Поиграем со смертью?..
Шрифт:
Стоило лишь моим ногам коснуться дороги, как прогремел выстрел, и очень вовремя упавшая благодаря развязавшейся верёвке Инна чудом избежала превращения в дуршлаг. Вот только, ожидая увидеть злых, как тысяча чертей, корсаров, я совершенно не была готова к открывшейся нашим взорам картине. Из-за угла только что вышли рослые мужчины в алых камзолах с белыми перевязями. В руках каждого был мушкет, а головы украшали странные треуголки с белой опушкой. Это явно были испанские солдаты, то самое подкрепление, за которым посылал губернатор! Но почему они в нас стреляли?..
— Не стреляйте! — закричала Инна, не пытаясь подняться с земли. — Мы не пираты, мы не окажем сопротивления!
— Инна! — возмутился Лёша, но получил от сестры злобный взгляд и тут же замолчал.
—
— Серьга, странный цвет волос, — разглядывая моего друга, как диковинную птицу, высказался наконец их предводитель. — Ты пират.
— Нет, — чуть раздражённо ответил Лёша. Только спокойствие, только спокойствие! Ох, мне оно тоже нужно — если в Лёшу выстрелят, я сорвусь…
— Женщины носят мужское платье только на Тортуге! — словно говоря с идиотами, усмехнулся командир и приказал солдатам: — Убить пиратов, они взяли в плен леди…
— Но меня не брали в плен! — наконец подала голос опешившая Иветт, и уже прицелившиеся солдаты явно опешили от ее слов. — Эти люди спасли меня от смерти, как и этого мальчика! Они защищали нас от пиратов!
Секундное промедление, и командир жестом приказал не стрелять, а в следующее мгновение со стороны порта раздался мощный взрыв, словно по причалу выстрелили из пушек. Ну вот и всё — пираты покинули город, загрузившись на корабль. А нас принимают за их подельников. Из огня да в полымя, без права на возврат к родным пенатам! Что за жизнь такая? А впрочем, чего я ожидала? С нашим-то внешним видом…
— Леди, отойдите от них, — скомандовал офицер, и Иветт, бросив на нас тоскливый взгляд, подчинилась и подошла к этому варёному раку. Предательница. А хотя она права, наверное, надо же пояснить, что мы не пираты? А пока мы чисто теоретически можем на неё повлиять, солдаты ей не поверят.
— Связать их! — снова скомандовал этот красный коммунистический символ эпохи, и его бравые воины кинулись нас вязать… нашими же верёвками. Где в мире справедливость? И свободы лишают, и ценного имущества! Зато нас явно решили пока не убивать, значит, можно расслабиться. Уже плюс! Остаётся надеяться, что мы исчезнем до того, как солдаты изменят своё решение… А тем временем, пока я пыталась успокоить нервы саркастичными размышлениями, кои меня всегда настраивали на мирный лад, один краснокафтанный гоблин отрубил верёвку рядом со мной, на том уровне, до которого дотянулся, а двое других уже вязали Инну и Лёшу, поделив верёвку, спасшую жизнь моей подруги.
— Слишком много пленных сегодня, — проворчал офицер, видимо, посетовав таким образом на то, что приходится использовать чужие верёвки. С меня же в это время стащили рюкзак и начали тренироваться в пленении. Я тут же напрягла мышцы, чтобы потом быстренько развязаться, и позволила себя скрутить, подумав, что стоит научить друзей освобождаться — всё быстрее будет, чем если я их потом распутывать начну… А ведь это третье путешествие, и нас третий раз пытаются спеленать! Нечестно так…
— Офицер, они и правда не имеют отношения к пиратам, — решила подать голос наша спасённая мадмуазель, и Вито, стоявший неподалеку и совершенно не заинтересовавший солдат, согласно кивнул. — Они спасли нас с этим мальчиком.
— Тогда почему они выглядят как пираты? — хмыкнул вояка. Интересно, правду говорят, что в армии мозги усыхают, или врут?.. — Судья разберётся, кто они такие. И вынесет справедливый приговор.
Я уже его прямо-таки вижу: три виселицы и толпа зевак вокруг!
— Но они и для пиратов слишком странно выглядят, — воззвал к мозгу военного глас разума в лице дворянки.
— Судья разберётся, — поморщился тот и повелел своим дружинникам вести нас в тюрьму.
Я на прощание улыбнулась Вито, тот провожал нас печальным взглядом, а Иветт вдруг крикнула:
— Мой papa* не оставит вас! Я всё ему расскажу, и он поможет вам!
