Поэзия английского романтизма XIX века

Скотт Вальтер

IV

Отшедший Год! Не на земных брегах Тебя душа узрела! Где одна Пред троном облачным, тиха, мрачна, Ждет память, ты со стоном и в слезах, Кровавой ризой кроя рамена, Свои часы поведал! Тишиной, Внимая, сонм облекся неземной, Чьи волосы венчают пламена. Тут, огнем очей блистая, Хор бесплотный покидая, Ступил вперед прекрасный Дух Земли И стал у ступеней, где тучи залегли.

V

Затихли арфы, смолк Небесный светлый полк. Но семь Лампад, плывущих мимо трона [134] (семь Тайных Слов Закона), Заветный дали знак. Крылатый Дух поник, восстал и молвил так: «Ты, во мраке гроз царящий, Свет предвечный и Любовь, Ради слез Земли скорбящей, Сотряси Перуна вновь! Во имя попранного Мира, Гордыни, Зависти, Вражды! Во имя долгих лет Нужды И Голода, который стонет сиро! Во имя страшных пут, Что Африку томят, Пока творит свой суд Глухой Синод, берущий кровью дань! [135] Во имя смеха тех, кто сыт и рад! Отмститель, встань! Неблагодарный

Остров хмурит взгляд, Сложив свой лук и полный стрел колчан. Проговори с небесных черных круч! На темный вражий стан Взгляни огнем с нагроможденных туч! Блесни перуном! Тяжким громом грянь! То крик былых и будущих времен! Услышь Природы непомерный стон! Встань, Бог Природы, встань!

134

Но семь Лампад, плывущих мимо трона… — Согласно «Откровению Иоанна Богослова», небесный трон Иисуса Христа окружен семью золотыми светильниками.

135

Глухой Синод, берущий кровью дань! — В издании 1797 и 1805 гг. — «Глухой Сенат». Кольридж, видимо, имел в виду английское правительство.

VI

Виденье скрылось, смолк глагол; Но душу долгий ужас гнел. И часто по ночам, во сне, Все тот же призрак виден мне. Холодный пот меня томит; Пылает слух, плывут глаза; Тяжелым гулом мозг обвит; На сердце дикая гроза; И дыханья трудный звук Сходен с хрипом смертных мук! Таким же бредом обуян На поле боевом солдат, Когда, полуживой от ран, Он в груды тел вперяет взгляд! (Окончен бой, в росе трава, Ночному ветру нет конца! Смотри: живая голова Дрожит в объятьях мертвеца!)

VII

Еще не пал, не покорен Родимый Остров, Альбион! Твои холмы, как райский сад, Солнечным дождем блестят; Твои луга средь мирных гор Оглашают бубенцы; Их зеленеющий простор Ограждают скал зубцы; И Океан под дикий вой Хранит, как сына, Остров свой! Тебе дарит свою любовь Гражданский Мир из года в год; И никогда огонь и кровь В твои поля не нес чужой народ.

VIII

Покинутый Небом! [136] Стяжанием пьян, В трусливой дали, но гордыней венчан, Ты меж пашен и стад охраняешь свой дом И Голод и Кровь разливаешь кругом! Ты проклят всеми! Жадно ждут народы, Не клекчет ли Погибель с вышины! Погибель с жутким взглядом! Только сны О пламени глубин, прорвавшем воды, Ее дремоту тешат; всякий раз, Когда под пеной пламенной волны Провидит вновь ее драконий глаз Твой, Альбион, неотвратимый час, Чудовище на ложе привстает И диким торжеством скрежещет сонный рот.

136

Поэт, рассмотрев особые преимущества, которыми располагает Англия, сразу переходит к тому, как мы использовали эти преимущества. В силу того, что мы живем на острове, подлинные ужасы войны минули нас, и мы отблагодарили Провидение, пощадившее нас, тем пылом, с которым мы сеем эти ужасы меж народов, живущих в менее благоприятных географических условиях. Средь мира и довольствия мы возопили, примкнув к воплю алчущих голода и крови. Из ста семи минувших лет пятьдесят мы отдали Войне. Такое зло не может остаться безнаказанным. Мы гордимся и верим в наших союзников и наш флот, — но бог сотворил червя и подточит стебель нашей гордыни.

