Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Ибо послдняя философія Нмецкая столько же принадлежитъ Шеллингу, сколько и Гегелю. Она начата была Шеллингомъ, имъ утверждена на своемъ новомъ основаніи, имъ развита во многихъ отдльныхъ частяхъ, имъ вмст съ Гегелемъ введена въ общее сознаніе Германіи. Гегель долго почитался ученикомъ и послдователемъ Шеллинга. Ему принадлежитъ ея подробнйшее развитіе, обнимающее вс отрасли наукъ и представляющее доконченную круглоту наукообразно построенной системы. Потому, Шеллингъ и могъ такъ ясно сознать ограниченность этой философіи, что она была его собственная мысль [40] .
40
Гегель въ своей исторіи философіи обозначаетъ нкоторыя отличія своей системы отъ Шеллинговой; но эти отличія принадлежатъ тому періоду Шеллинговой философіи, когда его мышленіе уже начало принимать другое направленіе, о чемъ, впрочемъ, и самъ Гегель упоминаетъ. Единственное различіе между первою системою Шеллинга
Авторитетъ Шеллинга и еще боле очевидная справедливость его воззрнія на ограниченность раціональнаго мышленія видимо поколебали въ Германіи безусловную довренность къ выводамъ послдняго любомудрія и были одной изъ причинъ охлажденія умовъ къ философіи. Конечно, Гегельянцы еще остались и останутся надолго, ибо весь характеръ современной образованности сочувствуетъ ихъ направленію. Но когда мысль на самой вершин своего развитія сознала свою несостоятельность, то новое направленіе уже возможно. Большинство, составляющее толпу, еще долго можетъ оставаться въ отжившихъ убжденіяхъ; но прежняго огня увренности убежденіе толпы въ нихъ не вложитъ. Знаменитый Эрдманъ называетъ себя последнимъ Могиканомъ изъ учениковъ Гегеля. Новыхъ философскихъ знаменитостей уже не видно, — и врядъ ли он уже возможны.
Но послдняя система Шеллинга не могла еще имть настоящаго дйствія на умы, потому что соединяетъ въ себ дв противоположныя стороны, изъ которыхъ одна несомннно истинная, а другая почти столько же несомннно ложная: первая — отрицательная, показывающая несостоятельность раціональнаго мышленія; вторая — положительная, излагающая построеніе новой системы. Но эти дв стороны не имеютъ между собой необходимой связи и могутъ быть отдлены одна отъ другой, и непремнно будутъ отдлены. Тогда отрицательное вліяніе Шеллингова мышленія будетъ еще несравненно сильне. Убдившись въ ограниченности самомышленія и въ необходимости Божественнаго Откровенія, хранящагося въ преданіи, и вмст съ тмъ въ необходимости живой вры, какъ высшей разумности и существенной стихіи познаванія, Шеллингъ не обратился къ Христіанству, но перешелъ къ нему естественно, вслдствіе глубокаго и правильнаго развитія своего разумнаго самосознанія: ибо въ основной глубин человческаго разума, въ самой природ его заложена возможность сознанія его коренныхъ отношеній къ Богу. Только оторвавшись отъ этой существенной глубины, или не достигнувъ ея, можетъ мысль человческая кружиться въ отвлеченномъ забвеніи своихъ основныхъ отношеній. Шеллингъ же, по своей врожденной геніальности и по необычайному развитію своего философскаго глубокомыслія, принадлежалъ къ числу тхъ существъ, которыя рождаются не вками, но тысячелтіями.
Но, стремясь къ Божественному Откровенію, гд могъ онъ найти его чистое выраженіе, соотвтствующее его разумной потребности вры? — Бывъ отъ рожденія протестантомъ, Шеллингъ былъ, однакоже, столько искрененъ и добросовстенъ въ своихъ внутреннихъ убжденіяхъ, что не могъ не видать ограниченности протестантизма, отвергающаго преданіе, которое хранилось въ Римской Церкви, и часто выражалъ это воззрніе свое; такъ что долгое время по Германіи ходили слухи, что Шеллингъ перешелъ къ Римской Церкви. Но Шеллингъ также ясно видлъ и въ Римской Церкви смшеніе преданія истиннаго съ неистиннымъ, Божественнаго съ человческимъ.
