Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Потому не только вра утратилась на Запад, но вмст съ ней погибла и поэзія, которая безъ живыхъ убжденій должна была обратиться въ пустую забаву и сдлалась тмъ скучне, чмъ исключительне стремилась къ одному вообразимому удовольствію.
Одно осталось серьезное для человка: это промышленность; ибо для него уцлла одна дйствительность бытія: его физическая личность. Промышленность управляетъ міромъ безъ вры и поэзіи. Она въ наше время соединяетъ и раздляетъ людей; она опредляетъ отечество, она обозначаетъ сословія, она лежитъ въ основаніи государственныхъ устройствъ, она движетъ народами, она объявляетъ войну, заключаетъ миръ, измняетъ нравы, даетъ направленіе наукамъ, характеръ — образованности; ей покланяются, ей строятъ храмы, она дйствительное божество, въ которое врятъ нелицемрно и которому повинуются. Безкорыстная дятельность сдлалась невроятною;
Впрочемъ мы всего еще не видимъ. Неограниченное господство промышленности и послдней эпохи философіи, можно сказать, только начинается. Рука объ руку одна съ другой, имъ слдуетъ еще пройти весь кругъ новаго развитія Европейской жизни. Трудно понять, до чего можетъ достигнуть Западная образованность, если въ народахъ не произойдетъ какой нибудь внутренней перемны. Эта возможная перемна, очевидно, можетъ заключаться только въ перемн основныхъ убжденій, или, другими словами, въ измненіи духа и направленія философіи, — ибо въ ней теперь весь узелъ человческаго самосознанія.
Но характеръ господствующей философіи, какъ мы видли, зависитъ отъ характера господствующей вры. Гд она и не происходитъ отъ нея непосредственно, гд даже является ея противорчіемъ, философія все таки рождается изъ того особеннаго настроенія разума, которое сообщено ему особеннымъ характеромъ вры. Тотъ же смыслъ, которымъ человкъ понималъ Божественное, служитъ ему и къ разумнію истины вообще.
Подъ вліяніемъ Римскаго исповданія, этотъ смыслъ былъ логическая разсудочность, которая, однакоже, дйствовала только отрывочно, не имя возможности собраться въ свою отдльную цльность, ибо полнота ея дятельности разрушалась вмшательствомъ вншняго авторитета.
Подъ вліяніемъ исповданій протестантскихъ, эта разсудочность достигла полнаго развитія въ своей отдленности и, сознавая себя въ этой полнот своего развитія, какъ нчто высшее, назвала себя разумомъ (die Vernunft), въ противоположность отъ прежней своей отрывчатой дятельности, для которой оставила названіе разсудка (der Verstand).
Но для насъ, воспитанныхъ вн Римскаго и протестантскаго вліянія, ни тотъ, ни другой способъ мышленія не могутъ быть вполн удовлетворительны. Хотя мы и подчиняемся образованности Запада, ибо не имемъ еще своей, но только до тхъ поръ можемъ подчиняться ей, покуда не сознаемъ ея односторонности.
Въ Церкви Православной отношеніе между разумомъ и врою совершенно отлично отъ Церкви Римской и отъ протестантскихъ исповданій. Это отличіе заключается между прочимъ въ томъ, что въ Православной Церкви Божественное Откровеніе и человческое мышленіе не смшиваются; предлы между Божественнымъ и человческимъ не переступаются ни наукою, ни ученіемъ Церкви. Какъ бы ни стремилось врующее мышленіе согласить разумъ съ врою, но оно никогда не приметъ никакого догмата Откровенія за простой выводъ разума, никогда не присвоитъ выводу разума авторитетъ Откровеннаго догмата. Границы стоятъ твердо и нерушимо. Никакой патріархъ, никакое собраніе епископовъ, никакое глубокомысленное соображеніе ученаго, никакая власть, никакой порывъ такъ называемаго общаго мннія какого бы ни было времени не могутъ прибавить новаго догмата, ни измнить прежній, ни приписать его толкованію власть Божественнаго Откровенія и выдать такимъ образомъ изъясненіе человческаго разума за святое ученіе Церкви, или вмшать авторитетъ вчныхъ и незыблемыхъ истинъ Откровенія въ область наукъ, подлежащихъ развитію, измняемости, ошибкамъ и личной совсти каждаго. Всякое распространеніе Церковнаго ученія дале предловъ Церковнаго преданія само собою выходитъ изъ сферы Церковнаго авторитета и является, какъ частное мнніе, боле или мене уважительное, но уже подлежащее суду разума. И чье бы ни было новое мнніе, не признанное прежними вками, хотя бы мнніе цлаго народа, хотя бы большей части всхъ Христіанъ какого нибудь времени, — но если бы оно захотло выдать себя за догматъ Церкви, то этимъ притязаніемъ оно исключило бы себя изъ Церкви. Ибо Церковь Православная не ограничиваетъ своего самосознанія какимъ нибудь временемъ, — сколько бы это время ни почитало себя разумне прежнихъ; но вся совокупность Христіанъ всхъ вковъ, настоящаго и прошедшихъ, составляетъ одно недлимое, вчно для нея живущее собраніе врныхъ, связанныхъ единствомъ сознанія столько же, сколько общеніемъ молитвы.
