Поэзия Африки

Коллектив авторов

ТРИНДАДЕ

Перевод Б. Слуцкого

Вот он, черный человек. Он простирает усталые,

обессилевшие руки. У него больше нет сил

напрасно стучаться во все двери. Его глаза

налились кровью и ужасом.

Это было. Он вышел из камеры смерти. Он спасся,

выжил, а тридцать его товарищей задохнулись,

погибли без воздуха и воды.

Да, так было. Они погибли в феврале 1953 года.

Только он один, потеряв сознание, упал на трупы

своих товарищей, а когда очнулся, обезумел от

ужаса и побежал по тюремному двору, крича

от голода и жажды.

Мое имя — Гравид, А мое преступление В том, что родился в Триндаде, В осужденном на смерть поселке. Я красил дома, Как и все маляры. Как-то утром забрали И бросили в тюрьму. В каземате без воздуха Заперли тело, Хранимое

ненавистью, Переполнявшей душу. Товарищей становилось все больше. Товарищи падали друг на друга. И железная дверь открывалась, Всякий раз рождая надежду, Что мы выйдем на свободу, Подышим воздухом улиц. Дверь захлопывали, запирали, И надежда за ней исчезала, А людей становилось все больше. Двадцать… тридцать… сорок… Двадцать… тридцать… сорок… Становились все громче крики, Пересыхали глотки. И росла, нарастала жажда, И задыхались люди, И тираны на свежем воздухе Издевались над ними. Становились все громче крики… «Воды… воды… воды… Воздуха, воздуха…» Хор смерти Взывал к жизни… Наступал вечер. Приходила ночь. И люди умирали, Потому что полночь — это час смерти… Хор гремел Во тьме зловещей, И людские тела падали наземь… Старик моторист Алфредо, Ты уже умер… Твое слабое тело освободилось, Ты избавился от жизни. Тебе повезло. А ты, Лима, Подполз к двери И просил воздуха, Просил жизни, Но насмешливая судьба Сшибла тебя наземь. И вот тебе уже не нужен воздух… Брат за братом, Друг за другом Умирали товарищи В хоре смерти, В могильном мраке, В вечной тьме Погибшей надежды. В это страшное утро, В пятницу, пятого февраля, Февраля, Жестокого и вещего, Я вышел живым. Шестнадцать, шестнадцать человек, Скелетов, Вышли и упали замертво. А я выжил. Только сначала Я лежал среди мертвых, А потом возмутился И встал. Я встал другим человеком — Безумным, И рванулся к двери, Требуя воды И еды, А их все не было. Я изверг на палача Всю желчь, всю желчь, Скопленную Моей яростью. А они, эти тираны, Связали меня по рукам и ногам, Когда я устал отбиваться. Ярость росла, Ее лавина заливала палачей, Мои нервы напряглись И порвали оковы. Восстание росло, И безвестные палачи Стреляли в меня. Они попадали, Но я стоял И не умирал. Они изрешетили меня всего И все вокруг, Но я не умер. Волны восстания вздымают меня, И я безумею от гнева. Они пытались выслать меня, Но я останусь здесь вечно… Мои глаза не стекленеют. Вечным укором я стою перед ними.

Культовая конная статуя, изображающая предка. Народность догон (Мали). Дерево. Высота 82 см. Частная коллекция. Канны

СЕНЕГАЛ

ЛАМИН ДИАКАТЕ [318]

Стихи из книги «В канун шестого дня»

«Мое желанье!..» (I)

Перевод А. Голембы

318

Ламин Диакатеродился в 1926 году. Пишет по-французски. Стихотворения IX–XIV взяты из сборника «Из африканской лирики», переводы заново пересмотрены для нашего тома; стихотворения I, II, XVII и XVIII переведены

впервые — из сборника «Primordial du sixieme jour» («В канун шестого дня»), 1963.

Мое желанье! Стада облаков, когда нисходит сумрак, стада облаков, чтобы окутать звезды. Мое желанье! Таинственный перезвон колоколов Воскресения! И земля становится мирным полем надежды, и в глазах — милосердие слез. Мое желанье! Большая поэма, записанная в древней крови моей Африки, и колыханье становится ритмом дуновения, щедрыми красками, яркостью, блеском кровавого гребня. Мое желанье! Мечта о ветре, в братской неистовости овевающем весь шар земной.

«Пойдем, подруга моя…» (II)

Перевод А. Голембы

Пойдем, подруга моя, пойдем со мной, мы покинем этот безмерный мир, чтобы восстать среди древних. Неужели ты не слыхала, как на исходе третьего сна звук пастушьей свирели сзывает стада созвездий? Это дыхание древних — там, внизу, в том краю миражей. Так взмахнем светоносными крыльями нашими и направим полет наш в эпоху добра и покоя.

«Я буду идти день и ночь…» (IX)

Перевод М. Курганцева

Я буду идти день и ночь, подобный вождям наших древних племен, повинуясь мудрости — верному поводырю. Я буду идти, не ведая отдыха и остановок. Имя твое, словно тень, словно дикий цветок, прикоснется к моим губам, и я затеряюсь в глухом лабиринте ручьев и тропинок.

«Скромен подарок…» (X)

Перевод М. Курганцева

Скромен подарок, который я приношу и кладу к твоим обнаженным ногам. Нет в нем роскоши Запада, нет в нем дыхания тех времен, когда все было пронизано ритмом. Робкие речи, сбивчивые обороты, корявые фразы — вот и все, что я предлагаю тебе в наш механический век. Но не печалься, сестра моя, страсть остается…

«Наши богини владели…» (XI)

Перевод М. Курганцева

Наши богини владели наречием тайны, наши атлеты — голосами тамтамов, наши герои вздыбливали коней над прозрачными безднами снов. Голос твой — он так явственно слышится из глубины заповедных времен, что я простираю ладони к тебе в первобытном порыве, в безудержной жажде объятья, ибо ты рождена моей памятью, вызвана к жизни моим заклинающим криком.

«О, эта призрачная улыбка…» (XII)

Перевод М. Курганцева

О, эта призрачная улыбка витрин. Взрыв одиночества в четырех стенах. Я давно научился ткать мягкие, мягкие, словно масло, слова. Просят девушки — дай нам солнечный город, город из бабушкиных сказок, родившихся на пороге ночи. Город света, где улицы льются, как белокурые волны волос, скамейки дышат покоем, фонтаны струят надежду, глаза людей излучают уверенность, тысячи детей беспечно смотрят, как приближается завтра. Город солнца, где ты будешь править, где улыбаются дети своему детству, и солнцу, и грядущему дню. Город света из бабушкиных сказок, родившихся на пороге ночи.

«Мои глаза пронзают…» (XIII)

Перевод М. Курганцева

Мои глаза пронзают лесную чащобу, и вот я уже в хороводе Предков, в сердце зеленой Гвинеи. Пусть двенадцать каури [319] мне дарят заветные тайны, пусть глядят на меня высокие тени умерших, пусть мне шепчут о горестях жизни, о вечном покое за гробом.

319

Каури (санскр.) — ракушки, заменявшие в Африке деньги.