«Разве ты лучше Но-Аммона, находящегося между реками, окруженного водою, которого вал было море и море служило стеною его? Эфиопия и Египет с бесчисленным множеством других служили ему подкреплением; копты и ливийцы приходили на помощь тебе. Но и он переселен, пошел в плен; а о знатных его бросали жребий, и все вельможи скованы цепями. Так и ты — опьянеешь и скроешься. Все укрепления твои подобны смоковнице со спелыми плодами: если тряхнуть их, то они упадут прямо в рот желающего есть. Купцов у тебя стало более, чем звезд на небе. Князья твои — как саранча, и военачальники твои — как рои мошек, которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдет солнце, то разлетаются — и не узнаешь места, где они были. Нет врачества для ран твоих, болезненна язва твоя. Все услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе; ибо на кого не простиралась беспрестанно злоба твоя?» (Ветхий завет, Книга Пророка Наума, гл. III).. (Ред.).

IX

Беги, беги, Душа! Напрасен Птиц пророческих глагол — Чу! хищники голодные, спеша, Крылами бьют сквозь долгий ветра стон! Беги, беги, Душа! Я, непричастный к этой бездне зол, С молитвой жаркой и в трудах. Прося о хлебе скудной нивы прах, Скорбел и плакал над родной страной. Теперь мой дух бессмертный погружен В Субботний мир довольствия собой; И облаком страстей неомрачим Господень Образ, чистый Серафим.

1796

Дж. Констебль.

Собор в Солсбери из сада епископа. 1823 г.

Масло. Лондон. Галерея Тейт.

Кубла Хан, или Видение во сне

Фрагмент

Перевод В. Рогова

[137]

Летом 1797 года автор, в то время больной, уединился в одиноком крестьянском доме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира. Вследствие легкого недомогания ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он уснул в креслах как раз в тот момент, когда читал следующую фразу (или слова того же содержания) в «Путешествии Пэрчаса» [138] : «Здесь Кубла Хан повелел выстроить дворец и насадить при нем величественный сад; и десять миль плодородной земли были обнесены стеною». Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон, усыпивший, по крайней мере, все восприятия внешней обстановки; он непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он мгновенно и поспешно записал строки, здесь приводимые. В то мгновение, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по делу из Порлока, и задержал его более часа; по возвращении к себе в комнату автор, к немалому своему удивлению и огорчению, обнаружил, что, хотя он и хранит некоторые неясные и тусклые воспоминания об общем характере видения, но, исключая каких-нибудь восьми или десяти разрозненных строк и образов, все остальное исчезло, подобно отражениям в ручье, куда бросили камень, но, увы! — без их последующего восстановления.

137

Кубла Хан, или Видение во сне. Фрагмент. — Написано в октябре 1797 года или в мае 1798 года (несмотря на авторскую дату в предисловии). Впервые напечатано в 1816 году вместе с поэмой «Кристабель» и балладой «Мучительные сны». Строки, приведенные в предисловии, взяты из стихотворения Кольриджа «Пейзаж, или Решение влюбленного» (1802). По всей вероятности, вся или почти вся история, рассказанная Кольриджем в предисловии, — мистификация. Среди записей Кольриджа, относящихся к времени создания поэмы, есть пометка, что «Кубла Хан» написан «как бы в полузабытьи» после приема двух или трех капель опиата.

Кубла Хан(Хубилай) (1216–1294) — основатель монгольской династии в Китае, потомок Чингис-хана.

138

«Путешествие Пэрчаса»(1617) — книга английского мореплавателя XVII в. Сэмюеля Пэрчаса.

И

все очарованье Разрушено — мир призраков прекрасный Исчез, и тысячи кругов растут, Уродуя друг друга. Подожди, Несчастный юноша со взором робким, — Разгладится поток, виденья скоро Вернутся! Остается он следить, И скоро в трепете клочки видений Соединяются, и снова пруд Стал зеркалом.

Все же, исходя из воспоминаний, еще сохранившихся у него в уме, автор часто пытался завершить то, что первоначально было, так сказать, даровано ему целиком. ; [139] но «завтра» еще не наступило.

139

Завтра песнь я вам спою (греч.).

В качестве контраста этому видению я добавил фрагмент [140] весьма несхожего характера, где с такой же верностью описывается сновидение, порожденное мучениями и недугом.

