Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Киреевский Иван Васильевич

Ученія Св. Отцевъ Православной Церкви перешли въ Россію, можно сказать, вмст съ первымъ благовстомъ Христіанскаго колокола. Подъ ихъ руководствомъ, сложился и воспитался коренной Русскій умъ, лежащій въ основ Русскаго быта.

Обширная Русская земля, даже во времена раздленія своего на мелкія княжества, всегда сознавала себя какъ одно живое тло и не столько въ единств языка находила свое притягательное средоточіе, сколько въ единств убжденій, происходящихъ изъ единства врованія въ церковныя постановленія. Ибо ея необозримое пространство было все покрыто, какъ бы одною непрерывною стью, неисчислимымъ множествомъ уединенныхъ монастырей, связанныхъ между собою сочувственными нитями духовнаго общенія. Изъ нихъ единообразно и единомысленно разливался свтъ сознанія и науки во вс отдльныя племена и княжества. Ибо не только духовныя понятія народа изъ нихъ исходили, но и вс его понятія нравственныя, общежительныя и юридическія, переходя черезъ ихъ образовательное вліяніе, опять отъ нихъ возвращались въ общественное сознаніе, принявъ одно, общее направленіе. Безразлично составляясь изо всхъ классовъ народа, изъ высшихъ и низшихъ ступеней общества, духовенство, въ свою очередь, во вс классы и ступени распространяло свою высшую образованность, почерпая ее прямо изъ первыхъ источниковъ, изъ самаго центра современнаго просвщенія, который тогда находился въ Царьград, Сиріи и на Святой Гор. И образованность эта такъ скоро

возрасла въ Россіи, и до такой степени, что и теперь даже она кажется намъ изумительною, когда мы вспомнимъ, что нкоторые изъ удльныхъ князей XII и XIII вка уже имли такія библіотеки, съ которыми многочисленностію томовъ едва могла равняться, первая тогда на Запад, библіотека Парижская [33] ; что многіе изъ нихъ говорили на Греческомъ и Латинскомъ язык также свободно, какъ на Русскомъ, а нкоторые знали притомъ и другіе языки Европейскіе [34] ; что въ нкоторыхъ, уцлвшихъ до насъ, писаніяхъ XV вка [35] мы находимъ выписки изъ Русскихъ переводовъ такихъ твореній Греческихъ, которыя не только не были извстны Европ, но даже въ самой Греціи утратились посл ея упадка и, только въ недавнее время и уже съ великимъ трудомъ, могли быть открыты въ неразобранныхъ сокровищніцахъ Аона; что въ уединенной тишин монашескихъ келлій, часто въ глуши лсовъ, изучались и переписывались, и до сихъ поръ еще уцлли въ старинныхъ рукописяхъ, Словенскіе переводы тхъ Отцевъ Церкви, которыхъ глубокомысленныя писанія, исполненныя высшихъ богословскихъ и философскихъ умозрній, даже въ настоящее время едва ли каждому Нмецкому профессору любомудрія придутся по силамъ мудрости (хотя, можетъ быть, ни одинъ не сознается въ этомъ): наконецъ, когда мы вспомнимъ, что эта Русская образованность была такъ распространена, такъ крпка, такъ развита, и потому пустила такіе глубокіе корни въ жизнь Русскую, что, не смотря на то, что уже полтораста лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ монастыри наши перестали быть центромъ просвщенія; не смотря на то, что вся мыслящая часть народа, своимъ воспитаніемъ и своими понятіями, значительно уклонилась, а въ нкоторыхъ и совсмъ отдлилась отъ прежняго Русскаго быта, изгладивъ даже и память объ немъ изъ сердца своего: — этотъ Русскій бытъ, созданный по понятіямъ прежней образованности и проникнутый ими, еще уцллъ, почти неизмненно, въ низшихъ классахъ народа: онъ уцллъ, — хотя живетъ въ нихъ уже почти безсознательно, уже въ одномъ обычномъ преданіи, уже несвязанный господствомъ образующей мысли, уже не оживляющійся, какъ въ старину, единомысленными воздйствіями высшихъ классовъ общества, уже не проникающійся, какъ прежде, вдохновительнымъ сочувствіемъ со всею совокупностію умственныхъ движеній отечества.

