Под звездопадами

Кравченко Олег

– А-а-а!

Дождь дарует свободу, высвобождая все скопившиеся внутри муки и мысли, и дает возможность выплеснуть их наружу.

– А-а-а!

Непреодолимая сила стихии еще с диких времен имела власть над человечеством. Люди наделяли все понятным для себя смыслом, поклоняясь природе и ее явлениям еще до появления самых древних богов. Но боги уже давно умерли, навсегда исчезнув из жизни общества, а власть природы до сих пор не утратила своего влияния. Ее сила все еще бурлит в нашей крови, заставляя нас унывать и радоваться по одной ее воле.

В эти секунды, минуты, а, возможно, даже и часы, мы испытали счастье, отбросив в сторону тревоги,

разочарования, позабыв о ноющем голоде, мы отдались моменту, бурному дождю и холоду. Пусть мы еще не были в настоящих боях, не убивали и не совершали подвигов, но мы и так уже успели увидеть ужасные вещи, меняющие нас капля за каплей и превращающие черты наших лиц в более угрюмые и задумчивые. Но сейчас все было позади, в далеком прошлом сегодняшнего утра.

Даже депрессивное настроение Винсента сняло с него свою тень. Он сбросил с себя мокрую, прилипающую к телу рубашку и, пользуясь случаем, мылся, елозя по коже мылом. Маленький серовато-белый брусок стучит по выступающим полумесяцами ребрам, медленно стираясь и стекая мыльной водой под босые ноги, зарытые в размокшую грязь по самые щиколотки.

– Дашь потом мне? – обратился к нему с просьбой Дин.

– И мне! – крикнул Франц.

– И мне! – эхом прозвучал мой голос.

Кожа не отмывается с первого раза, грязь настолько проникла в поры, что приходится ее соскабливать ногтями. Но мы стараемся все довести до конца, вымыться, как можно тщательнее, раз нам выпала такая возможность.

Артур тоже ожил, предавшись всеобщему порыву. Со вчерашнего вечера, после своего провала, он не сказал ни слова, а сейчас баритоном напевает во весь голос «Синеглазую плутовку», старую веселую песенку, повествующую о том, как престарелая проститутка соблазнила молодого гвардейца и правдами-неправдами заставляла его жениться на себе.

…Спит мужчина сладким сном,

Больше не гвардеец он.

Есть у него и крыша, и кров,

Сыт и рад его живот,

Хоть подруга и стара

Знает толк в стряпне она!

На высокой ноте закончил он петь, засовывая себе палец в правое ухо и старательно вымывая его глубины от залежей скопившейся серы.

Дождь потихоньку прекращался, и на смену стремительным порывам больших капель, пришло унылое постукивание, словно последние всхлипы замирающего сердца. Тук-тук-тук… Тише… Тук-тук-тук-тук, все слабее звучит со всех сторон. Порывистый ветер гонит суровые громогласные и рассыпающие в разные стороны молнии тучи дальше на запад. Небо немного просветлело, хотя все еще и остается хмурым.

У некоторых в волосах виднеется недомытая мыльная пена. Глаза смотрели вслед уплывающим облакам, прощаясь с ними. Вода, собравшаяся в мисках, разливалась теперь по флягам. Некоторые гвардейцы жадно спорят между собой о том, кому воды досталось больше и где чья миска. Душевный подъем остыл, и серое настоящее вновь ворвалось в наши жизни.

– Парни, а где мое мыло? – тихо спросил Винсент у нас. Мы переглянулись. На дне окопа, в черной воде плавает крошечный, почти полностью стертый белый осколок.

Мокрые лохмотья развешиваются на палки, кидаются на редкие кусты и колючки. Замерзая и стуча зубами, некоторые пытаются разжечь костер, но, естественно,

у них ничего не получается.

– Черт! – вслед ругательству разлетался по сторонам тонкий хворост, собранный с большим усердием.

Уже никто и не рад прохладе.

– Слышите? – кто-то громко спросил.

– Нет. А что?

– Ш-ш-ш… Слушайте.

Далеко в небе сначала совсем тихо, а потом громче и громче прозвучало жужжание.

– Что это? – испугано задал вопрос еще кто-то, но ответа не последовало.

Ж-ж-ж… Все ближе и ближе.

Я затаил дыхание, сощурил глаза и выжидающие смотрю в небо. Что это? Самолеты? Но чьи? Наши? Или…

Около тридцати огромных машин вырвались из-за плотного покрывала туч. Неистово громыхают мощные моторы, несясь нам навстречу. Чьи же вы?

– Ложись! – басисто закричал неизвестный голос. – Самолеты!

В одном порыве мы ныряем на дно траншей, закрывая голову руками. Вода впиталась землей и сейчас здесь только вязкая грязь, заходившая под ногти, просачивающаяся сквозь пальцы и пачкающая чистые тела. Зачем мы только мылись?

ГЛАВА 5

Мы ждем.

Длинная секундная стрелка на часах у Артура рывками огибает очередной поворот вокруг своей оси, сдвигая с места минутную. Тягучее время тихими щелчками механизма проступает сквозь потрескавшееся стекло, закрывающее циферблат. Цифра за цифрой, минута за минутой, но ничего так и не происходит, настоящее застыло, остановилось, а часы, не зная об этом, продолжают все так же неустанно стучать: тик-так, тик-так, тик-так…

Сердце колотится, отдаваясь бешеным пульсом в висках. Обхватываю голову крепче, так, что на шее остаются красные вмятины от больших пальцев, и наваливаюсь правым боком на стену окопа, зарываясь острым плечом во влажную холодную землю, неосознанно ища хоть какую-то опору. Дышу нервно, прерывисто выпуская спертый, горячий воздух через раздутые ноздри. Гулкое ожидание, наполненное грохотом летящих самолетов, бегает по артериям, венам, крохотным сосудам и капиллярам, выступает на коже острыми мурашками.

Если они откроют огонь или начнут сбрасывать бомбы, мы не жильцы, ошметки голых тел разлетятся по сторонам, смешиваясь с грязью, нашей одеждой и мусором. Так зачем же мы прячемся? Зачем забились на дно, словно черви, закрывая головы руками? Нужно встать и встретить свою смерть гордо, если так уж суждено. Но страх не дает подняться, я снова боюсь, цепляясь за тоненькую ниточку, ведущую к выживанию.

Жужжание приближается к нам, оно уже прямо над головой разрезает воздушное пространство, оставляя за собой белые ленты. Хочется поднять лицо вверх и смело посмотреть в глаза всей опасности, но не могу, я их зажмуриваю, готовясь к самой страшной участи. Ноги вязнут все глубже в землю, пальцы впиваются ногтями в волосы и кожу, сердце стучит, часы тикают.

Сколько мы уже так сидим? Сколько кругов нарезала еще секундная стрелка? Или, может, она и вовсе остановилась?

– Они улетают! – громко шепчет кто-то рядом со мной.

Прислушиваюсь, и, действительно, гул медленно отдаляется вдаль.

– Улетают? Улетают? – звучат со всех сторон удивленные вопросы, и, немного оживившись, все поднимают головы вверх, с интересом вглядываясь в такое же хмурое, оборванное от пролетевших только что самолетов небо, под куполом которого медленно спускаются на белых парашютах, шатаясь со стороны в сторону сотни больших контейнеров. Страх сменился удивлением, ужас непониманием, растерянность интересом.