Подвиг
Шрифт:
— А, Русская, — въ страшномъ гнв повторилъ онъ. — Рабыня!.. Ты понимаешь только языкъ кнута. Я заставлю тебя говорить … Гд скрылись инженеръ Долле и этотъ … Петръ Ранцевъ?..
Онъ поднялъ надъ головою нагайку.
— Я теб говорю, — грубо крикнулъ онъ, — отвчай …
Его рука медленно опустилась. Ана встртила его гнвный взглядъ такимъ пристальнымъ взглядомъ голубо-зеленыхъ глазъ, что онъ не смогъ выдержать его. Изъ нихъ излучалась вся прекрасная ея душа. Холливель понялъ, что въ этотъ мигъ онъ все потерялъ. Онъ сжался, какъ сжимается зврь подъ взглядомъ укротителя.
Пятясь бокомъ, не спуская глазъ съ мужа, Ана подошла къ двери въ прихожую, выскользнула въ нее, быстро открыла наружную дверь и выбжала на лстницу. Собака, поднявшая шерсть дыбомъ, слдовала
Шофферъ молча открылъ передъ Аной дверь. Ана вскочила въ карету. Шофферъ слъ у руля.
— Куда прикажете?..
— Въ La Baule, no Орлеанской дорог.
— У насъ не хватитъ эссенцiи.
— Возьмемъ по дорог.
— Мосье приказалъ къ пяти часамъ подать машину. Я не поспю.
— Кому вы служите?
— Слушаюсь, мадамъ ….
Машина мягко тронулась и понеслась, спускаясь къ набережной Сены. Въ большой карет, въ глубокихъ мягкихъ подушкахъ, совсмъ утонула худенькая, стройная женщина, забившаяся въ неистовой тоск въ самый уголъ. У ногъ ея, уткнувъ морду въ ея башмаки, легла стройная Русская борзая. У задняго окошка безпомощно мотался «фетишъ» — арлекинъ въ бломъ колпак.
Сквозь мучительную боль оскорбленiя, тревогу и заботу о близкихъ и дорогихъ и о своемъ будущемъ, неясно, неосознанно, кротко и радостно вставало воспоминанiе о темномъ, тяжеломъ желзномъ восьмиконечномъ крестик, висвшемъ у нея на ше, гд на темномъ металл блистала четкая надпись чеканными блыми буквами:
«Господи, спаси Россiю» …
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОГОНЬ ПОЯДАЮЩIЙ
…"И внегда скорбти ми призвахъ Господа и къ Богу моему воззвахъ: услыша отъ храма святого своего гласъ мой и вопль мой предъ Нимъ внидетъ во уши Его.
«И подвижеся и трепетна бысть земля и основанiя горъ смятошася и подвигошеся яко прогнвася на ны Богъ.
«Взыде дымъ гнвомъ его и огнь отъ Лица Его воспламенится: углiе возгорся отъ Него.
«Избавитъ мя отъ враговъ моихъ сильныхъ и отъ ненавидящихъ мя: яко утвердишася паче мене» …
«Въ тснот моей я призвалъ Господа и къ Богу моему воззвалъ. И Онъ услышалъ отъ чертога Своего голосъ, и вопль мой дошелъ до слуха Его.
«Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основанiя горъ; ибо разгнвался Богъ.
«Поднялся дымъ отъ гнва Его и изъ устъ Его огонь поядающiй; горячiе угли сыпались отъ Него.
«Избавилъ меня отъ врага моего сильнаго и отъ ненавидящихъ меня, которые были сильне меня» …
I
Въ одномъ нмецкомъ, маленькомъ, чистенькомъ, отчасти даже курортномъ городк на большихъ круглыхъ тумбахъ, стоявшихъ на углахъ улицъ, гд висли обыкновенно программы курзальнаго оркестра, объявленiя гостинницъ, ресторановъ и кафе, изображенiя розоваго, сдоусаго, блаженно улыбающагося человка съ чашкою дымящагося кофе въ рукахъ и съ надписью «Kaffe Haag» и всякая подобная реклама мирнаго, домашняго вида, появились однажды блдно-желтыя афиши. Ими объявлялось, что въ самомъ лучшемъ кинематограф городка «Олимпiи» будетъ всего только два раза показана знаменитая фильма: «Panzer Kreuzer Potemkin». Былъ общанъ «Ton-film» въ постановк самого Эйзенштейна. Публика приглашалась посмотрть, какъ взбунтовавшiеся матросы будутъ убивать своихъ офицеровъ. Ей общали гулъ и ревъ толпы, звуки музыки, революцiонныя псни, крики и стоны отчаянiя. Ей общали, что первый разъ эта фильма пойдетъ безъ всякихъ цензурныхъ урзокъ и пропусковъ. Скандалъ былъ еще въ томъ, что по требованiю Имперскаго Reichs-Wehr-a эта фильма вообще была запрещена къ постановк въ государствахъ нмецкаго союза, кром именно того маленькаго бывшаго герцогства, гд былъ этотъ городокъ. Соцiалистическое правительство во iмя свободъ не нашло возможнымъ запретить постановку революцiонной фильмы совтскаго производства самого Эйзенштейма.