33

См. Шлецера прим. на Нестора, томъ 1.

34

См. Истор. Русск. Словесности, Проф. Шевырева, выпускъ второй. — Эта книга, безъ сомннія, одна изъ самыхъ замчательныхъ, вышедшихъ у насъ въ послднее время, должна, по вроятности, произвести ршительный переворотъ въ общемъ пониманіи нашей древней образованности.

35

См. Писанія Нила Сорскаго.

Какая же сила должна была существовать для того, чтобы произвести такое прочное дйствіе? — И эта твердость быта, слдствіе прежней образованности, замчается въ томъ самомъ народ, который такъ легко могъ измнить свою образованность языческую, когда принялъ Христіанское ученіе.

Потому, этотъ Русскій бытъ и эта прежняя, въ немъ отзывающаяся, жизнь Россіи драгоцнны для насъ, особенно по тмъ слдамъ, которые оставили на нихъ чистыя Христіанскія начала, дйствовавшія безпрепятственно на добровольно покорившіяся имъ племена Словенскія. И не природныя какія нибудь преимущества Словенскаго племени заставляютъ насъ надяться на будущее его процвтаніе: нтъ! племенныя особенности, какъ земля, на которую падаетъ умственное смя, могутъ только ускорить или замедлить его первое развитіе; он могутъ сообщить ему здоровую или тощую пищу; могутъ, наконецъ, ему дать свободный ходъ на Божьемъ свт или заглушить его чужими растеніями; но самое свойство плода зависитъ отъ свойства смени.

Какое бы ни было наше мнніе о пришествіи Варяговъ: добровольно ли вся Русская земля призвала ихъ, или одна партія накликала на другую; но ни въ какомъ случа это пришествіе не было нашествіемъ чужаго племени; ни въ какомъ случа также оно не могло быть завоеваніемъ, ибо, если черезъ полтораста лтъ такъ легко можно было выслать ихъ изъ Россіи, или, по крайней мр, значительную ихъ часть, то какъ же могли бы они такъ легко завоевать ее прежде? Какъ могли бы такъ безмятежно держаться въ ней противъ ея воли? [36] . При нихъ спокойно и естественно совершалось образованіе ея общественныхъ и государственныхъ отношеній, безъ всякихъ насильственныхъ нововведеній, единственно вслдствіе внутренняго устройства ея нравственныхъ понятій. Со введеніемъ же Христіанства, нравственныя понятія Русскаго человка измнились, а вмст съ ними и его общежительныя отношенія; и потому все общественное устройство Русской земли должно было въ своемъ развитіи принять также направленіе Христіанское.

36

См. Москвит. 1845 г. № 3-й: О древней Русской Исторіи, статью моего брата, Петра Вас. Киревскаго, котораго взглядъ на прежнюю Россію представляетъ, по моему мннію, самую ясную картину ея первобытнаго устройства.

Лучшимъ выраженіемъ той готовности, съ какою Русскій человкъ стремился съ самаго начала осуществить въ своей жизни всю полноту принятаго имъ новаго убжденія, можетъ служить первое, еще необдуманное (такъ прекрасно необдуманное!) желаніе Св. Владиміра: прощать всмъ преступникамъ. Сама Церковь первая остановила его отъ исполненія этого желанія, положивъ, такимъ образомъ, различіе между обязанностями лично-духовными и свтски-правительственными. Вмст съ тмъ опредлила она, сначала навсегда, твердыя границы между собою и государствомъ, между безусловною чистотою своихъ высшихъ началъ и житейскою смшанностію общественнаго устройства, всегда оставаясь вн государства и его мірскихъ отношеній, высоко надъ ними, какъ недосягаемый, свтлый идеалъ, къ которому они должны стремиться, и который самъ не смшивался съ ихъ земными пружинами. Управляя личнымъ убжденіемъ людей, Церковь Православная никогда не имла притязанія насильственно управлять ихъ волею, или пріобртать себ власть свтски-правительственную или, еще мене, искать формальнаго господства надъ правительственною властію. Государство, правда, стояло Церковью: оно было тмъ крпче въ своихъ основахъ, тмъ связне въ своемъ устройств, тмъ цльне въ своей внутренней жизни, чмъ боле проникалось ею. Но Церковь

