Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Но корень образованности Россіи живетъ еще въ ея народ и, что всего важне, онъ живетъ въ его Святой, Православной Церкви. Потому на этомъ только основаніи, и ни на какомъ другомъ, должно быть воздвигнуто прочное зданіе просвщенія Россіи, созидаемое донын изъ смшанныхъ и большею частію чуждыхъ матеріаловъ, и потому имющее нужду быть перестроеннымъ изъ чистыхъ собственныхъ матеріаловъ. Построеніе же этого зданія можетъ совершиться тогда, когда тотъ классъ народа нашего, который не исключительно занятъ добываніемъ матеріальныхъ средствъ жизни, и которому, слдовательно, въ общественномъ состав преимущественно предоставлено значеніе: выработывать мысленно общественное самосознаніе, — когда этотъ классъ, говорю я, до сихъ поръ проникнутый Западными понятіями, наконецъ полне убдится въ односторонности Европейскаго просвщенія; когда онъ живе почувствуетъ потребность новыхъ умственныхъ началъ; когда, съ разумною жаждою полной правды, онъ обратится къ чистымъ источникамъ древней Православной вры своего народа, и чуткимъ сердцемъ будетъ прислушиваться къ яснымъ еще отголоскамъ этой Святой вры отечества въ прежней, родимой жизни Россіи. Тогда, вырвавшись изъ подъ гнета разсудочныхъ системъ Европейскаго любомудрія, Русскій образованный человкъ, въ глубин особеннаго, недоступнаго для Западныхъ понятій, живаго, цльнаго умозрнія Святыхъ Отцевъ Церкви,
Тогда возможна будетъ въ Россіи наука, основанная на самобытныхъ началахъ, отличныхъ отъ тхъ, какія намъ предлагаетъ просвщеніе Европейское. Тогда возможно будетъ въ Россіи искусство, на самородномъ корн расцвтающее [37] . Тогда жизнь общественная въ Россіи утвердится въ направленіи, отличномъ отъ того, какое можетъ ей сообщить образованность Западная.
Однакоже, говоря: „направленіе”, я неизлишнимъ почитаю прибавить, что этимъ словомъ я рзко ограничиваю весь смыслъ моего желанія. Ибо, если когда нибудь случилось бы мн увидть во сн, что какая либо изъ вншнихъ особенностей нашей прежней жизни, давно погибшая, вдругъ воскресла посреди насъ и въ прежнемъ вид своемъ вмшалась въ настоящую жизнь нашу; то это видніе не обрадовало бы меня. Напротивъ, оно испугало бы меня. Ибо такое перемщеніе прошлаго въ новое, отжившаго въ живущее, было бы то же, что перестановка колеса изъ одной машины въ другую, другаго устройства и размра: въ такомъ случа или колесо должно сломаться, или машина. Одного только желаю я, чтобы т начала жизни, которыя хранятся въ ученіи Святой Православной Церкви, вполн проникнули убжденія всхъ степеней и сословій нашихъ; чтобы эти высшія начала, господствуя надъ просвщеніемъ Европейскимъ и не вытсняя его, но напротивъ, обнимая его своею полнотою, дали ему высшій смыслъ и послднее развитіе, и чтобы та цльность бытія, которую мы замчаемъ въ древней, была навсегда удломъ настоящей и будущей нашей Православной Россіи...
37
О современномъ состояніи искусства и о характер его будущаго развитія было еще въ 1845 году высказано нсколько глубокихъ мыслей А. С. Хомяковымъ, въ его стать: Письмо въ Петербургъ, напечатанной во 2-мъ № Москвитянина того года; но тогда воззрніе это было, кажется, еще преждевременно для нашей публики; ибо литература наша не отозвалась на эти живыя мысли тмъ отвтомъ, какой бы должно было ожидать отъ нея при боле сознательномъ расположеніи умовъ.
О необходимости и возможности новыхъ началъ для философіи.
(1856).
Недавно еще стремленіе къ философіи было господствующимъ въ Европ. Даже политическіе вопросы занимали второе мсто, подчиняясь ршенію философскихъ системъ и отъ нихъ заимствуя свой окончательный смыслъ и свою внутреннюю значительность. Но въ послднее время интересъ къ философіи видимо ослаблъ, а съ 48-го года отношенія между ею и политикой совершенно перемнились: все вниманіе людей мыслящихъ поглощается теперь вопросами политическими; сочиненій философскихъ почти не выходитъ; философскія системы занимаютъ немногихъ, — и по справедливости. Для отвлеченнаго, систематическаго мышленія нтъ мста въ тснот громадныхъ общественныхъ событій, проникнутыхъ всемірною значительностію и смняющихся одно другимъ съ быстротою театральныхъ декорацій.
