Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)
Шрифт:
Все три девушки сейчас же принялись стараться изо всех сил, чтобы я почувствовал себя как дома и знал, что меня окружают друзья. У меня стало так скверно на душе, я почувствовал себя таким низким подлецом, что тут же сразу принял решение: во что бы то ни стало спасу для них деньги или сам пропаду!
Я ушел, как будто чтобы лечь спать, а на уме у меня было другое. Оставшись один, я начал обдумывать, как бы это устроить. Не пойти ли к доктору потихоньку и выдать ему мошенников? Нет, это не годится. Пожалуй, он скажет, кто донес, и тогда мне жестоко достанется от короля и от герцога. Или сказать по секрету Мэри Джен? Нет, и это не годится. По ее лицу они сейчас же догадаются; а деньги-то у них в руках, они могут улизнуть, и тогда все пропало. Если же она призовет кого-нибудь на помощь, меня замешают в дело.
Итак, я решил обыскать комнаты. Наверху в зале было темно, однако я быстро нашел спальню герцога и стал прокрадываться по стенке; но вдруг сообразил, что вряд ли король доверит кому-нибудь деньги, кроме своей собственной персоны; и вот я пробрался в его комнату и стал шарить кругом. Но я ничего не мог сделать в потемках, а зажечь свечу, разумеется, было опасно. Удобнее подстеречь их и подслушать. Вскоре я услышал приближающиеся шаги и хотел было спрятаться под кровать, однако она оказалась не там, где я думал, зато я наткнулся на занавеску, скрывавшую юбки Мэри Джен; живо юркнул туда, спрятался между платьев и притаился не шевелясь.
Негодяи вошли и затворили дверь; герцог первым делом заглянул под кровать. Как хорошо, что меня там не было! А между тем известно — всего удобнее прятаться под кровать, когда хочешь подслушать чужие секреты.
— Ну, в чем дело? — начал король, — Да смотрите, не размазывайте, потому что нам приличнее сидеть внизу и оплакивать покойника, чем торчать здесь и дать им случай пересуживать нас.
— Ваша правда, Капет. Видите ли, у меня из головы не выходит этот доктор. Я хотел бы знать ваши планы. По-моему, лучше всего нам удрать отсюда к трем часам утра и пуститься плыть по реке, забрав с собой все, что у нас есть. Особенно если принять во внимание, что нам все досталось так легко, — так сказать, прямо далось в руки; не будь этого случая, нам пришлось бы красть деньги. Я стою на том, чтобы захватить мешок, да и убраться подобру-поздорову.
У меня сердце упало от страха. Часа два тому назад мне было бы почти все равно, но теперь это встревожило и огорчило меня. Король всполошился.
— Как! Уйти, не продав остального имущества? Удрать сдуру и оставить всякого добра на восемь или на девять тысяч долларов? Ведь оно все тут налицо!
Герцог разворчался: будет с нас, говорит, и мешка с деньгами, нечего точить зубы на остальное, да и неблагородно ограбить дочиста бедных сирот, отнять у них все до последней нитки.
— Вот ведь как вы рассуждаете! — возразил король, — Мы ничего у них не отнимаем, кроме этих денег. Пострадают лишь покупатели: как только обнаружится, что мы не были законными собственниками, — а это откроется вскоре, — тогда продажа окажется недействительной, и все будет возвращено назад. Сироты опять получат свой дом, — довольно с них и этого: они молоды и здоровы, могут себе заработать кусок хлеба. И страдать-то им не придется. Подумайте только: есть на свете тысячи и тысячи людей, которым гораздо хуже живется. Полно, нечего их жалеть!
Словом, король убеждал его так, что он, наконец, уступил. «Хорошо, я согласен, но, по-моему, страшная глупость оставаться здесь, когда этот проклятый доктор сидит у нас на шее».
— Черт побери доктора! — воскликнул король, — Плюньте вы на него! Ведь все здешние простофили на нашей стороне!
Тут оба собрались идти вниз.
— Мне кажется, — заметил герцог, — мы плохо спрятали деньги.
Я почувствовал облегчение, — вот теперь узнаю, где они спрятаны!
— Почему? — спросил король.
— Потому что с нынешнего дня Мэри Джен будет носить траур; и первым делом, разумеется, негр, который убирает комнаты, получит приказание вынести отсюда все это тряпье, — а неужели вы думаете, что негр не воспользуется случаем поживиться?