никогда не стремилась быть государствомъ, какъ и государство, въ свою очередь, смиренно сознавая свое мірское назначеніе, никогда не называло себя „святымъ”. Ибо, если Русскую землю иногда называли: „святая Русь”, то это единственно съ мыслію о тхъ святыняхъ мощей и монастырей и храмовъ Божіихъ, которыя въ ней находились; а не потому, чтобы ея устройство представляло сопроницаніе церковности и свтскости, какъ устройство „Святой Римской Имперіи”.

Управляя такимъ образомъ общественнымъ составомъ, какъ духъ управляетъ составомъ тлеснымъ, Церковь не облекала характеромъ церковности мірскихъ устройствъ, подобныхъ рыцарско-монашескимъ орденамъ, инквизиціоннымъ судилищамъ и другимъ свтско-духовнымъ постановленіямъ Запада; но, проникая вс умственныя и нравственныя убжденія людей, она невидимо вела государство къ осуществленію высшихъ Христіанскихъ началъ, никогда не мшая его естественному развитію. И духовное вліяніе Церкви на это естественное развитіе общественности могло быть тмъ полне и чище, что никакое историческое препятствіе не мшало внутреннимъ убжденіямъ людей выражаться въ ихъ вншнихъ отношеніяхъ. Неискаженная завоеваніемъ, Русская земля, въ своемъ внутреннемъ устройств, не стснялась тми насильственными формами, какія должны возникать изъ борьбы двухъ ненавистныхъ другъ другу племенъ, принужденныхъ, въ постоянной вражд, устроивать свою совмстную жизнь. Въ ней не было ни завоевателей, ни завоеванныхъ. Она не знала ни желзнаго разграниченія неподвижныхъ сословій, ни стснительныхъ для одного преимуществъ другаго, ни истекающей оттуда политической и нравственной борьбы, ни сословнаго презрнія, ни сословной ненависти, ни сословной зависти. Она не знала, слдственно, и необходимаго порожденія этой борьбы: искусственной формальности общественныхъ отношеній и болзненнаго процесса общественнаго развитія, совершающагося насильственными измненіями законовъ и бурными переломами постановленій. И князья, и бояре, и духовенство, и народъ, и дружины княжескія, и дружины боярскія, и дружины городскія, и дружина земская, — вс классы и виды населенія были проникнуты однимъ духомъ, одними убжденіями, однородными понятіями, одинакою потребностію общаго блага. Могло быть разномысліе въ какомъ нибудь частномъ обстоятельств; но въ вопросахъ существенныхъ — слдовъ разномыслія почти не встрчается.

Такимъ образомъ, Русское общество выросло самобытно и естественно, подъ вліяніемъ одного внутренняго убжденія, Церковью и бытовымъ преданіемъ воспитаннаго. Однакоже — или лучше сказать потому именно въ немъ не было и мечтательнаго равенства, какъ не было и стснительныхъ преимуществъ. Оно представляетъ не плоскость, а лстницу, на которой было множество ступеней; но эти ступени не были вчно неподвижными, ибо устанавливались естественно, какъ необходимые сосуды общественнаго организма, а не насильственно, случайностями войны, и не преднамренно, по категоріямъ разума.

Если бы кто захотлъ вообразить себ Западное общество феодальныхъ временъ, то не иначе могъ бы сложить объ немъ картину, какъ представивъ себ множество з`aмковъ, укрпленныхъ стнами, внутри которыхъ живетъ благородный рыцарь съ своею семьею, вокругъ которыхъ поселена — подлая чернь. Рыцарь былъ лицо; чернь — часть его з`aмка. Воинственныя отношенія этихъ личныхъ з`aмковъ между собою и ихъ отношенія къ вольнымъ городамъ, къ королю и къ Церкви, — составляютъ всю исторію Запада.