Такая неприкосновенность предловъ Божественнаго Откровенія, ручаясь за чистоту и твердость вры въ
Но чмъ ясне обозначены и чмъ тверже стоятъ границы Божественнаго Откровенія, тмъ сильне потребность врующаго мышленія — согласить понятіе разума съ ученіемъ вры. Ибо истина одна, и стремленіе къ сознанію этого единства есть постоянный законъ и основное побужденіе разумной дятельности.
Чмъ свободне, чмъ искренне врующій разумъ въ своихъ естественныхъ движеніяхъ, тмъ полне и правильне стремится онъ къ Божественной истин. Для православно-мыслящаго ученіе Церкви не пустое зеркало, которое каждой личности отражаетъ ея очертаніе; не Прокрустова постель, которая уродуетъ живыя личности по одной условной мрк; но высшій идеалъ, къ которому только можетъ стремиться врующій разумъ, конечный край высшей мысли, руководительная звзда, которая горитъ на высот неба и, отражаясь въ сердц, освщаетъ разуму его путь къ истин.
Но, чтобы согласить разумъ съ врою, для православно-мыслящаго недостаточно устроивать разумныя понятія сообразно положеніямъ вры, избирать соотвтственныя, исключать противныя и такимъ образомъ очищать разумъ отъ всего противорчащаго вр. Если бы въ такой отрицательной дятельности заключались отношенія православнаго мышленія къ вр, то и результаты этого отношенія были бы такіе же, какъ на Запад. Понятія, несогласныя съ врою, происходя изъ того же источника и такимъ же спосооомъ, какъ и понятія согласныя съ нею, имли бы одинакое съ ними право на признаніе, и въ самой основ самосознанія произошло бы то болзненное раздвоеніе, которое рано или поздно, но неминуемо уклонило бы мышленіе вн вры.
Но въ томъ-то и заключается главное отличіе православнаго мышленія, что оно ищетъ не отдльныя понятія устроить сообразно требованіямъ вры, но самый разумъ поднять выше своего обыкновеннаго уровня, — стремится самый источникъ разумнія, самый способъ мышленія возвысить до сочувственнаго согласія съ врою.
Первое условіе для такого возвышенія разума заключается въ томъ, чтобы онъ стремился собрать въ одну недлимую цльность вс свои отдльныя силы, которыя въ обыкновенномъ положеніи человка находятся въ состояніи разрозненности и противорчія; чтобы онъ не признавалъ своей отвлеченной логической способности за единственный органъ разумнія истины; чтобы голосъ восторженнаго чувства, не соглашенный съ другими силами духа, онъ не почиталъ безошибочнымъ указаніемъ правды; чтобы внушенія отдльнаго эстетическаго смысла, независимо отъ другихъ понятій, онъ не считалъ врнымъ путеводителемъ для разумнія высшаго міроустройства; даже, — чтобы господствующую любовь своего сердца, отдльно отъ другихъ требованій духа, онъ не почиталъ за непогршительную руководительницу къ постиженію высшаго блага; но чтобы постоянно искалъ въ глубин души того внутренняго корня разумнія, гд вс отдльныя силы сливаются въ одно живое и цльное зрніе ума.
И для разумнія истины въ этомъ собраніи всхъ душевныхъ силъ, разумъ не будетъ приводить мысль, ему предстоящую, послдовательно и отдльно на судъ каждой изъ своихъ отдльныхъ способностей, стараясь согласить вс ихъ приговоры въ одно общее значеніе. Но въ цльномъ мышленіи, при каждомъ движеніи души, вс ея струны должны быть слышны въ полномъ аккорд, сливаясь въ одинъ гармоническій звукъ.
Внутреннее сознаніе, что есть въ глубин души живое общее средоточіе для всхъ отдльныхъ силъ разума, сокрытое отъ обыкновеннаго состоянія духа человческаго, но достижимое для ищущаго, и одно достойное постигать высшую истину, — такое сознаніе постоянно возвышаетъ самый образъ мышленія человка: смиряя его разсудочное самомнніе, онъ не стсняетъ свободы естественныхъ законовъ его разума; напротивъ, укрпляетъ его самобытность и вмст съ тмъ добровольно подчиняетъ его вр. Тогда на всякое мышленіе, исходящее изъ высшаго источника разумнія, онъ смотритъ, какъ на неполное, и потому неврное знаніе, которое не можетъ служить выраженіемъ высшей истины, хотя можетъ быть полезнымъ на своемъ подчиненномъ мст, и даже иногда быть необходимою ступенью для другаго знанія, стоящаго на ступени еще низшей.