Подвиг

Краснов Петр Николаевич

— Чекисты, — съ глубокимъ разочарованiемъ проговорилъ Бруншъ. — А вы то насъ готовили къ чему то чудесному. Врно, опять новая регистрацiя, а за нею допросы, пытки и казни …

— He думаю, чтобы чекисты … Уже очень я крпко и съ большою врою молился. Огонь поядающiй сошелъ съ неба. Вотъ какъ я думаю.

— Да почему? — спросилъ Востротинъ. Онъ внимательне и все съ большею и большею врою слушалъ то, что говорилъ ома омичъ.

— Прежде всего — съ лица очень чистые. Чекисты такiе не бываютъ. Одинъ, что впереди пошелъ, высокiй, осанка такая гордая, прямой

и сдой, а лицо моложавое. Другой лицомъ темный, загорлый и идетъ за пер-вымъ, какъ добрая собака идетъ за охотникомъ, глазъ съ него нг спускаетъ … Сразу, граждане, видно, что это настоящiе, царскiе офицеры.

— Ну мало ли царскихъ офицеровъ у нихъ въ чекистахъ то служитъ, — сказалъ Пельзандъ.

— Служатъ, служатъ, это точно, Гуго Фердинандовичъ, а только у тхъ, кто у нихъ служитъ, всегда есть что то въ лиц подловатое и идетъ такой, такъ всегда словно ожимается. Точно вчно надъ нимъ совсть.

— Ну! у такихъ!.. Искать совсть!.. — сказалъ Селиверстовъ.

— И съ лица оба красивые. Между прочимъ, — изъ коммунистовъ кто же красивый?.. Взять Ленина, Калинина, Троцкаго, рожи такiя, что, простите за грубое слово, въ три дня не … … ….А эти …

— Но, позвольте, — сказалъ Бруншъ, — есть и между коммунистами красивые. Блюхеръ, да тотъ же Луначарскiй или Дзержинскiй …

— Оставьте, пожалуйста, — сказалъ Коровай, — Дзержинскiй, — я близко его видлъ … Точно — херувимъ вербный, а вглядитесь въ его газельи глаза. Дiа волъ, сатана, чортъ … Нтъ, только уже не Дзержинскiй.

— Такъ что же вы, ома омичъ, думаете? — спросилъ Селиверстовъ.

— Я думаю, что такая молитва, какъ была моя, не можетъ быть не услышанной Господомъ. Я думаю: — огнь поядающiй … Вы слышите, какъ тихо, а между прочимъ свтаетъсъ.

— Ну, такъ что же, что свтаетъ, — сказалъ

Бруншъ.

— А какъ что же?.. He слышно, чтобы Несвита разстрляли … He приходили опять же людей брать, могилу копать.

— Положатъ у женскаго отхожаго мста … Что имъ …

Однако, вс призадумались. И точно, наступалъ часъ подъема. ома омичъ задулъ огарокъ, припряталъ библiю и продолжалъ сидть въ полумрак на нарахъ.

Въ землянк предъутреннимъ особымъ крпкимъ сномъ гудли, храпли и сопли люди. Смрадъ становился нестерпимымъ. За окнами въ срыхъ неясныхъ туманахъ нарождался день … Кругомъ въ лсу стыла утренняя тишина.

— Можетъ быть еще Сергя Степановича пытать повели, — со вздохомъ сказалъ Востротинъ, — потому и не слышно выстрловъ.

Вс сидли молча и неподвижно. Сырая землянка казалась настоящимъ адомъ.

VI

Пришло время открывать казармы, выгонять людей на работы, выдавать кипятокъ и хлбъ, но никто не являлся въ землянку.

Проснувшiеся отъ духоты арестанты шумли.

— Покель гноить то насъ будете, — раздавались голоса боле смлыхъ. Покель не подохнемъ вс. И васъ за то не похвалятъ и намъ не въ моготу дольше.