— Чудесно! Ваша голова опять в порядке,
Я плотно прижался к стенке, боясь шевельнуться; я весь дрожал… Хотелось бы мне знать, что сказали бы эти молодцы, если б поймали меня! При этой мысли мне сделалось так жутко, что я попробовал лучше думать о том, что я сам сделал бы, если б меня накрыли. Но король вытащил мешок, прежде чем я успел что-нибудь сообразить. Они так-таки и не догадались, что я тут сижу. Они взяли мешок, сунули его сквозь прореху в соломенный матрац под периной, зарыли его хорошенько в солому и решили, что теперь бояться нечего, потому что негр, когда стелет постель, только взбивает слегка перину, а соломенного матраца никогда не перевертывает — разве один-два раза в год, — следовательно, нет опасности, что деньги могут быть украдены.
Но я-то знал, что мне делать! Не успели они спуститься до половины лестницы, как уже мешок был в моих руках. Я потащил его наверх, на свой чердак, и покуда спрятал у себя; конечно, лучше всего было бы припрятать деньги где-нибудь вне дома, а то, если наши аферисты их хватятся, они обыщут все закоулки. Я улегся совсем одетый, но заснуть не мог, мне не терпелось поскорее довести дело до конца. Вскоре я услышал, как король с герцогом вернулись к себе наверх; живо соскочил я со своей койки, приложился лицом к верхушке своей лесенки и стал ждать, не случится ли чего. Но ничего не случилось.
Я выждал, пока все замолкнет в доме, и потихоньку спустился с лесенки.
Глава XXVII
Похороны. — Гробовщик. — Гека берет сомнение. — Скорая распродажа и малые барыши.
Бесшумно подполз я к дверям их спален и стал прислушиваться: храпят; я отошел прочь на цыпочках и спустился в нижний этаж. Нигде ни звука. Заглянув в щелку двери в столовую, я увидел, что люди, оставшиеся бодрствовать возле покойника, крепко заснули, сидя на стульях. Дверь была отворена в залу, где лежало тело, — в обеих комнатах горело по свече. Прошел я дальше в залу: там ни души, кроме покойного Питера. Но входная дверь была заперта и ключа в замке не оказалось. Как раз в эту минуту я услышал шаги позади — кто-то спускался с лестницы. Я вбежал в зал, проворно оглянулся — единственное место, куда можно было спрятать мешок, — это гроб. Крышка была немного сдвинута, так что видно было лицо покойника, прикрытое мокрым полотенцем, и его саван. Я сунул мешок с деньгами под крышку, как раз за сложенные руки мертвеца, — коснувшись их, я вздрогнул, так они были холодны, потом бросился вон и спрятался за дверью. Вошла Мэри Джен. Она тихо приблизилась к гробу, опустилась на колени и прижала носовой платок к лицу. Я знал, что она плачет, хотя она стояла ко мне спиной. Я юркнул вон из комнаты, но, проходя мимо столовой, захотел удостовериться, что никто меня не видел: заглянул в щелочку: все благополучно, сторожа даже не шевельнулись.
Осторожно пробрался я в постель, раздосадованный, что дело разыгралось так глупо, — а я-то так старался и подвергал себя такому риску! Если б только деньги могли там остаться — тогда еще все ничего; когда мы уедем далеко, миль за сто или за двести вниз по реке, я могу написать Мэри Джен, а она выкопает деньги и получит их.
Но, вероятнее всего, случится вот что: деньги будут найдены, когда станут завинчивать крышку. Тогда король опять заберет их себе, и, уж конечно, не представится больше случая оттягать их. Разумеется, мне хотелось спуститься вниз и взять мешок из гроба, да я не смел и пробовать. Теперь время близилось к рассвету; скоро кто-нибудь из караульщиков проснется, меня могут изловить, да еще с шестью тысячами долларов в руках! Нет, не хочу путаться в такое опасное дело!
Когда я сошел вниз утром, зала была заперта, караульные все разошлись. Кругом покойника никого не было, кроме членов семьи, вдовы Бартлет и нашей шайки. Я следил за их лицами, стараясь угадать, не случилось ли чего особенного, но не мог ничего заметить.
К обеденному времени явился хозяин похоронного бюро с помощником; они поставили гроб на два стула посередине комнаты, потом установили наши стулья кругом рядами; когда не хватило стульев, заняли еще у соседей, пока не наполнилась вся зала, прихожая и столовая.