Пол и секуляризм
Шрифт:
В дискурсе секуляризма гендерное разделение труда приписывалось биологии, но у него также был эволюционный аспект, связывавший цивилизационный прогресс, а следовательно, и прогресс белой расы, со специализированной функцией каждого пола. Так, французский социолог Эмиль Дюркгейм полагал, что половая и социальная дифференциация развивались одновременно. В далеком прошлом, отмечал он, социальные отношения основывались на сходстве. Различения между мужчиной и женщиной были едва заметны. Оба пола имели одни и те же размеры и выполняли одинаковые функции. Женщины, подобно самкам некоторых животных, гордились своей воинственной агрессивностью. Сексуальные отношения были случайными («механическими»), такой вещи, как супружеская верность, не существовало. Приход рациональности, выражавшийся в разделении труда, все это переменил. Дифференциация стала знаком цивилизации. Женщина «удалилась от военных и общественных дел, давно уже жизнь ее целиком сосредоточилась внутри семьи». В результате «две значительные функции психической жизни как бы диссоциировались», женщины стали специализироваться на женских «эмоциональных функциях», мужчины — на «интеллектуальных» [133] . Английский писатель Г. Уэллс откликнулся на эти темы, отметив, что «на протяжении долгого времени в человеческом развитии у эволюционных сил была тенденция к дифференциации. Взрослая белая женщина отличается от взрослого белого мужчины больше, чем чернокожая женщина или женщина-пигмей от соответствующих мужчин» [134] . В 1908 году Айван Блох заявил: «Очевидно … что вся цивилизация в целом — продукт физической и психической дифференциации полов» [135] .
133
Дюркгейм Э.
134
Цит. по: Kingsley S. Kent, Sex and Suffrage in Britain, 1860–1914. Princeton, 1987. P. 54.
135
Bloch I. The Sexual Life of Our Time // Its Relations to Modern Civilisation, 1908. P. 534.
Историк Стефан Дюдинк отмечает двусмысленность этих широко распространенных взглядов:
Только передовые общества, как предполагалось, организовывали свою социальную, политическую, моральную и культурную жизнь в соответствии с истинными понятиями о половым различии. Общества, не подчинявшиеся правилам природы в этой части, становились отсталыми. То есть до некоторой степени мужественность и женственность стали целями на горизонте исторического развития. Однако сами эти концепции были надежно защищены от истории [136] .
136
Dudink S. Masculinity, Effeminacy, Time // Masculinities in Politics and War: Gendering Modern History / Eds. S. Dudink, K. Hagemann, J. Tosh. Manchester, 2009. P. 78.
Философ Корнелия Клингер указывает, что Гегель связывал роль женщин с семьей и характеризовал их как вечное присутствие. Даже переживание времени, по его словам, отличалось у обоих полов: время женщины — это циклическое время природы, время мужчины — линейное время истории. Георг Зиммель видел в женщине гаранта целостности, которая в противном случае оказывалась под угрозой: «женщина представляет единство, в отличие от мужчины, который тесно связан с рассеянной множественностью не поддающейся оценкам жизни» [137] . Понятие о разделении труда подразумевало взаимодополнение: оба пола выполняли разные, но необходимые функции в «гармонии соответствующего друг другу неравенства», основанного на исторически эволюционировавших природных различиях между полами [138] .
137
Klinger C. Woman-Landscape-Artwork: Alternative Realms or Patriarchal Reserves? // Continental Philosophy in Feminist Perspective: Re-reading the Canon in German / Eds. H. Nagl-Docekal, C. Klinger. University Park, 2000. P. 166–167.
138
Nye R. Masculinity and Male Codes of Honor in Modern France. Berkeley, 1998; Fraisse G. Reason’s Muse: Sexual Difference and the Birth of Democracy. Chicago, 1994.