— Заснули что ли, архангелы!

— Просыпайтесь, товарищи, выгоняйте насъ что ли, а то и точно подохнемъ.

— Имъ что. Имъ, можетъ,

такой приказъ отъ начальства вышелъ, подушить насъ всхъ.

Никто не отзывался. Блдное утро загоралось огнями солнечнаго восхода и съдало туманъ. Маленькiя окна землянки были, какъ въ золот. Казарма кишла поднявшимися людьми. Одни мшали другимъ, одни наступали на другихъ. Шумъ и говоръ наростали.

— Полегче, гражданинъ, вы мн на голову едва не наступили.

— А вы чего разлеглись на дорог …

— А гд мн лечь прикажете, когда мста нигд нтъ.

Внезапно, точно по команд, голоса и крики стихли. Въ казарм стали прислушиваться къ тому, что происходитъ въ лсу.

— Постойте, товарищи, не шумите такъ.

— Что тамъ такое?.. Какой сонъ ихъ одоллъ.

— Перепились, что ли, какъ тотъ разъ.

Въ лсу стояла полная торжественная тишина. Ясный, солнечный и, должно быть, теплый день, одинъ изъ послднихъ прекраснаго бабьяго лта наступалъ и несъ съ собою нчто необычайное, странное, и, конечно, гадкое и жуткое, отвратительное, какую то новую придумку палачей чекистовъ.

— Не подыхать намъ всмъ изъ за васъ, — раздался чей то отчаянный голосъ. Человкъ и крикнулъ это и боялся, что сосдъ увидитъ и скажетъ на него потомъ. Но уже волна отчаянiя захватила толпу. Съ трескомъ и звономъ разсыпалось отъ сильнаго удара узкое оконце и нсколько головъ приникло къ отверстiю, жадно ловя чистый воздухъ.

— Братцы!.. Чудеса!.. Никого и стражи нтъ. Тогда, точно какое то опьяненiе нашло на людей.

Страхи были забыты. Дружно навалились на двери и стали выламывать. Доски гнулись, подл дверей сопли, напрягаясь, люди.

— Полегче, граждане, дышать совсмъ нечмъ.

— Ты, Артемовъ, плечомъ навались.

— Граждане, пустите, Ерохина. Ерохинъ, тотъ сдвинетъ.

Наконецъ, дверь вылетла изъ рамы. Люди стали выбгать наружу.

Тамъ, гд обыкновенно была стража, не было никого. Было видно, какъ изъ сосднихъ землянокъ тоже выбгали люди и, точно почуявъ вольную волю, останавливались въ недоумнiи и страх. Нсколько человкъ, старшины казармы, въ ихъ числ Селиверстовъ и Коровай, пошли къ особому городку, гд въ теплыхъ, отапливаемыхъ баракахъ, по барски, жили чекисты и администрація каторги. Тамъ былъ красный клубъ чекистовъ. Этотъ городокъ былъ окруженъ высокимъ заборомъ изъ заостренныхъ наверху бревенъ, «палями». Впереди палей была еще устроена проволочная загородка. Ворота въ ней были открыты, и самыя главныя ворота въ паляхъ были распахнуты настежъ. Часовыхъ не было.

Изъ за палей былъ слышенъ чей то сильный, начальническiй голосъ. На него дружно отвчали, должно быть построенные во фронтъ чекисты.

— Понимаемъ … Понимаемъ … Слушаемъ… — неслось изъ за палей.

Арестанты остановились. Чекисты были живы. Ихъ преступленiе — сломанныя въ землянк двери и выбитыя окна, сейчасъ будутъ обнаружены и жесточайшiя кары послдуютъ за самовольный уходъ изъ казармы. Шедшiе къ палямъ стали пятится назадъ.

— Подыхать надо было намъ, а не своевольничать, — съ тяжелымъ вздохомъ прошепталъ Коровай.