Поле Куликово
Шрифт:
Вчера, на полдневном привале, догнал Дмитрия гонец с доброй вестью. Прислали ответ на его призыв литовские князья Ольгердовичи - Андрей Полоцкий и Дмитрий Трубчевский:
"...Спешим к тебе, великий государь, со всей силой брянской, полоцкой, трубчевской, а также других уделов, подвластных нам. Наш отец Ольгерд воевал с Москвой, ныне же такой час приспел, что мы, его сыновья, должны послужить Москве своими мечами. Не время нам старые обиды вспоминать да разводить домашние ссоры. Устоит Русь в битве с Ордой - и Литва стоять будет. Русь погибнет - и Литве не бывать. С горечью пишем тебе, государь, что наш брат, Ягайло, погряз в гордыне и зависти к тебе, предал славянское дело, вместе с Мамаем идёт на тебя войной. Хотят они поделить между собой московские земли, а того не осилит Ягайло своим умом, что Мамай, одолев Москву, его превратит в последнего холопа. Да не будет изменнику Божьего покровительства! Да не забудут Литва и Русь предательства Ягайлы, как не забудут и того, что против ордынской погибели
"Ягайла... Что Ягайла!" - думал Дмитрий Иванович. Иные из русских князей затворились в своих городах, затихли - выжидают, что же получится у московского князя. Недалеко до Твери, а Михаил Тверской, старый завистник Москвы, дружок Ольгердов, не прислал-таки своего полка. Бояре Великого Новгорода по-прежнему делают вид, будто оглохли. Тесть, великий князюшко суздальско-нижегородский, прислал гонца с оправданием: земля-де его оскудела от набегов, а пора горячая, страдная, и мужика от сохи оторвать невозможно. Между тем Дмитрию известно - и в Твери, и в Новгороде, и в Нижнем князья и бояре собрали войска и держат под рукой. Трусят. Чего больше трусят - ордынской мести или возможной победы Москвы? С Олегом Рязанским - неясно, на чьей стороне он станет, хотя Олег первым предупредил Дмитрия о появлении Мамая на Дону. Значит, не вывелись на Руси люди, способные даже в такой час позабыть о своём русском происхождении, готовые от своекорыстия лизать сапоги сильному чужеземному владыке. Два служилых князя - их имена Дмитрию и вспоминать не хочется - в такое-то время покинули Москву, якобы обидясь на великого князя, на его властную руку, под которой им-де не хватает воли. А что ещё, как не крепкую власть и единство, можно противопоставить сильному врагу, когда он грозит существованию государства! Черви, питающиеся гордыней! Если когда-то им даже по заслугам наступили на ногу в родной земле, они бегут во вражескую, на весь мир воют - вот какие порядки на нашей родине, вот как нас там обидели, - готовы натравить полчища врагов на родную мать и отца, сестёр и братьев, готовы бежать впереди тех полчищ с факелом в руке, сея пожары на земле, которая дала им жизнь, имя, силу, которая в самые страшные годы войн, голода и болезней оберегала их колыбели, отдавала им последний чёрный сухарь, посылала ради них на смерть лучших своих сынов, а потом ждала, что, выросшие, они своей работой, своим служением помогут ей подняться и расцвести, защитить детей, обрести силу и славу, которыми она поделится с ними же! Может, хоть на смертном одре по-иному взвоет их душа и они поймут, в какую бездну бесчестия и забвения ввергло их себялюбие. Но уже ничего нельзя будет исправить, ибо кто оттолкнул свой народ, оказал услугу врагам, оставляет после себя лишь прах.
Горько думать московскому государю и о "кротах", и о предателях. Но двадцать русских князей встали с ним, как один! Двадцать князей! Не было такого со времён Мономаха... Низкий поклон и вам, братья Ольгердовичи! Теперь у Москвы и её войска есть щит с правой руки - против Ягайлы.
Дмитрий одарил литовского гонца серебром и лаской, велел отдохнуть на привале, сменить коня и скакать со стражей обратно. Братьям Ольгердовичам наказал идти одной ратью, по всем военным правилам. Да не спешить, и двигаться не на Коломну, а южнее, с расчётом переправиться через Оку вблизи Тарусы. Да связь через гонцов держать с главными силами.
...Светлели глаза великого князя, лишь когда рассказывали ему, как ещё до появления московского войска по всем дорогам спешили к Коломне пешие и конные отряды ополчения, а иные, припоздавшие, и теперь выходят на Коломенский тракт, присоединяясь к великокняжескому полку. Отозвался русский народ на зов боевых московских труб, и хлебная страда не удержала мужика возле родной избы и набитого снопами гумна. Светлели глаза Дмитрия Ивановича, но лишь глубже пряталась в них печаль: сколько же русской крови прольётся в битве с силой Мамая!
