Пока ты видишь меня

Хен Джу Пак

Как и всегда, мальчик листал книги о домашних животных одну за другой. Возможно, дело было в том, что он не мог сосредоточиться, поэтому брал книги с полок и ставил их назад по несколько раз. В конце концов Ли Чонун открыл плотно сомкнутые губы:

– Я слышал, что выкидыш случился, когда мама и папа ругались.

– Вот как? – По глупости я сразу отреагировал на его реплику, как будто только ее и ждал.

– Сейчас дела в магазине, которым управляет папа, идут неважно, а мама плохо себя чувствует. Она думает, что это душа моего старшего брата затаила

обиду и разрушает нашу семью. Еще она говорит, что нужно совершить шаманский обряд. А папа только злится, считая, что это смешно, и теперь даже домой не приходит.

– Хм, но это и правда не имеет смысла.

– Я думаю, что мама не совсем неправа.

– А я, честно говоря, считаю, что совсем. Не понимаю, зачем возлагать ответственность на мертвого ребенка. Ведь он даже не родился, а значит, его душе не на что затаить обиду.

– Не на что затаить обиду? Но почему?

Взгляд Ли Чонуна стал еще пристальнее. Его глаза говорили, что такого не может быть, а то, как он смотрел исподлобья, явно показывало, что он человек с душевными ранами. Но что я мог поделать, если это действительно было невозможно? Я кивнул, словно это был какой-то пустяк.

– Как это почему? Эта душа ведь даже не родилась, конечно, никаких особых сожалений у нее быть не может. В любом случае она просто может найти другую жизнь. Нет более снисходительной души, чем та, что принадлежала нерожденному ребенку. Уверен, твой брат покинул мир без сожалений. И наверняка желал вашей семье благополучия.

– Хотите сказать, что он полностью нас простил?

– Хочу сказать, что в прощении даже нет необходимости. По крайней мере, у твоего брата. А твои родители, похоже, хотят переложить ответственность на душу умершего. Но души не вредят людям.

Тогда я чувствовал себя настоящим дураком. Я любезно объяснял человеку то, что людям объяснять было не нужно. Конечно, скрывать было особо нечего, но тогда Ли Чонуну эти слова ни капли не помогли.

– Значит, в нашей семье ничего не изменится, даже если провести обряд?

Они не просто не помогли, кажется, мальчик теперь выглядел шокированным. Тогда я неопределенно кивнул. А он, положив книгу как попало, резко выскочил наружу. Он выбежал на улицу и бросился к своему дому, который находился в четырех автобусных остановках отсюда.

Был летний день, и белая футболка, промокнув от пота, облепила худое тело мальчика. Джинсы отяжелели и прилипли к ногам, мешая ему бежать. Он бессильно плюхнулся на землю перед домом, в котором сейчас не было никого из членов семьи. Через телескопы я видел, как Ли Чонун кашляет и задыхается.

В тот день я впервые ясно осознал, что люди, особенно те, кто таит в себе мысли о самоубийстве, очень ранимы.

С того момента мальчик целую неделю не появлялся в библиотеке. Если бы я с ним не поговорил, возможно, я бы просто проигнорировал этот факт. Однако после нашего диалога мне было трудно оставить все как есть. Потому что мои слова могли в конечном итоге подтолкнуть парнишку к самоубийству. Я гулял, не зная, как поступить, и однажды

мои ноги сами принесли меня к его дому.

* * *

Когда я заглянул в дом через телескопы, то увидел, что паренек, скрючившись, сидит в углу комнаты, царящее в которой иначе как беспорядок было не назвать. Я не видел ни отца, ни матери мальчика. Он был один в комнате, в которой даже свет не горел. Его пустые глаза были сосредоточены на муравьях, извивающихся на разорванном полу.

– У него депрессия. – Пробормотав это, я позвонил в звонок рядом с входной дверью.

Вот те на, нет никакого звука. Может, он сломан? Я вздохнул, увидев, что кнопка дверного звонка просто беззвучно западала внутрь, словно я нажимал на воздух. Немного поразмыслив, я слегка щелкнул пальцами, затем снова нажал на дверной звонок.

Чтобы починить его, пришлось использовать свои силы, но теперь оттуда раздавался чистый звук. Ли Чонун никак не реагировал. Я нажал снова. Опять никакой реакции. Я звонил в дверь до тех пор, пока он не поднял глаза, не встал и не открыл дверь собственной рукой.

– Вы?

У Ли Чонуна, который внезапно высунулся из-за двери, было очень изможденное лицо. Область вокруг его глаз настолько потемнела, а губы так пересохли, что я даже не мог сказать, съел ли он за все это время хоть одну ложку риса.

– Ты ел? Может, хочешь кимбап?

Я протянул смущенному мальчику черный пакет. Десять рядков кимбапа, завернутые в серебряную фольгу. Половину из них я протянул мальчику, не забыв дать совет съесть столько, сколько он сможет, а остальное сразу положить в холодильник.

– Сейчас лето, поэтому кимбап быстро испортится. То, что оставишь на потом, сначала попробуй, и, если все в порядке, можно будет есть.

– Вы правда не призрак.

– Я ведь сказал, что нет.

– Да, и все равно я так думал… Но призраки ведь не могут покупать кимбап или что-то подобное.

– Спасибо, что заметил.

– Значит, вы жнец потустороннего мира?

На мгновение я вздрогнул. Выражение лица не изменилось, но в мыслях я был сильно изумлен. Как этот человеческий ребенок смог меня узнать? Это так заметно? Я осмотрел свой наряд. На мне не было ни черного балахона, ни черной шляпы, которые, как думают люди, должны быть у жнецов. Все, что на мне было надето, – это черная рубашка, черные штаны, очки в черной роговой оправе и кроссовки. Черт, может быть, проблема в черном цвете?

– Вы ведь появились тогда, когда я хотел умереть.

Так вот в чем дело. Какое облегчение, что это не мой наряд оказался странным.

– Я умру вот так?

– Нет, твое время еще не пришло.

– Я должен и дальше жить вот так? – спросил мальчик тихо, почти шепотом.

Непонятно, предназначался этот вопрос мне или ему самому.

Затем он опустил голову. Когда я уже собирался наклониться, чтобы посмотреть, не плачет ли он, мальчик вдруг открыл фольгу и положил в рот один кимбап. Послышались звуки чавканья, жевания, а между ними даже всхлипы.