Подлинные сочинения Фелимона Кучера
Шрифт:
В половине девятого, едва стихия успокоилась, мы сделали привал на берегу небольшого ручья. Всадники быстро поспрыгивали на землю и принялись рубить дрова. Лес зазвучал ударами топоров. Вскоре запылали костры, и я удивился, с какой ловкостью мои спутники управились с мокрыми дровами. Некоторые ренджеры сразу устроились возле костров, разряжая и чистя ружья.
В наступавшем мраке ночи огни становились ярче с каждой минутой, освещая развесистые деревья. Вокруг огней виднелись силуэты ренджеров. Отовсюду слышалась капель, вода билась о листву, заставляя её нервически вздрагивать и сотрясать чёрными тенями.
Сами собой завязались разговоры об индейцах. Антуан Горбушка принялся излагать истории о своих военных похождениях, собрав вокруг себя
– Эх, братцы-судари мои, что там наши ружья против настоящего дикаря! Так, забава одна, пустышка. Ружьё в руках белого человека это вовсе не защита от стрел Поуней. Представьте себе, как вы сделали выстрел и опустошили своё оружие. Вам надобно в срочном порядке перезарядить его. Между тем неприятель пускает стрелы без остановки, только знай себе лук натягивает! – Горбушка выразительно выпучил глаза на молодых парней. – Поуни умеют стрелять на триста шагов без промаха. Бывает, что стрелой протыкают бизона насквозь, а вы-то знаете, какая у бизона туша. Мне самому случилось видеть разок, как стрела пробила бизона насквозь и вонзилась во второго быка. Вот это мастерство! Куда тут нам… А как Поуни скрываются от вражеских выстрелов! Мчатся на лошади, держась одной ногой за стремя и перекинувшись в то же время на другой бок лошади, и пускают при этом стрелы из-за лошадиной шеи! И всё это на полном скаку!
Если верить Антуану, то опасность от ужасных Поуней угрожала нам с каждым шагом всё больше и больше.
– А лазутчиков у них видимо-невидимо! Они и сейчас, может, притаились где-то рядышком и слушают нас, – продолжал он нагонять страх на слушателей.
– Ты расскажи ещё, как краснокожие скальпы срезают, – послышался от соседнего костра голос старика Райна. – Только ты, малыш, вряд ли, если судить по твоей довольной физиономии, побывал под ножом индейца.
– А ты разве побывал, Шнурок?! – воскликнул Горбушка, приподнявшись со своего места, чтобы разглядеть Райна.
– Я даже в заднице у чёрта успел побывать, – ответил Райн с усмешкой. – А что до краснокожих бестий, то у меня от них на память остался костяной наконечник под лопаткой (никто выковырнуть не смог) и шрамы на лице от ножа для скальпирования. Но я успел тому дикарю член узлом завязать, прежде чем он довёл своё дело до конца. А с завязанным членом особенно не повоюешь, братец. Вот он и промахнулся, чиркнул мне по роже. Но про верховую езду ты, Горбушка, верно болтал, тут краснокожие просто молодцы. И не только Поуни, а все степняки. Нет среди них ни лучших, ни худших в этом деле. Все хороши. Но ведь и мы, пожив тут, научились кое-чему, не только индейским девкам детишек настругивать умеем. Здешняя жизнь многому учит, браток. Главное – не убегать от жизни.
– Послушайте, Кожаный Шнурок! – К старому жителю пограничья подсел Дик Диксон. – Вам много приходилось воевать тут. Расскажите подробнее об индейской войне.
– О войне? Вообще-то они предпочитают подкрасться к врагу незаметно и украсть то, что их интересует. Если это не удаётся, они стараются уйти, избежав драки. Кое-кто поэтому осмеливается утверждать, что индейцы трусливы. Но поверьте мне, Граф, они вовсе не трусливы, они бывают храбрыми до безрассудства. Просто они не любят попусту рисковать. Но к бою они готовы всегда. А воюют они по-разному. Я видел таких, которые надевали на себя броню, отправляясь в сражение.
– Броню? Откуда же у них броня?