Колоннами, по три в ряд, выступали за воеводами конные сотни полка. Своя земля - вокруг, по всем дорогам рыщут дозоры, и знает великий князь, где теперь чужое войско, но порядок в походе, им установленный, непоколебим. Головные и тыльные сотни, а также и те, что высланы боковыми заставами, идут в полном воинском снаряжении. Округло сияют на солнце остроконечные шлемы с поднятыми стрелками и забралами, сталью блещут кавалерийские щиты, серебром переливаются кольчуги, усиленные стальными наплечниками и нагрудниками, поблёскивают бутурлыки на ногах, синева струится по наконечникам копий. До поры дремлют в ножнах и чехлах булатные мечи, разрубающие железные латы, трёхгранные мечи-кончары, пронизывающие кольчатую броню самых плотных панцирей, шестопёры, луки и стрелы - не хуже ордынских. Придёт час битвы, и отборные сотни оденут в кольчуги своих рослых и выносливых лошадей; каждая такая сотня станет тараном, способным проламывать стену вражеского войска или разрушать встречный вал сильной конницы, прокладывая дорогу своим легкоконным отрядам. Хороши всадники у князя Димитрия - все крутоплечие, сбитые, ладные в сёдлах, с загорелыми лицами и смелыми глазами.
Хороши витязи у великого Московского князя - нет таких в других государствах. Хороши витязи и у союзных князей Дмитрия. Государю их дал русский народ, отрывая от себя последнее, выкормил, выучил, снарядил так, что любо-дорого, но мало их, русских богатырей, искушённых в ратном деле. Двадцать тысяч выступило из Кремля, только двадцать тысяч против стотысячной конницы Мамая, усиленной ордами его вассалов и союзников. Значит, всё-таки главная сила русской рати - ополчение. Вот где - и гордость, и тревога, и боль государя...
Стремя в стремя с великим князем ехал Дмитрий Боброк, сдерживая шенкелями своего скакуна, чтобы не выступал наперёд великокняжеского иноходца. Как и Дмитрий Иванович, был он в стальном золоченом шлеме, в лёгкой и крепкой байдане, поверх которой накинуто белоснежное корзно, стекающее с его покатых плеч на спину коня. Лицо перечёркнуто по щеке косым загорелым шрамом, русые брови вразлёт, русая, подстриженная бородка, колючие усы и синие глаза. Красив - князь Боброк, даже седина в волосах и шрам на щеке не в ущерб его мужской красоте, они, как последние штрихи, нанесённые жизнью, завершают портрет старого воина и полководца. И ростом Бог не обидел Боброка - косая сажень в плечах. По сему случаю Дмитрий Иванович даже шутил однажды: "Все великие полководцы - от Александра Македонского до Александра Невского - были коротышки, а вот наш Боброк не в пример им вымахал со Святогора ". Боброк только засмеялся в ответ: он-то лучше других знал, кто - первый полководец в великом Московском княжестве.
Глянь со стороны - в лице Дмитрия Боброка ни тени заботы, но обманчива спокойная синева глаз первого московского воеводы. Все тревоги государя - знакомы Боброку. И самая злая мысль, что гложет обоих, - недостаток доброго вооружения для тех тысяч народных ополченцев, что сошлись в Коломне. Как ведь мечтали вооружить народную рать не хуже княжеских полков - да где там!.. Слал великий князь с купцами на все стороны света богатства Московской земли - драгоценные меха и хлеб, пеньку и воск, рыбу и мёд, золото и серебро, даже редких охотничьих птиц - с одним требованием и просьбой: везите доброе оружие. Но мало оружия идёт на Русь из чужеземных пределов.
В который уж раз орденские немцы задержали ладейные караваны датских купцов с мечами, кольчугами и панцирями! Шведы обещали прислать в июле доброе ратное снаряжение, но то ли заранее умышляли обман, то ли теперь, предвидя войну, вмешались их князья - недруги Руси: пришли ладьи лишь с тканями да посудой.
На Волге и караванных путях с востока сидят ордынцы - те и охотничьего ножа не пропустят. Шло оружие от фрягов и турок через город Тану, что - в устье Дона, но и этот ручеёк иссяк. Слышно, Мамай купил фряжских наёмников, значит, и тут замешались враждебные силы. Ещё весной приходили два торговца, показывали бумаги от знаменитого венецианского оружейника, клялись, что нагрузят несколько судов новейшим оружием по сходной цене. Нужда заставила довериться. Послал с ними ушкуи по Десне к Русскому морю - в устье Днепра должен был ждать корабль с оружием. Посадил на ушкуи дружину, не поскупился на меха и золото. Ушёл караван и как в воду канул. А недавно сказали Дмитрию, что видели тех купцов в Орде. В гневе приказал своим людям поймать и удавить обоих за предательство и погубление каравана, но оружия от этого не прибавилось... Во всякой стороне натыкался московский государь на заговор. Ну, добро б, готового оружия не везли, найдутся на Руси мастера. Так ведь не пропускают ни железа, ни меди, ни олова.
Гнев носили против ненавистников-соседей московские воеводы. С Олеговых времён и доныне, почитай, одни против бесчисленных орд, и никто в западных странах не спросит себя: отчего в старые времена варварские полчища докатывались до Рима, перехлёстывали Пиренеи, а вот уж сколько веков их там не видят? Переполошились, когда Батый встряхнул Европу. Короли, герцоги, император и папа наперебой сулили помощь Руси, обещали двинуться крестовым походом против язычников, но увязла сила Батыя в русских пределах, и двинули крестоносный сволок против славянских племён. Мало Орды - так этих ещё бить приходится!