На
Эти маленькiя афишки кмъ-то срывались по ночамъ, но неизмнно къ утру на ихъ мст появлялись новыя. Полицiя и жители городка ломали головы надъ тмъ, кго могъ ихъ напечатать. Шрифтъ приглашенiя былъ такой, какого не было въ единственной мстной типографiи. Это былъ старинный тяжелый готическiй шрифтъ, точно соскочившiй съ деревяннаго набора Гуттенберга. Такiе шрифты еще можно было найти въ Iен или въ Лейпциг. Сначала подозрнiе упало на Хитлеровцевъ. Но отъ этого скоро пришлось отказаться. Хитлеровцы непремнно поставили бы сверху свой поруганный крестъ «свастику», да и анонимныя воззванiя не были въ ходу у нихъ.
Эти афиши, какъ большiя, большевицкiя на желтой бумаг, такъ и маленькiя, предостерегающiя, анонимныя, сдлали то, что въ день показа фильмы, несмотря на удвоенныя цны, кинематографъ ломился отъ зрителей. He только приставныя мста были вс заняты, но и сзади стояла большая толпа. Много было мстной молодежи въ рабочихъ каскеткахъ, въ рубашкахъ съ небрежно повязанными красными галстухами, со значками серпа и молота на булавкахъ, въ распахнутыхъ пиджакахъ, а то и совсмъ безъ нихъ и стриженныхъ двицъ съ жирными ляжками и толстыми голыми икрами въ короткихъ обтянутыхъ платьяхъ. Но, сзади въ ложахъ и въ «шперръ зицъ», была и боле солидная публика. Тамъ сидли богато одтыя дамы, мужчины въ смокингахъ и черныхъ визиткахъ … Это были снобирующiе иностранцы, кого, какъ породистую собаку на гнiющую падаль, влекли такого рода зрлища, гд пахло политическимъ скандаломъ.
Въ зрительномъ зал стоялъ глухой гулъ. Весь залъ имлъ видъ «гала» представленiя. Несмотря на то, что по стнамъ висли плакаты: «rauchen ist polizeiscb verboten», впереди вздымались дымки и попыхивали вонючiя папироски. Совтская фильма еще не началась, а уже разлагающе дйствовала на толпу. Смхъ, нечеловческое фырканiе и точно ржанiе раздавались въ театр. Ждали совсмъ особеннаго наслажденiя зрлищемъ зврскихъ убiйствъ.
Фильма началась при полной тишин. Зрители увидали прекрасный броненосецъ, чистыхъ, щеголевато одтыхъ матросовъ въ ихъ характерныхъ Русскихъ безкозыркахъ съ ленточками, красивыхъ, ловкихъ офицеровъ и капитана съ благообразнымъ лицомъ въ черной сдющей бород. Шли обычныя утреннiя работы на броненосц. Раздавались команды, звонили склянки, свистали боцманскiя дудки. Миръ и тишина были на корабл. Яркая панорама блой, лзущей на гору Одессы, залитой солнечными лучами, стояла за нимъ.
Все это казалось красивой сказкой невозвратнаго прошлаго, а вмст съ тмъ каждый чувствовалъ, что это то и была подлинная правда старой «Царской» жизни Русскаго военнаго корабля. Среди зрителей даже удивлялись, что совты могли такъ поставить.
Потомъ … Что-то тревожное прошло по кораблю. Щелкая босыми пятками, пробжали матросы. Дловито прошелъ каптенармусъ, боцманъ побжалъ съ докладомъ, слышались, какъ всегда въ звуковой фильм, неестественные глухiе, точно и нечеловческiе голоса, кто-то сочно выругался и въ переднихъ мстахъ театра раздался довольный смхъ и гоготанiе. На кухню, въ кубрикъ, неторопливой походкой прошелъ судовой врачъ, загримированный подъ Чехова. За нимъ шелъ, пожимая плечами, старшiй офицеръ.
Въ привезенномъ для обда матросамъ мяс копошились крупные черви.
Все наростая шелъ по броненосцу гулъ возбужденной толпы. Матросы выбгали на бакъ. Грозные выкрики раздавались оттуда. Фильма была поставлена на нмецкомъ язык и значенiе угрозъ было понятно зрителямъ. Офицеры собрались на палуб. Команды неторопливо и съ ропотомъ строились. Боцмана и каптенармусы стали на правомъ фланг. Вышелъ командиръ и обходилъ команду. Шелъ опросъ. Все было такъ, какъ должно было итти на всякомъ благоустроенномъ корабл, ибо везд въ жаркую погоду могло произойти такое досадное происшествiе.