Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

Пиковский Илья

— Без комментариев!.. Все комментарии потом!

В целом он был доволен итогом встречи. Через несколько дней, сдержав слово, Горчак отправил вагон зеркал в Румынию, что спасло «Виртуозов Хаджибея» от неминуемого банкротства. А ещё спустя неде­лю его убили. Когда шеф «Монако» подходил к своему офису, располо­женному в помещении бывшей бани, неизвестный в упор выстрелил в него, сел в машину и уехал. Горчак упал на тротуар, схватившись за грудь, и круглые глаза его с короткими и светлыми ресницами смотрели удивлённо, словно вопрошая: «А где же обещанное счастье?!»

Берлянчик

был потрясён смертью Горчака. Теперь миссия Билла О’Конноли в Разгуляйках виделась ему совсем в другом, не смешном, а страшном виде. А их разговор в кафе на Дерибасовской, где Берлянчик, открывая карты Горчаку, предупреждал, что Билл О’Конноли — обычный аферист (зная, что шеф «Монако» в это не поверит), сей­час казалась Додику недостойной казуистикой. Его не покидало та­кое чувство, будто он виновен в смерти Горчака.

В те дни по Одессе прокатилась целая волна бессмысленных убийств. На носу были перевыборы.

Глава 24. ПОЛЬКА-«БАБОЧКА»

После успешного визита в Разгуляйки Берлянчик снял в банке аккредитив румынского партнера, и у него оказалась приличная сумма на руках. Прежде всего, часть денег он предложил Ирине Филипповне, поскольку сознавал, что его легкомысленная экскурсия в публичный дом оставила ее без средств к существованию. Однако монархистка наотрез отказалась принять эти деньги. Она заявила, что не имеет в них нужды, так как устроилась официанткой в ресторан «Голубая лагуна», а также издала брошюру «Коронованные социал-демократии». В ней, на примерах некоторых европейских стран, Ирина Филипповна до­казывала, что только те из них, кто уберег своих монархов, пришли к национальному благополучию без кровавых социальных потрясений. Книжка быстро расходилась и приносила кое-какой доход. Кроме этого, она выправила документы для поездки в Тель-Авив. Таким образом, отк­рылась дорога к ее миллионам в Мизрани-Банке.

Тогда все деньги, до последней копейки, Берлянчик пустил на погашение магазинных долгов.

В те же дни он купил револьвер и портупею с кобурой, наподо­бие той, что носят детективы. Оружие было газовое, но переделанное под боевые патроны. Оно висело у Додика под мышкой, как застарелая паховая грыжа, мешая свободному движению руки и вздувая гулю на спине. Но Додик мирился с этим неудобством; он понимал, что про­изойдет, когда вместо ядерных контейнеров румын получит вагон зер­кал для попугайчиков.

Узнав от Димовича, что в этот вагон Газецкий должен подло­жить ядерные контейнеры, Берлянчик оказался в затруднительном по­ложении: он не знал, как этому помешать.

Проще всего, конечно, было сообщить об этом в милицию или на таможню. Но старая одесская традиция подпольного цеховщика запре­щала ему доносительство по любому поводу и в любой форме. Она, эта традиция, гласила, что в конфликте двух сторон нельзя прибегать к третьей силе — государству, которое поставило большинство населе­ния или за грань нищеты, или вне закона и, следовательно, утратило моральное право власти над ним.

Погрузка веселого птичьего товара шла на одном из городских прирельсовых складов. День был осенний, унылый.

Из широких складс­ких ворот то и дело выплывал желтый автопогрузчик, неся на своих подхватах небоскребы ящиков, и затем исчезал в темном зеве вагона. Тут же скандалили двое арендаторов, не поделившие складские поме­щения. Первый из них криком излагал свою точку зрения, в то время, как второй убегал на склад, чтобы избавить свою психику от несокру­шимой логики оппонента, а затем они менялись местами: второй аренда­тор выбегал на платформу и орал свои возражения, в то время, как первый, не слушая, убегал на склад.

Таможенника, обычного в таких случаях, не было. Он пил кофе на складе, передав контроль за погрузкой представителю «Монако», мужчине средних лет с белым плоским лицом и крупным розовым носом. Дождавшись, когда арендаторы, накричавшись, ушли, он подозвал одно­го из рабочих.

— Давай, Федюха. Зови!

Зажав в руке пачку сигарет, Федюха в пьяную раскачку бросил­ся к боковому въезду.

Но тут случилось совершенно непредвиденное: из центральной проходной появился Берлянчик. Он легко поднялся по каменным всходам на рампу и уверенно направился к складу. «Кто это? — тревожно по­думал «монаковец», опуская учетную тетрадь. — Что ему нужно?» В свою очередь, Додик внимательно оглядел его: строгий семейный реглан, заброшенная лысина, отороченная серебристым можжевельником, и турецкие туфли из набука. «Странно! — подумал Берлянчик. — Обычно, предел мечтаний подобных типов — это совместный супружеский чай с вареньем в майскую грозу. Как он оказался в компании с Газецким?».

— А где таможня? — весело спросил Додик, подходя.

Монаковец тоскливо оглянулся в сторону бокового въезда, отку­да с минуты на минуту должен был появиться Газецкий.

— Сейчас придет.

— Гм, — напирал Берлянчик. — Любопытно!

— Что именно?

— Если я не ошибаюсь, этот груз идет за границу?

— Туда много груза идет.

— И весь без таможни?

— Простите... а кто вы такой?

Берлянчик загадочно подмигнул:

— Скажем. Представимся! Не беспокойтесь…

Он расстегнул змейку куртки, открывая к обозрению портупею с кобурой, и достал из бокового кармана какой-то прибор. «Счетчик Гейгера!» — в ужасе узнал монаковец. Его крупный розовый нос и бе­лое анемичное лицо сразу поменялись цветами. Уже не сомневаясь, что перед ним агент службы безопасности, он заикаясь произнес:

— Извините, э-э-... вас можно на минуту?

— Я слушаю? — холодно ответил Додик.

Монаковец сложил губы преданной баранкой:

— Я человек бесхитростный...

— Прекрасная черта!

— Боюсь вы не поняли. Я э-э... этим не горжусь. Просто став­лю вас в известность, что страдаю этим недостатком. Ведь сейчас простого откровенного языка никто не понимает.

— Совершенно верно, — согласился Додик. — Чем искренней себя ведешь, тем тебе меньше доверяют. Я тоже испытал это на себе.

— Вот видите... Я думаю, мы поймем друг друга.

— Что вы имеете в виду?

— Пять тысяч!

Берлянчик снова хитро подмигнул: