Под звездопадами
Шрифт:
– Собираемся! Стройся! – кричит лейтенант Ами. Кажется, что его чистая форма выглядит еще наряднее, нежели всегда, а на синей ткани сверкают вычищенные награды. Как только ему удается содержать себя и свою одежду в безупречной чистоте да еще в таких условиях?
Мы снова срываемся в дорогу.
– Я что-то вижу. – Слышится чей-то громкий голос после трехчасового движения.
Сощуриваю глаза и пытаюсь вглядеться вдаль, но мне мешают сотни других гвардейцев, идущих передо мной. Стоит мне выглянуть из-за чьей-то
Под тяжелыми подошвами ботинок трещат маленькие камушки разбитого асфальта, некогда бывшего широким шоссе. Его крупицы, искалеченные взрывами, разбитые снарядами, смешались с землей, превратились в саму землю. Лишь иногда большие узкие куски дороги выглядывают из пыли, давая скудное представление о прошлом, но и они пропадут, они тоже исчезнут, сотрутся в порошок и станут частью ландшафта.
Мы обходим несколько сгоревших, развороченных взрывом грузовиков, еще трупы, возвышающиеся на один метр остатки кирпичной стены, и снова тот же однообразный вид.
Постепенно камней становится все больше, а в некоторых местах под ногами чувствуются заметные уплотнения похороненных остатков асфальта. Мы входим в город.
– Как он хоть называется? – спрашивает у меня Орест Валь, парень из нашей группы, идущий возле меня.
– А хрен его знает, – отвечаю я. Вокруг ни табличек, ни указателей, только руины и жалкие развалины.
Мы знали, что так будет, но в глазах читается разочарование, мы мечтали о другом. Здесь не осталось ни домов, ни зданий, даже границы улиц стерлись, и можно только угадывать, где была дорога. Мы шагаем прямо по камням, по местам, где стояли дома.
Вместо толп и радостных жителей нас встречают руины стен с пустыми бойницами окон, воронки от взрывов и невзорвавшиеся снаряды, встрявшие в свалившиеся обломки и выглядывающие из них длинными, острыми хвостами. Черная пыль пепла от движения тысяч ног взлетает вверх, кружится в воздухе и ложится нам на плечи тяжелыми угрызениями совести, как будто в этом наша вина. Но мы ведь ни в чем не виноваты, мы спасители, мы лишь освобождаем эту землю, избавляя ее от национализма, и это лишь жертвы, вынужденные жертвы, ведь в войне нельзя без этого.
– Здесь гражданских трупов нет, только военные, – тихо проговаривает Артур сам себе под нос. – Их эвакуировали, наверное.
Вглядываюсь в разбитые окна почти не пострадавшего, за исключением сорванной крыши, выбитых стекол и одной разрушенной стены, дома. Посреди пустой комнаты стоит изрезанный и пробитый осколками диван. Как символ давно ушедшего уюта, забранного войной, он выглядывает из темноты и плотной стены остывшего пепла. А ведь раньше здесь кто-то жил, кто-то садился на него, читал, смеялся, спал. Раненый, искалеченный, он продолжает стоять на этом месте, в ожидании, когда же хозяева возвратятся назад, но все тщетно, обшивка вывалилась, доски отпадают, время разрушает все, время и война.
Одни
Развалина за развалиной, кирпич за кирпичом, руина за руиной, мы идем все дальше, дальше и дальше в полном молчании и тревоге.
Я не успеваю ничего понять, как в начале колонны раздается взрыв, вырывающийся из-под плотного покрывала пепла и отбрасывающий в стороны обмякшие тела. Теплая волна сбивает меня с ног, а прямо над моей головой пролетает большой белый кирпич. Кто-то кричит, пытаясь в панике зажать трясущимися руками обрубок оторванной ноги.
– Назад! Отступаем! – громко, стараясь не потерять самообладание, кричит лейтенант Ами, но его голос теряется во всплесках последующих взрывов.
Плашмя, утопая ладонями в пепле, пытаюсь двигаться назад. Грубый ботинок наступает мне на пальцы, а еще несколько ног пробегают прямо по спине, в страхе отступая. Но еще один взрыв, раздавшийся совсем недалеко, валит их с ног, а меня оглушает. Где я? Ничего не слышу. Я, что, оглох? Столбы земли взмывают ввысь в полной тишине, и все разбегаются по сторонам, натыкаясь на новые мины.
Пока я, шатаясь, не понимая, что происходит, пытался встать, опираясь руками на камни, возле меня прокатилась оторванная голова Ореста Валя, того, кто спрашивал у меня, что это за город. Черты его лица стерлись, волос нет, из больших ожогов, появившихся на коже, валит густой пар, воняющий сгоревшими волосами.
– Сюд… – обрывки голосов и криков доносятся до меня, слух постепенно возвращается. – Оск… Сюд… Сюд… Сюда! – опершийся спиной о большой камень, Артур машет мне рукой, то скрываясь, то выглядывая из-за пробегающих гвардейцев. Шатаясь, на четвереньках подползаю к нему и сажусь рядом.
– Ты в норме?
Утвердительно киваю в ответ.
Совсем рядом, накрывая нас сверху грудами горячей земли, камней и нагретого пепла, звучит еще один взрыв.
– Нужно двигаться обратно! – кричу я Артуру.
– Подождем немного, пусть все стихнет, – отвечает он.
Растерянно мотая головой в разные стороны, к нам подползает Винсент.
– Я видел Франца! – заплетаясь в собственных словах, говорит он. – Вот там, – трясущийся палец показывает в сторону, откуда Винсент приполз. – Он ранен.
– Что с ним? Где остальные? – спрашивает Артур, но слова не доходят до Винсента, он продолжает твердить свое:
– Вот там! Он ранен! Я видел Франца! Я видел Франца! Вон там! Вон там! Я видел Франца!
– Нужно посмотреть, как он, – пульсирующий в жилах адреналин гонит меня с места. – Винс, покажи, где он.
– Вон там! Вон там! – все так же заикаясь, лепечет он.
– Оскар, ты куда? Сиди здесь! Там небезопасно! – кричит мне в спину Артур. – Черт! – он догоняет нас, не прекращая ругаться. – Черт! Погеройствовать задумал? Черт! Оскар, чтоб тебя.