Подглядывающая
Шрифт:
Я нашел тех, кто согласился помочь. Я делал все, что они говорили. Воровал, попрошайничал, торговал из-под полы. Воровать у меня ловко получалось – прямо из карманов тащил, из сумок в автобусах – все сходило с рук. Пару раз – да – чуть не попался – но, похоже, у кого-то свыше были на меня планы.
Через полгода я купил фотоаппарат и вернулся в лабораторию.
После всего, что мне довелось пережить на улице, я казался себе настоящим мужчиной. Теперь я запросто смотрел Ренате в глаза. У меня не дрожали руки, когда я передавал ей фотобумагу. Я и в самом деле подрос за то время – вытянулся,
Я горел, я кипел, я был готов на все, – хотя толком не осознавал, ради чего все это. Что было моей целью, моей вершиной? Ее внимание? Признание моего таланта? Может, ее поцелуй – и все, что за этим последует? Не знаю, Эм. Я даже сейчас не могу понять себя того, пятнадцатилетнего. Я просто хотел – до крика, до сбитых о стену костяшек пальцев. Хотел всего сразу – и ничего конкретного. Тебе знакомо это чувство, Эм? Нет? Наверное, это чисто мужское, мальчишеское. Бессмысленное и упрямое. Единственной четкой картинкой в этом хаосе желаний был образ Ренаты.
Я хорош в фотографии, но не талантлив – фотографический бог меня в детстве не целовал, я мог заинтересовать Ренату своими снимками – но не восхитить. Так что я просто вился вокруг нее. На таран идти не хотел – не такая она была. Да и я был не такой. Ну, или просто до жути боялся ее отказа. Хотел, чтобы она сама обратила на меня внимание, чтобы я вроде как был не при чем. Но как это сделать? Я думал-думал – и, наконец, придумал. Я организовал пленэр. Мне тогда только шестнадцать стукнуло.
«Там такие рассветы! Такие закаты! Такая водная гладь», – взахлеб декламировал я, хотя сам об этом месте знал только понаслышке. Юрий Викентьевич поддержал идею. Рената тоже. Остальные поехать не захотели – некоторых для этого пришлось припугнуть, некоторым – заплатить. Да, криминальная школа жизни не прошла даром.
И вот мы отправились в домик на озере.
Как мы ехали туда – в одном плацкартном вагоне – это отдельная история. В таком крохотном замкнутом пространстве, постоянно друг у друга на виду. Мое сердцебиение было таким быстрым, что иногда совпадало с пунктирным звуком перестука колес. Дальше добирались на попутке. И вот, мы – у озера.
Дом, который я для нас арендовал, был старым, ветхим. Хозяева давно переехали в соседний, кирпичный. А этот на лето сдавали. Вокруг дома – прокос шириной с метр, а дальше – крапива и бурьян. Дикие, заповедные места. Красивые. Синь, зелень, охра – все словно заглядывало в объектив, само выстраивалось в образы – только снимай. Я за вечер всю округу оббегал, два часа в воде проторчал, фотографируя лилии. Потом – туман, лунный свет. Потом – банька, разговоры полушепотом у костра. Мы пошли спать глубокой ночью, счастливые, опьяненные воздухом, красками, свободой. Рената – на единственную кровать в доме. Юрий Викентьевич – на кухонный диванчик. А я – на мансарду, в спальный мешок.
Когда я проснулся, солнце уже палило во всю. Шифер на крыше давно прогрелся, и от него волнами исходило тепло. Вот лежу я на раскрытом спальнике, как на простыне, в одних боксерах – жарко, душно. Вставать неохота – все равно в такое солнце ничего толкового не снимешь.
Сквозь мутное стекло
И вдруг слышу – скрип, короткий, тоненький. Сердце сжимается – не от страха, от ожидания.
Нет, случайность.
А потом – еще скрип, и еще. Не шевелясь, закрываю глаза – будто сплю. Сердце колотится, толкается в грудную клетку. Сглатываю комок в пересохшем горле – и слышу, как по хлипкой лестнице поднимается ко мне Рената – ни на секунду не сомневался, что это она. На этом все, моя дорогая Эмма.
Я не сразу понимаю смысл его слов – настолько неожиданно они прозвучали.
Тишина такая, что я слышу дыхание Эя.
– Ккак?..
Эй смотрит на часы. Только сейчас смотрит, а не до того, как оборвал рассказ. Снова пытается мной манипулировать!
– Мне пора, – сообщает он.
Делаю глубокий, гневный вдох.
– Ккуда?
– У меня дела, на которые ты все равно не подпишешься, – ты явно дала мне это понять.
Прищуриваю глаза. Нет, Эй, ты меня не проведешь. Я на это не куплюсь. Но он и не пытается меня уговаривать.
– Давай, Эм, пойдем. Мне еще домой тебя отвезти. Если, конечно, ты не хочешь добираться одна.
Я мотаю головой – нет, не хочу.
– Вот и отлично, зайка. Только после вас, – Эй указывает мне ладонью на лестницу.
Он ничего не пытается мне навязать, пока мы пересекаем темный холл. Молчит, пока идем к машине. Всю дорогу до арки не произносит ни слова.
Останавливает машину. Склоняется надо мной, чтобы открыть мою дверь, – тем самым ускорить процесс моего выхода.
Выхожу. Закрываю дверь. Смотрю на него сквозь боковое стекло. Эй чуть склоняется, чтобы лучше различать дорогу, включает передачу.
Все это тоже игра – я знаю.
Но что, если на этот раз он готов проиграть?
Я – не готова.
Стучу костяшкой пальцев в окно.
Стекло опускается на ладонь.
– Зайка, я спешу, честно.
Развожу руками.
– Ты действительно хочешь узнать продолжение, Эм?
Очень отчетливо киваю.
– Тогда я напишу завтра, где меня найти.
Он вдавливает педаль газа в пол – и машина, взвизгнув шинами, уносится вдаль.
Глава 13. День 329
Ставлю чашку с остатками чая на столик у кресла – и мимоходом нажимаю на клавишу ноута, чтобы оживить экран. Сергея нет в сети: ни вопроса, как спалось, утром; ни приглашения на виртуальный обед днем. Впервые с начала этого года я полдня провожу в одиночестве, и от этого мне не по себе. Я лечусь проверенным способом – читаю книгу, под пледом, с кружкой чая – но между строчек то и дело проскальзывает: «Может, у него комп сломался?», «Срочная командировка?», «Внезапные гости?». Сама подсовываю себе ответы, чтобы не концентрироваться на главных вопросах, от которых мороз по коже: «С ним что-то случилось?», «Я ему надоела?», «Он проводит время с другой женщиной?» И, что самое отвратительное, последние два пункта меня беспокоят больше – потому что именно они кажутся мне наиболее вероятными.