По меньшей мере с 1520-х годов доктора настаивали на том, что тела, а потому и природа, мужчин и женщин совершенно различны [139] . Однако начиная с XVIII века аргумент получил новую, более сильную форму: ключом к изменению было нервное тело. Ранняя сенсуалистская физиология не делала различий между женщинами и мужчинами. Например, Бернар Мандевиль в «Басне о пчелах» (1714) настаивал на том, что гендерное различие — результат различия в воспитании и обычаях: «Нет такого труда Ума, который Женщины были бы не в состоянии выполнять, по крайней мере, так же хорошо, как Мужчины» [140] . Но уже к концу XVIII века повсеместно утверждалось, что у женщин более тонкая нервная система и потому они наделены большей чувствительностью, чем мужчины. В Англии, как пишет Баркер-Бенфильд, этот взгляд «стал главной конвенцией литературы XVIII века» [141] . Да, были те, кто критиковал представления о том, что у женщин иная нервная система (среди них Мэри Уолстонкрафт), но этот взгляд популяризировался, как предполагает Баркер-Бенфильд, благодаря тому, что он был частью литературы того времени [142] . Во Франции делали похожие отсылки к нейрофизиологии. Повсеместно разошелся пространный комментарий французского историка Жюля Мишле:
139
Laqueur T. Making Sex: Body and Gender from the Greeks to Freud. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1990.
140
Barker-Benfield G.– J. The Culture of Sensibility: Sex and Society in Eighteenth-Century Britain. Chicago, 1996. P. 127.
141
Ibid.
142
Ibid.
Она несравнима с нами. Она думает, говорит и поступает иначе. Ее вкусы отличаются от наших. Ее кровь течет иначе: иногда она торопится, подобно грозовому ливню. Она дышит не так, как мы… Она ест не так, как мы… У женщины иной язык [143] .
На основании всего этого Мишле выдвигал идею о неизбежной зависимости женщин от мужчин, об их потребности в заботе и опеке со стороны мужей. Подобно тому, как женщина давала эмоциональную поддержку, мужчина обязан был руководить и направлять. Выводы Мишле перекликались с более чем вековой традицией ученых мнений о последствиях полового различия. Типичным был комментарий доктора Дж. Дж. Сакса, писавшего в 1830 году:
143
Michelet J. L’ Amour // Oeuvres Completes. Vol. 18. P. 61–62.
Половые различия не ограничиваются органами репродукции, но затрагивают весь организм целиком. Вся жизнь принимает женственный или мужественный характер [144] .
Шотландский биолог Патрик Джеддес следующим образом различал мужской и женский темпераменты: мужчина проявлял «большую способность к максимальному усилию, к научной гипотезе или к умственному эксперименту», тогда как у женщины «больше терпения, более открытый ум, она способна лучше оценить тончайшие детали и, как следствие, у нее, если так можно выразиться, более проворная интуиция» [145] .
144
Schiebinger L. The Mind Has No Sex? Women in the Origins of Modern Science. Cambridge, 1989. P. 189.
145
Conway J. Stereotypes of Femininity in a Theory of Sexual Evolution // Suffer and Be Still: Women in the Victorian Age / Ed. M. Vicinus. Bloomington, 1972. P. 147.
Для некоторых ученых и социологов XIX века различие полов было связано с физикой энергии: считалось, что мужчины тратят энергию в актах интеллектуального творчества, тогда как женщины накапливают ее, «чтобы покрыть ее расход на [физическое]
146
Ibid. P. 141.
147
Hollis P. Women in Public, 1850–1914: Documents of the Victorian Women’s Movement. London, 1979. P. 30.
Анатомические изображения человеческого скелета, начиная с XVIII века, делали акцент (в действительности преувеличенный) на большем размере таза у женщин и на более крупном черепе у мужчин [148] . Сравнение низкое/высокое подразумевалось само собой: область половых органов женщины соответствовала ее исключительно репродуктивной функции; более крупный череп у мужчины вмещал его большой мозг, источник рациональности и творческого начала. Мозг мужчины считался вместилищем его более высокой способности суждения (это несмотря на множество вопросов, которые ставили ученые и френологи о целостности мозга как единого органа). Мозг был в одно и то же время конкретным воплощением и неуловимым местом мужской сознательной рациональности, локусом мужского самообладания. Немецкий автор XVIII века Георг Зарганек открыл, что «в анатомии общеизвестно и не подлежит отрицанию, что формирование тестикул очень близко к формированию мозга» [149] . Историк Изабель Халл объясняет, что для Зарганека «семя было … метафорическим связующим звеном между мозгом и нервами, потому оно возбуждало творческий дух в мужчине, то есть разумное, инновационное воздействие на мир» [150] . Действительно, связь между тестикулами и мозгом проводилась издревле. Но Халл отмечает, что
148
Schiebinger L. The Mind Has No Sex? P. 209.