Напротивъ того, воображая себ Русское общество древнихъ временъ, не видишь ни з`aмковъ, ни окружающей ихъ подлой черни, ни благородныхъ рыцарей, ни борющагося съ ними короля. Видишь безчисленное множество маленькихъ общинъ, по всему лицу земли Русской разселенныхъ и имющихъ, каждая на извстныхъ правахъ, своего распорядителя, и составляющихъ, каждая, свое особое согласіе, или свой маленькій міръ: эти маленькіе міры или согласія сливаются въ другія, большія согласія, которыя, въ свою очередь, составляютъ согласія областныя и, наконецъ, племенныя, изъ которыхъ уже слагается одно общее, огромное согласіе всей Русской земли, имющее надъ собою Великаго Князя всея Руси, на которомъ утверждается вся кровля общественнаго зданія, опираются вс связи его верховнаго устройства.

Вслдствіе такихъ естественныхъ, простыхъ и единодушныхъ отношеній, и законы, выражающіе эти отношенія, не могли имть характеръ искусственной формальности; но, выходя изъ двухъ источниковъ: изъ бытоваго преданія и изъ внутренняго убжденія, они должны были, въ своемъ дух, въ своемъ состав и въ своихъ примненіяхъ, носить характеръ боле внутренней, чмъ вншней правды, предпочитая очевидность существенной справедливости — буквальному смыслу формы; святость преданія — логическому выводу; нравственность требованія — вншней польз. Я говорю, разумется, не о томъ или другомъ закон отдльно, но о всей, такъ сказать, наклонности (тенденціи) древне-Русскаго права. Внутренняя справедливость брала въ немъ перевсъ надъ вншнею формальностію.

Между тмъ, какъ Римско-Западная юриспруденція отвлеченно выводитъ логическія заключенія изъ каждаго законнаго условія, говоря: форма — это самый законъ, — и старается вс формы связать въ одну разумную систему, гд бы каждая часть, по отвлеченно-умственной необходимости, правильно развивалась изъ цлаго, и все вмст составляло не только разумное дло, но самый написанный разумъ; право обычное, напротивъ того, какъ оно было въ Россіи, выростая изъ жизни, совершенно чуждалось развитія отвлеченно-логическаго. Законъ въ Россіи не изобртался предварительно какими-нибудь учеными юрисконсультами; не обсуживался глубокомысленно и краснорчиво въ какомъ-нибудь законодательномъ собраніи, и не падалъ потомъ, какъ снгъ на голову, посреди всей удивленной толпы гражданъ, ломая у нихъ какой-нибудь уже заведенный порядокъ отношеній. Законъ въ Россіи не сочинялся, но обыкновенно только записывался на бумагу, уже посл того, какъ онъ самъ собою образовался въ понятіяхъ народа и мало по малу, вынужденный необходимостью вещей, взошелъ въ народные нравы и народный бытъ. Логическое движеніе законовъ можетъ существовать только тамъ, гд самая общественность основана на искусственныхъ условіяхъ; гд, слвательно, развитіемъ общественнаго устройства можетъ и должно управлять мнніе всхъ или нкоторыхъ. Но тамъ, гд общественность основана на коренномъ единомысліи, тамъ твердость нравовъ, святость преданія и крпость обычныхъ отношеній не могутъ нарушаться, не разрушая самыхъ существенныхъ условій жизни общества. Тамъ каждая насильственная перемна по логическому выводу была бы разрзомъ ножа въ самомъ сердц общественнаго организма. Ибо общественность тамъ стоитъ на убжденіяхъ, и потому всякія мннія, даже всеобщія, управляя ея развитіемъ, были бы для нея смертоносны.

Мнніе, убжденіе — дв совершенно особыя пружины двухъ, совершенно различныхъ, общественныхъ устройствъ. — Мнніе не тмъ только отличается отъ убжденія, что первое минутне, второе тверже; первое — выводъ изъ логическихъ соображеній; второе — итогъ всей жизни; но въ политическомъ смысл они имютъ еще другое несходство: убжденіе есть невыисканное сознаніе всей совокупности общественныхъ отношеній; мнніе есть преувеличенное сочувствіе только той сторон общественныхъ интересовъ, которая совпадаетъ съ интересами одной партіи, и потому прикрываетъ ея своекорыстную исключительность обманчивымъ призракомъ общей пользы.