знак Джанхоту ухватиться за ноги погибшего князя. Сам взялся за плечи. Мы перенесли тело на бурку.
Молчун полил водой из бурдюка на тряпку, которую я взял в руку. Мне хотелось отдать последний долг князю. Стал отмывать его прекрасное лицо с одним уцелевшим глазом. Прекрасное, когда тряпка прикрывала пустую глазницу. И ужасное — когда я отводил тряпку в сторону, чтобы прополоскать.
— Почему князь преследовал Спенсера? — прервал я тягостное молчание.
Джанхот, стараясь не смотреть на обезображенное лицо Бейзруко, покопался в газырях на его черкеске. Вытащил один из пенальчиков. Вытряхнул оттуда две пули. Я все понял. Два характерных выступа, которые направляли патрон в канале штуцера, неопровержимо свидетельствовали: это пули от винтовки Спенсера. Ни у кого в Черкесии не было такого оружия.
— Одна пуля — из мишени, которую мы ставили, когда соревновались с инглезом на дальность выстрела. Вторая — из сердца Джамбулата, — расставил все по полочкам Молчун и добавил. — Хакким — хороший стрелок.
— Кто об этом знает?
— Вожди знают! Но они будут молчать. Им нужна помощь англичан. А еще Джамбулат им мешал. Не хотел с русскими воевать.
— Политика! — сказал я, как выплюнул.
— Она самая, — согласился Джанхот.
Мы снова замолчали. «Турок» стреножил лошадей,
— Вы специально гнались за нами? — снова прервал я тишину.
— Нет! Случайно вышло. Ехали в Стамбул к Сефер-бею. Давно запланировали. Услышали о вас, когда ждали корабль у Гассан-бея. Все только про тебя и говорят. Тогда и решили за вами погнаться. У реки встретили абадзинца. Ругался на тебя. Чем-то ты его напугал. Переждали бурю под скалой и с рассветом помчались в горы.
Я вернул кинжал в ножны на поясе князя. Мы завернули мертвеца в бурку. Туго перевязали верёвкой. «Турок» активно помогал. Помалкивал. Потом не выдержал и спросил:
— Почему не забрал оружие? Оно твое по праву. И конь — тоже твой.
— Приторачивайте тело к Черноглазу! — приказал я вместо ответа.
Черкесы вылупились на меня, словно привидение увидели.
— Коня не заберешь? Такого коня?!
Я не стал комментировать. Лишь снова махнул рукой: привязывайте!
— Странный ты, урум! О тебе уже много говорят в горах. Теперь начнут еще больше!
— Еще страннее, — усмехнулся я, — слышать разговоры про досужую болтовню от человека, которого зовут Молчун!
Джанхот расхохотался.
— Давайте присядем! — предложил я. Нам было что еще обсудить.
Уселись полукругом на корточки прямо на тропе.
— У вас есть вопросы к Спенсеру? — без обиняков спросил я черкесов.
— У меня остался, — кивнул Джанхот. — До Джамбулата мне дела нет. Мой князь — Мансур. И я не Темиргой. Натухай! Но хакким меня отравил.
— А я тебя спас! — возразил я.
— Я знаю! — кивнул Молчун.
— Давай закроем эту тему, а? Инглез уедет. Больше ты его не увидишь. Отвезешь князя к сестре? Или к другой родне?
— Отвезу! — согласился Джанхот. — Решено! Если инглез уезжает, между нами нет вражды. Но если вернется, пусть знает: я буду ждать!
— А ты? — спросил я «турка».
— С вами поеду, если возьмете. Мне в Трабзон нужно.
— Поклянись, что не задумал недоброго!
— Клянусь!
— Хорошо! Иди к лошадям, готовься. Мне еще пару слов Джанхоту нужно сказать.
«Турок» отошел к коням, стал поправлять упряжь. Отвязал свой мешок от единственной вьючной лошади. Ему она была нужна меньше, чем Молчуну.
Мы с Джанхотом сидели рядом. Смотрели на горы. Может ли их вид когда-нибудь надоесть? Их первозданная мощь меня всегда поражала. Но горы Кавказского хребта — это нечто особенное. Все разные. И такие неприступные! Сколько народу их будет штурмовать без устали, считая достойным противником?
— Послушай, Джанхот! Тут вот, какое дело… Наш бой с князем… С ним не все гладко!
— Кровной мести боишься? — понял мой интерес Молчун.
— Не в мести дело! Хотя и в ней тоже. Скажи, Бейзруко чтил кодекс «уорк хабзэ»?