149
Hull I. Sexuality, State, and Civil Society in Germany, 1700–1815. Ithaca, 1997. P. 249.
150
Ibid.
важный момент состоит в том, что в XVIII веке, когда творческое начало стало интерпретироваться по-новому, как сугубо рационально-интеллектуальное, проявляющееся в науке, построении институтов и производстве, оно могло приписываться исключительно мужчинам с помощью модели, которая издавна ассоциировала силу мозга, жизненную силу и мужской генитальный аппарат [151] .
Размеры мозга были важным свидетельством мужского превосходства для комментаторов XVIII и XIX веков. Наряду с гендерной дифференциацией, это был один из аспектов научного расизма. Как расовая характеристика, они отличали цивилизованных мужчин от варваров; с точки зрения гендера различие в размерах мозга между полами означало прогресс цивилизованных обществ. В таком представлении расовый контраст устанавливал превосходство нации; гендерный — ратифицировал расовое различие и укреплял господство белого мужчины. Дюркгейм, цитируя специалиста по психологии толпы Гюстава Лебона, описывал фантазию о том, что «с прогрессом цивилизации мозг у обоих полов все более дифференцируется». Согласно этому исследователю, указанное последовательное расхождение связано со значительным развитием мужских черепов и одновременно остановкой или даже регрессом в развитии женских.
151
Ibid.
В то время, — говорит он, — как средняя величина парижских мужских черепов делает их одними из самых больших известных нам черепов, средняя величина женских парижских черепов делает их одними из самых малых, гораздо меньше черепов китаянок и чуть больше черепов обитательниц Новой Каледонии [152] .
В этом комментарии вопрос о том, «у кого больше» окрашен как расово, так и гендерно. Размеры мозга служили как бы заменой размерам фаллоса и той власти, которую он представляет, власти европейского белого мужчины над белой женщиной и цветными людьми [153] . Если немец Зарганек провел эксплицитную связь мозг/фаллос за счет ассоциации семени с более высокой функциональностью головного органа, француз Ле Бон связал превосходство белых мужчин с более крупными размерами этого органа; они служили природным доказательством того, что им предназначено повелевать. Что касается женщин, то их предназначение — рожать. Автор статьи «Скелет» в «Французской Энциклопедии», написанной в 1765 году, анализировал различия всех аспектов структуры тела и приходил к выводу, что «женщине предназначено рожать детей и вскармливать их» [154] . Более чем столетие спустя один английский гинеколог указывал на «гигантскую силу и влияние, которое яичники оказывают на всю животную экономию женщины» [155] . О королеве Виктории часто говорили: «Она — Королева, истинная Королева, но она также и истинная Мать, и истинная Жена» [156] . Аналогичным образом американский врач Хорасио Сторер утверждал, что «женщина есть то, что она есть по здоровью, характеру, по своему очарованию, как и по своему телу, уму и душе, благодаря одной только матке» [157] . А во Франции Мишле при виде рисунка женской репродуктивной системы заключил: «Мужчина — мозг, женщина — матка» [158] . Ей — реальная репродуктивная функция (со всей ее запутанной, непредсказуемой текучестью), ему — рациональное управление ею и самим источником жизни. Половое различие мыслилось в категориях неравной взаимодополняемости: женщины были инструментом, посредством которого мужчины управляли течением жизни.
152
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. С. 67.
153
О расовой теории в этот период см. Daughton J. P. An Empire Divided: Religion, Republicanism, and the Making of French Colonialism, 1880–1914. Oxford, 2006; Curtis S. A. Civilizing Habits: Women Missionaries and the Revival of French Empire. Oxford, 2010; Schiebinger L. The Mind Has No Sex? P. 211–212; Young R. J. C. Colonial Desire: Hybridity in Theory, Culture and Race. New York, 1995.
154
Schiebinger L. The Mind Has No Sex? P. 222.
155
Kent A. Sex and Suffrage. P. 42.
156
Hall C. The Sweet Delights of Home // A History of Private Life / Ed. M. Perrot. Cambridge, 1990. Vol. 4. P. 50.
157
Цит. по: D’Emilio J., Freedman E. B. Intimate Matters: A History of Sexuality in America. Chicago, 1997. P. 146.
158
Borie J. Une gynecologie passionne // Miserable et glorieuse: La femme du XIXe siecle. Paris, 1980. P. 157–188.