— Типа спасибо, — едва слышно пробурчала Инна, а Лёша крикнул, явно искренне:
— Спасибо, удачи
— Молчать! — тычок в спину и гневный возглас наших ярких провожатых заставили моего друга завершить трогательную сцену прощания, и дальше мы шли молча.
На улицах то тут, то там попадались тела убитых и раненых, а далекий пожар замирал алыми бликами в багряной крови. Люди уже бегали не от врагов, а к огню, всеми силами стараясь затушить последствия нападения флибустьеров. Воздух, пропитанный ароматами гари, пороховых газов и смерти, наполнялся победными криками — те, кому удалось выжить, ликовали. А ещё разливался по городу монотонный, приглушенный вой. Так воют на луну раненные волки перед смертью… Это был плач скорби. Кто-то поносил на чём свет стоит обобравших его корсаров, кто-то звал на помощь, зажимая раны, кто-то тушил пожар, а кто-то вёл пленных к форту — в тюрьму. И некоторые пленники бранились, обещая смерть солдатам, некоторые молчали, шествуя к месту казни с высоко поднятой головой, а некоторые смеялись — надрывно, хрипло, заразительно, глядя на солдат с презрением. «Тело ты моё поймал, но пиратский дух не пленишь! И наша братия ещё покажет, что значит вольная воля, вашей — закованной в цепи фальши и подчинения против воли!» Я буквально слышала это в их смехе, хоть они и не произносили эти слова. А быть может, я просто слишком хорошо понимала, что, сорви судьба маски с наших провожатых, обнажи она их души, слишком велика вероятность увидеть тех самых пиратов, которые только что отправились к горизонту, увозя с собой сокровища людей в масках. Наверное, это их кара за фальшь. А корсаров за низменные желания покарает флот, уничтожив их корабли. Но другие капитаны разобьют испанскую эскадру, и этот круг никогда не замкнётся. Потому что безгрешных людей нет — есть лишь те, кто успешно прячет грехи под маской. А может, мне это только кажется…
Нас привели к каменному форту и завели внутрь. Тёмные коридоры освещали лишь смолящие факелы, и сырость, похоже, не покидала это место даже в самое засушливое лето. Мы спустились по винтовой лестнице в подвальное помещение, и тюремщик отпер одну из многочисленных «камер». Это было помещение примерно три на пять метров, без нар или чего-то подобного, но зато со вделанными в стены металлическими кольцами — видимо, к ним крепились кандалы. От остального подвала эти клетушки отделялись массивными решётками, а друг от друга — каменными стенами. В одну из таких комнат нас и затолкали, причём в прямом смысле этого слова — мы вчетвером упали на холодные каменные плиты. Даже Нокс не избежал этой участи, но, думаю, он просто не хотел выпендриваться перед охраной. Тюремщик запер нас и отправился разбираться с другими пленными, а я устроилась в углу камеры и попросила Лёшу меня прикрыть. В прямом смысле этого слова — мне надо было, чтобы тюремщик не заметил моих манипуляций. Лёша поспешил сесть рядом, как и Инна, и вскоре я уже развязывала верёвку. Это ведь не так уж и сложно, особенно если вяжет не профессионал — надо лишь в правильном порядке сокращать мышцы и двигать руками, причём без истерик: спокойно, чётко, плавно. Наконец моя рука выскользнула из верёвочного кольца, и я быстро развязала друзей, но предпринимать попытку к бегству мы не стали. Часы яснее любых слов сказали, что скоро мы отсюда выберемся и без каких-либо ухищрений, а потому мы дружно закинули верёвки в угол, завели руки за спину и уселись на корточках возле этого самого угла — сесть нормально нам не дала Инна, сказав, что в таком холоде и сырости почки застудим.
В конце концов Лёша не выдержал и негромко запел «Таганку», заявив, что теперь ему будет, что рассказать потомкам — он стал зеком и имеет полное право петь блатняк. Мы рассмеялись, хотя было не до смеха, и в любой момент могли прийти военные, решив не дожидаться решения судьи. Наверное, человеку просто нужен позитив в моменты депрессии, а когда он на нервах, нужна разрядка. Вот мы и смеялись, едва слышно, чтобы не спровоцировать тюремщика на проверку камеры. Разгоняли пессимизм и собственные нервы. А я молодец, сумела гнев удержать! Наверное… ножи-то кинула… И не жалею! Ибо не фиг. Заслужил, подлюка.