Под алыми небесами

Салливан Марк

– Кто тебе сказал, что меня убили?

– Кто-то сообщил твоему отцу, что ты охранял вокзал Модены, когда в него попала бомба. Сказали, будто тебе снесло полголовы! Я был в отчаянии.

– Нет-нет, – сказал Пино. – Убило парня, который находился рядом. А я чуть не потерял пальцы.

Он показал другу забинтованную руку, пошевелил пришитыми пальцами.

Карлетто хлопнул его по плечу и усмехнулся:

– Я никогда так не радовался, как сегодня, увидев тебя живым.

– Хорошо вернуться из мертвых. – Пино улыбнулся. – Ты уже сделал

заказ?

– Эспрессо, – сказал Карлетто, садясь на прежнее место.

– Давай поедим, – сказал Пино. – Мне выплатили жалованье перед выпиской из госпиталя, так что я плачу.

Тут его старый друг стал еще счастливее, и они заказали дынные шарики, завернутые в ветчину, салями, хлеб, оливковое масло с чесноком и холодный томатный суп – идеальная еда для такой жары. Пока они ждали заказ, Карлетто рассказал ему, как провел эти четыре месяца.

Благодаря многочисленным контактам синьора Белтрамини за пределами города, бизнес его процветал. Его магазин оставался чуть ли не единственным в Милане, куда надежно осуществлялись поставки, и до закрытия он нередко успевал распродать все. С матерью Карлетто дело обстояло гораздо хуже.

– Иногда она чувствует себя получше, но все время слабая, – сказал Карлетто. Пино увидел, как переживает его друг. – А в прошлом месяце ей было совсем плохо. Пневмония. Папа совсем погрустнел, думал, она уходит, но она выжила.

– Это хорошо, – сказал Пино, когда официант начал расставлять тарелки на столе.

Он перевел взгляд на уличный прилавок магазина. В просветах между немецкими грузовиками он видел, как синьор Белтрамини обслуживает посетителя.

– Так это новая фашистская форма? – спросил Карлетто. – Кажется, я такой прежде не видел.

Пино закусил щеку. Он стыдился своей работы на немцев и поэтому не рассказывал другу про «Организацию Тодта».

– А почему ты оказался в Модене? – спросил Карлетто. – Всех, кого я знаю, отправляют на север.

– Ну, там все не так просто, – сказал Пино, желая сменить тему.

– И что это значит? – спросил его друг, кладя в рот дынный шарик.

– Ты умеешь хранить тайны? – спросил Пино.

– А для чего еще существуют лучшие друзья?

– Хорошо, – сказал Пино, подался вперед и прошептал: – Сегодня утром, Карлетто, меньше двух часов назад, я разговаривал с Муссолини и Клареттой Петаччи.

Карлетто скептически посмотрел на него:

– Брешешь.

– Нет, клянусь тебе.

На развязке раздался автомобильный гудок.

Велосипедист с почтовым мешком пронесся мимо них, так близко к их столику, что Пино почти не сомневался: сейчас он заденет Карлетто, который едва успел отпрянуть в сторону.

– Идиот! – крикнул Карлетто, вскакивая со стула. – Он едет против движения. Покалечит кого-нибудь!

Пино, глядя на велосипедиста сзади, заметил красную полоску ткани, выглядывавшую из-под его темной рубашки ровно по линии шеи. Велосипедист петлял между пешеходами, плотно шествующими по тротуару, а в это время еще три

немецких грузовика начали медленно сворачивать на переполненную Виале Абруцци. Велосипедист снял мешок с плеча. Левой рукой он держал руль, а правой – шнурок мешка. Он съехал на Виале Абруцци и пристроился за одним из грузовиков.

Пино понял, что сейчас случится, вскочил со стула и закричал:

– Нет!

Велосипедист перебросил мешок через брезентовое покрытие в кузов грузовика.

Синьор Белтрамини тоже видел этот бросок. Он стоял менее чем в шести метрах от велосипедиста, его руки начали подниматься за долю секунды до того, как грузовик взорвался, извергнув языки пламени.

Ударная волна достала Пино и Карлетто, находившихся в квартале от взрыва. Пино нырнул на тротуар, защищая голову от осколков.

– Папа! – вскрикнул Карлетто.

Он в панике, не обращая внимания на поднятый ударной волной мусор на Пьяццале Лорето, бросился к огню, к горящему остову военного грузовика и к тому месту, где его отец лежал на тротуаре под обломками уличного прилавка.

Карлетто подбежал к отцу до того, как солдаты вермахта высыпали из других грузовиков и заблокировали место взрыва. Двое из них встали на пути Пино, но он вытащил из кармана красную повязку и надел ее, показывая им свастику.

– Я адъютант генерала Лейерса, – сказал он на корявом немецком. – Я должен пройти.

Они пропустили его. Пино пробежал сквозь жар все еще горящего грузовика, слыша крики и стоны раненых, но думая только о Карлетто, который стоял на коленях, положив на них окровавленную голову еще живого отца. Глаза синьора Белтрамини оставались открытыми, хотя дышал он с трудом.

Глотая слезы, Карлетто поднял голову, увидел Пино и сказал:

– Вызови «скорую».

Пино слышал вой сирен, со всех сторон приближающийся к Пьяццале Лорето.

– Они едут, – сказал он и присел.

Синьор Белтрамини неровно дышал, тело его подергивалось.

– Не двигайся, папа, – сказал Карлетто.

– Мать, – сказал синьор Белтрамини, чьи глаза уже подернулись дымкой. – Позаботься о…

– Не волнуйся, папа, – сказал сын, рыдая и гладя опаленные волосы отца.

Синьор Белтрамини надрывно закашлялся, вероятно, его мучила сильная боль, и Пино попытался отвлечь его приятным воспоминанием.

– Синьор Белтрамини, вы помните тот вечер на холме, когда мой отец играл на скрипке, а вы пели вашей жене? – спросил Пино.

– «Nessun dorma», – прошептал он, мысли унесли его в прошлое, и он улыбнулся.

– Вы пели con smania, и ваш голос никогда не звучал лучше, – сказал Пино.

Несколько секунд они втроем представляли собой маленькую вселенную вне боли и ужаса, они снова были на склоне холма в менее жестокие времена. Вой сирены становился все ближе, и Пино хотел было встать, чтобы привести врача. Но, когда он попытался, синьор Белтрамини ухватил его за рукав.

Отец Карлетто удивленно смотрел на повязку на руке Пино.