– Кожаные доспехи. Они состоят из множества кусочков затвердевшей кожи. Раньше таких доспехов было много, но с приходом ружей смысл в такой кольчуге пропал. Теперь уже не встретишь дикаря в кожаной броне [32]. – Райн крякнул и высморкался, стряхнув сопли с пальцев в костёр. – Но на самом деле не в доспехах суть. Краснокожие просто помешаны на личной доблести. Они готовы плясать
– Но ведь этак их могут убить, – сказал удивлённо Граф Диксон. – Как же могут они нападать, не убивая никого?
– Вот такие они, надо думать, балбесы. Храбрость важнее безопасности, – отозвался Райн и вновь высморкался. – Разрази меня гром, я подхватил насморк в этом ливне. Старый я уже, нет былой выносливости. Пора умирать.
– Сейчас я удивлю вас, господа, – встрял я в разговор. – Вы знаете, что за книгу я держу в руках? Нет? Это записки Наполеона о его Египетском походе. Слушайте внимательно. «В течение нескольких часов обе армии наблюдали друг за другом…» Тут можно пару строк пропустить… Далее… «Солнце, игравшее на шлемах и панцирях Мамлюков, придавало их войску особенный блеск. По восточному обычаю произошло большое число поединков между наиболее смелыми из Мамлюков и неустрашимыми альпийскими стрелками. Мамлюк демонстрировал всю свою ловкость и храбрость, он вызывал наше восхищение. Он был привязан к своей лошади, которая, казалось, разделяла все его страсти; с саблей, подвешенной к запястью, он стрелял из своего карабина, мушкетона и четырёх пистолетов и, разрядив таким образом шесть образцов огнестрельного оружия, огибал взвод стрелков и с поразительной ловкостью проскакивал между ними и боевой линией».
– Поди ж ты! – засмеялся Райн Кожаный Шнурок и звонко шлёпнул себя по ляжкам. – Стало быть, не только краснокожие любят изгаляться на поле боя.
– Я подозреваю, что это присуще всем народам, которые ставят доблесть выше всех известных им личных качеств, – задумчиво произнёс Пит Питерсон. – Но однажды мы перестанем восхищаться этим, нечем будет восхищаться. Поверьте, очень скоро всё изменится. Как только индейцы получат огнестрельное оружие в достаточном количестве, чтобы отбросить луки и топоры, они прекратят щеголять своей смелостью. Их война станет другой, совсем другой. Они будут просто стрелять из засады, в затылок, и для личной отваги не останется места. Сейчас они привыкли увёртываться от стрел, но когда они привыкнуть бить пулями и ощутят всю их смертоносную прелесть, они забудут о своей ловкости. Превыше всего будет цениться острый глаз и умение оставаться невидимым.
– Комиссионер, вы опять дуете в свою дудку! – не то упрекнул, не то подначил кто-то из темноты.
– Опять. У меня, похоже, одна дудка…
Утром мы снова двинулись вперёд. Перед нами лежала безбрежная прерия.
Прерия! Это красивое слово вошло в наш язык с лёгкостью, которую можно сравнить разве что с невесомыми крылышками порхающей бабочки. Мы так привыкли к этому слову, что даже не задумываемся о том, что оно в переводе с французского языка означает «луг», хорошо знакомый нам луг, обычный луг, на котором щиплют траву коровки и лошадки. Но укутавшись в одеяния французской речи и спрятавшись за спинами живописных кочевников, луг превратился в величественную прерию.
Прерия. Она тянулась перед нами, едва заметно перекатываясь склонами пологих холмиков. Тянулась от горизонта до горизонта, покрытая низкой травой, которую в здешних местах принято называть бизоньей. После недавнего дождика над степью плавал пар, пронизанный блеском солнечных лучей, и придавал прерии некую таинственность. Окидывая взглядом холмистую ширь, я на мгновение уверился, что передо мной лежали застывшие буруны моря.
Мы всё глубже и глубже проникали на землю Поуней. Ренджеры беспокойно оглядывались. Беспрестанно из лесочка справа от нас выбегали изящные серны, но никто из нас не гнался за ними. Один раз мы видели трёх чёрных волков, которые гнали по линии горизонта антилопу, свалили её на опушке и в мгновение ока разорвали на части.