1798

Построил в Занаду Кубла Чертог, земных соблазнов храм, Где Альф, река богов, текла [141] По темным гротам без числа К бессолнечным морям. Там тучных десять миль земли Стеною прочной обнесли; Среди садов ручьи плели узор, Благоухали пряные цветы, И окаймлял холмов ровесник, бор, Луга, что ярким солнцем залиты. А пропасть, жуткою полна красою, Где кедры высились вокруг провала! Не там ли женщина с душой больною, Стеная под ущербною луною, К возлюбленному демону взывала? И, неумолчно в пропасти бурля, Как будто задыхается земля, Могучий гейзер каждый миг взлетал И в небо взметывал обломки скал — Они скакали в токе вихревом, Как град или мякина под цепом! Средь пляшущих камней ежемгновенно Взмывал горе поток реки священной — Пять миль по лесу, долу и поляне Она текла, петляя и виясь, Потом в пещеру мрачную лилась И в мертвенном тонула океане, И хану были в грохоте слышны Вещанья предков — голоса войны! Чертога тень в волнах скользила, И звучали стройно в лад Песнь, что тьма пещер творила, И гремящий водопад. Такого не увидишь никогда: Чертог под солнцем — и пещеры льда! Раз абиссинка с лютнею Предстала мне во сне: Она о сказочной горе, О баснословной Аборе, [142] Слух чаруя, пела мне. Когда бы воскресил я Напев ее чужой, Такой восторг бы ощутил я, Что этой музыкой одной Я воздвиг бы тот чертог И ледяных пещер красу! Их каждый бы увидеть мог И рек бы: «Грозный он пророк! Как строгий взор его глубок! Его я кругом обнесу! Глаза смежите в страхе: он Был млеком рая напоен, Вкушал медвяную росу».

140

…я добавил фрагмент… — Имеется в виду баллада «Мучительные сны».

141

Где Альф, река богов, текла…— Кольридж сливает воедино образы Нила (одной из рек, берущих, по преданию, начало в Эдеме) и Алфея, реки, берущей начало в Аркадии и текущей в Элладу (см. стихотворение Шелли «Аретуза», с. 495).

142

О баснословной Аборе… — В черновике: «Амара»; гора Амара упомянута в «Потерянном Рае» Мильтона как одно из возможных мест расположения райского сада (IV, 268–284).

1797

Льюти, или Черкесская любовная песня

Перевод А. Парина

[143]

Я вышел в путь, лишь ночь легла, Чтобы сжечь любовь дотла. Надежда, сгинь, мечта, уйди — У Льюти сердца нет в груди. Взошла луна, и тень звезды Белым маревом легла На поверхности воды. Всех светлей была скала — Скала, чей блещущий алмаз Кудрявый тис укрыл от глаз. И Льюти встала предо мною: На лоб, пьянящий белизною, Упала прядь густой волною. Манящий призрак, уходи! Не сердце — лед у ней в груди. Я видел облако — оно Медленно текло к луне, Игрой лучей привлечено, Искрящееся, как руно. Взлетев к слепящей белизне, Оно в лучистый круг вошло И стало царственно-светло. Так я к любви моей иду В пылу надежд, в душевной смуте И млею, сердцу на беду, Перед лицом лукавой Льюти. Обманный морок, уходи! Не сердце — лед у ней в груди. У облака опоры нет, Оно бессильно мчится прочь, В пути теряя лунный свет, И в тусклый темно-серый цвет Его окрашивает ночь. Раскинув скорбные крыла, Облако летит в страну, Где для него готовит мгла Пугающую белизну. Мое лицо ему под стать: Любовь румянец извела И хочет жизнь мою отнять. Надежда, сгинь, мечта, уйди! Зажгу ли жар у ней в груди? Парит на небе островок — Он легок, светел и высок, Прозрачней облака любого. Наверно, ветер в путь увлек Частичку легче кисеи — Батистовую ткань покрова Умершей в муках от любви. Познавший жар неразделенный Погибнет, смерти обреченный. Надежда, сгинь, мечта, уйди: Не вспыхнет жар у ней в груди. Из-под ног волна обвала Сорвалась гудящим градом — Река спокойная взыграла, Как зверь, ревущим водопадом. И лебеди, почуяв дрожь, Поднялись с камышовых лож. О птицы! Музыкой поверен Движений ваших стройный лад! Как неожидан и безмерен Восторг, которым я богат! По мне, не день, а ночь одна Для ваших таинств создана. Я знаю, где во власти сна Любимая лежит одна — Там соловей в кустах жасмина Не замолкает ни на миг. Будь я хоть тенью соловьиной, Я б на мгновение проник В укрытый ветками тайник И мог хоть издали взглянуть На белую нагую грудь, Напоминающую мне Двух птиц на вздыбленной волне. О, если б в снах я ей предстал В гробу, холодный и бесстрастный, И взор любимой приковал Мой лик, величию причастный! Мне не страшна была б могила, Когда бы Льюти полюбила! Надежда, сжалься, подожди — Зажжется жар у ней в груди,

143

Льюти, или Черкесская любовная песня. — Написано, вероятно, в начале 1798 года. Впервые опубликовано 13 апреля 1798 года в «Морнинг пост» за подписью «Никий Эритрейский». В одном из вариантов вместо Льюти стояло имя Мэри. Вероятно, Кольридж имел в виду Мэри Эванс, в которую был влюблен до женитьбы.