Къ тому же самое философское развитіе въ Европ достигло той степени зрлости, когда появленіе новой системы уже не можетъ такъ сильно и такъ видимо волновать умы, какъ прежде оно волновало ихъ, поражая противоположностію новыхъ выводовъ съ прежними понятіями. То направленіе къ раціональному самомышленію, которое началось на Запад около временъ реформаціи, и котораго первыми представителями въ философіи были Баконъ и Декартъ, постоянно возрастая и распространяясь въ продолженіе трехъ съ половиною столтій, то раздробляясь на множество отдльныхъ системъ, то совокупляясь въ ихъ крупные ит`oги, и переходя такимъ образомъ вс ступени своего возможнаго восхожденія, достигло, наконецъ, послдняго всевмщающаго вывода, дале котораго умъ Европейскаго человка уже не можетъ стремиться, не измнивъ совершенно своего основнаго направленія. Ибо, когда человкъ отвергаетъ всякій авторитетъ, кром своего отвлеченнаго мышленія, то можетъ ли онъ идти дале того воззрнія, гд все бытіе міра является ему прозрачной діалектикой его собственнаго разума, а его разумъ самосознаніемъ всемірнаго бытія? Очевидно, что здсь конечная цль, которую только можетъ предположить себ отвлеченный разумъ, отдленный отъ другихъ познавательныхъ силъ, — цль, къ которой онъ шелъ въ продолженіе вковъ, до которой онъ достигъ въ наше время, и выше которой ему искать уже н`eчего. Лишившись возможности идти впередъ, философія можетъ только распространяться въ ширину, развиваться въ подробностяхъ и подводить вс отдльныя знанія подъ одинъ общій смыслъ. По этой причин видимъ мы, что современные мыслители Запада, какъ бы ни были различны мннія каждаго, почти вс стоятъ на одинакой высот основныхъ началъ. Послдователи Гегеля говорятъ языкомъ боле школьнымъ, не читавшіе его говорятъ языкомъ боле человческимъ; но почти вс, даже и не слыхавшіе его имени, выражаютъ то главное убжденіе, которое служитъ основаніемъ и является послднимъ выводомъ его системы. Это убжденіе, такъ сказать, въ воздух современной образованности. Потому, если мы видимъ, что мало выходитъ философскихъ книгъ, мало спорятъ о философскихъ вопросахъ; если мы замчаемъ, что интересъ къ философскимъ системамъ ослаблъ; то изъ этого не слдуетъ еще заключать, чтобы ослаблъ интересъ къ самому мышленію философскому. Напротивъ, оно боле, чмъ когда нибудь, проникло во вс другія области разума. Каждое явленіе въ общественной жизни и каждое открытіе въ наукахъ ложится въ ум человка дале предловъ своей видимой сферы и, связываясь съ вопросами общечеловческими, принимаетъ раціонально-философское значеніе. Самая всемірность событій общественныхъ помогаетъ такому направленію ума. Интересъ простылъ къ школьному построенію системъ; но тмъ съ большимъ усиліемъ стремится каждый образованный человкъ протянуть руководительную нить своей отвлеченной мысли сквозь вс лабиринты общественной жизни, сквозь вс чудеса новыхъ открытій въ наукахъ и всю безконечность ихъ возможныхъ послдствій. Возникновеніе новыхъ системъ философскихъ кончилось, но господство раціональной философіи продолжается.
Это раціональное мышленіе, которое въ новйшей философіи Германіи получило
Между тмъ кажется, что врующему человку на Запад почти не остается другаго средства спасти вру, какъ сохранять ея слпоту и сберегать боязливо отъ соприкосновенія съ разумомъ. Это несчастное, но необходимое послдствіе внутренняго раздвоенія самой вры. Ибо гд ученіе вры хотя сколько-нибудь уклонилось отъ своей основной чистоты, тамъ это уклоненіе, развиваясь мало по малу, не можетъ не явиться противорчіемъ вр. Недостатокъ цльности и внутренняго единства въ вр принуждаетъ искать единства въ отвлеченномъ мышленіи. Человческій разумъ, получивъ одинакія права съ Божественнымъ Откровеніемъ, сначала служитъ основаніемъ религіи, а потомъ замняетъ ее собою.
Но говоря о раздвоеніи вры и объ отвлеченно-раціональномъ основаніи религіи, я разумю не одни протестантскія исповданія, гд авторитетъ преданія замняется авторитетомъ личнаго разумнія. Въ Латинств не мене протестантства видимъ мы отвлеченный разумъ въ самой основ вроученія, не смотря на то, что въ борьб съ протестантствомъ Латинство отвергаетъ раціонализмъ, опираясь на одно преданіе. Ибо только въ противорчіи протестантизму поставляетъ Латинство церковное преданіе выше человческаго разума; но, въ отношеніи къ Церкви Вселенской, Римъ въ длахъ вры даетъ преимущество отвлеченному силлогизму передъ святымъ преданіемъ, хранящимъ общее сознаніе всего Христіанскаго міра въ живой и неразрывной цльности. Это предпочтеніе силлогизма преданію было даже единственнымъ условіемъ отдльнаго и самостоятельнаго возникновенія Рима. Ибо какъ могла бы Римская Церковь оторваться иначе отъ Церкви Вселенской? Она отпала отъ нея только потому, что хотла ввести въ вру новые догматы, неизвстные церковному преданію и порожденные случайнымъ выводомъ логики Западныхъ народовъ. Отсюда произошло то первое раздвоеніе въ самомъ основномъ начал Западнаго вроученія, изъ котораго развилась сперва схоластическая философія внутри вры, потомъ реформація въ вр и наконецъ философія вн вры. Первые раціоналисты были схоластики; ихъ потомство называется Гегельянцами.
Но направленіе Западныхъ философій было различно, смотря по тмъ исповданіямъ, изъ которыхъ он возникали; ибо каждое особое исповданіе непремнно предполагаетъ особое отношеніе разума къ вр. Особое отношеніе разума къ вр опредляетъ особый характеръ того мышленія, которое изъ него рождается.
Римская Церковь оторвалась отъ Церкви Вселенской вслдствіе вывода разума формально-логическаго, искавшаго наружной связи понятій и изъ нея выводившаго свои заключенія о сущности. Такой только наружный разумъ и могъ отторгнуть Римъ отъ Церкви, поставивъ свой силлогизмъ выше живаго сознанія всего Христіанства. Лишившись опоры Вселенскаго преданія и общаго и единомысленнаго сочувствія всей Церкви, Церковь Римская должна была искать утвержденія на какой-нибудь богословской систем. Но какъ разумъ человческій, особенно разсудочный, можетъ различно постигать Божественное, согласно различію личныхъ понятій каждаго, и какъ противорчія въ богословскихъ разсужденіяхъ не могли уже разршаться внутреннимъ согласіемъ всей Церкви, видимой и невидимой, Церкви всхъ вковъ и народовъ, — то единомысліе Западныхъ Христіанъ должно было ограждаться вншнимъ авторитетомъ іерархіи. Такимъ образомъ вншній авторитетъ, независимо отъ внутренняго, сдлался послднимъ основаніемъ вры. Потому, отношенія вры и разума приняли тотъ характеръ, что разумъ долженъ былъ слпо покоряться вроученію, утверждаемому вншнею властію видимой Церкви; слпо — потому что нельзя было искать никакой внутренней причины для того или другаго богословскаго мннія, когда истинность или ложность мннія ршалась случайнымъ разумніемъ іерархіи. Отсюда схоластика со всми ея разсудочными утонченностями, безпрестанно соглашавшая требованія разума съ утвержденіями іерархіи и, соглашая ихъ, безпрестанно удалявшаяся отъ нихъ въ безчисленное множество еретическихъ системъ и толкованій.
Между тмъ, предоставивъ разуму іерархіи, независимо отъ преданія и отъ всей полноты Церкви, высшій судъ надъ Божественными истинами, Римская Церковь должна была вмст признать свою іерархію источникомъ всякой истины и подчинить приговору того же іерархическаго мннія весь объемъ человческаго мышленія, все развитіе ума въ наукахъ и жизни общественной. Ибо все боле или мене касается вопросовъ Божественной истины, и если однажды разумъ іерархіи переступилъ границы Божественнаго Откровенія, то не было причины ему остановиться въ своемъ движеніи. Примръ Галилея не исключеніе: онъ выражаетъ постоянный законъ общаго отношенія Западной Церкви къ человческому мышленію. Потому, для спасенія разума отъ совершеннаго ослпленія или отъ совершеннаго безврія, реформація была необходима и должна была возникнуть изъ того же самаго начала, изъ котораго Римская Церковь выводила свое право на отдльную самобытность и всевмшательство. Вся разница заключалась въ томъ, что право суда надъ Божественнымъ Откровеніемъ, сохранявшимся въ преданіи, перенесено было изъ разума временной іерархіи въ разумъ всего современнаго Христіанства. Вмсто одного вншняго авторитета, равно обязательнаго для всхъ, основаніемъ вры сдлалось личное убжденіе каждаго.
Это была другая крайность того же уклоненія отъ истины. Границы между естественнымъ разумомъ человка и Божественнымъ Откровеніемъ были равно нарушены, какъ въ Римской Церкви, такъ и въ протестантскихъ исповданіяхъ, но различнымъ образомъ; потому и отношенія ихъ къ просвщенію были различныя. Тамъ основаніемъ вры было преданіе, подчиненное суду одной іерархіи, обуздывавшей такимъ образомъ общее развитіе разума своимъ случайнымъ разумніемъ и старавшейся втснить всякое мышленіе въ одну условную форму; здсь отъ преданія осталась одна буква Писанія, которой смыслъ завислъ отъ личнаго пониманія каждаго.