Тяжелое должно быть состояніе человка, который томится внутреннею жаждою Божественной истины и не находитъ чистой религіи, которая бы могла удовлетворить этой всепроникающей потребности. Ему оставалось одно: собственными силами добывать и отыскивать изъ смшеннаго Христіанскаго преданія то, что соотвтствовало его внутреннему понятію о Христіанской истин. Жалкая работа — сочинять себ вру!
Здсь руководствовался онъ не одними умозрительными соображеніями, которыхъ недостаточность такъ ясно сознавалъ, но, кром Священнаго Писанія, искалъ опоры для мысли въ дйствительномъ Богосознаніи всего человчества, во сколько оно сохраняло преданіе первобытнаго Божественнаго Откровенія человку. Въ миологіи древнихъ народовъ находилъ онъ слды хотя искаженнаго, но не утраченнаго Откровенія. То существенное отношеніе къ Богу, въ которомъ находилось первое человчество, распадаясь на различные виды, сообразно развтвленію различныхъ народностей, въ каждой народности являлось въ особой ограниченной форм, и этою особою формою Богосознанія опредляло самую особенность народности. Но внутри всхъ этихъ боле или мене искажающихъ ограниченій оставались неизмнныя черты общаго существеннаго характера Откровенія. Согласіе этихъ общихъ внутреннихъ и основныхъ началъ каждой миологіи съ основными началами Христіанскаго преданія выражало для Шеллинга чистую истину Божественнаго Откровенія.
Такой взглядъ на исторію человческихъ врованій могъ бы быть весьма питателенъ для Христіанской мысли, если бы она предварительно уже стояла на твердомъ основаніи. Но неопредленность предварительнаго убжденія и вмст неопредленность внутренняго значенія миологіи, подлежащихъ
Къ тому же, требуя истины существенной, основанной не на отвлеченномъ умозрніи, но на мышленіи, проникнутомъ врою, Шеллингъ не обратилъ вниманія на тотъ особенный образъ внутренней дятельности разума, который составляетъ необходимую принадлежность врующаго мышленія. Ибо образъ разумной дятельности измняется, смотря по той степени, на которую разумъ восходитъ. Хотя разумъ одинъ, и естество его одно, но его образы дйствія различны, также какъ и выводы, смотря по тому, на какой степени онъ находится, и какая сила имъ движетъ и дйствуетъ. Ибо эта движущая и оживляющая сила происходитъ не отъ мысли, предстоящей разуму, но изъ самаго внутренняго состоянія разума исходитъ она къ мысли, въ которой находитъ свое успокоеніе и чрезъ которую уже сообщается другимъ разумнымъ личностямъ.
Эта внутренняя природа разума обыкновенно ускользаетъ оть вниманія Западныхъ мыслителей. Привыкнувъ къ мышленію отвлеченно-логическому, гд все знаніе зависитъ отъ формальнаго развитія предмета мышленія и гд весь смыслъ поглощается выразимою стороною мысли, они не обращаютъ вниманія на ту внутреннюю силу ума, которая въ предметахъ живаго знанія, превосходящаго формальность логическаго сцпленія, совершаетъ движеніе мышленія, постоянно сопровождаетъ его, носится, такъ сказать, надъ выраженіемъ мысли и сообщаетъ ей смыслъ, невмстимый вншнимъ опредленіемъ, и результаты, независимые отъ наружной формы. Потому, въ писаніяхъ Св. Отцевъ искалъ Шеллингъ выраженія Богословскихъ догматовъ, но не цнилъ ихъ умозрительныхъ понятій о разум и о законахъ высшаго познаванія. По этой причин положительная сторона его системы, не имя внутренняго характера врующаго мышленія, хотя мало нашла сочувствія въ Германіи, но еще мене можетъ найти его въ Россіи. Ибо Россія можетъ увлекаться логическими системами иноземныхъ философій, которыя для нея еще новы; но для любомудрія врующаго она строже другихъ земель Европы, имя высокіе образцы духовнаго мышленія въ древнихъ Св. Отцахъ и въ великихъ духовныхъ писаніяхъ всхъ временъ, не исключая и настоящаго. За то отрицательная сторона Шеллинговой системы, обнимающая несостоятельность раціональнаго мышленія, врядъ ли можетъ быть такъ безпристрастно оцнена въ Германіи, сроднившейся съ своимъ отвлеченнымъ и логическимъ мышленіемъ, какъ въ Россіи, гд, посл перваго, юношескаго увлеченія чужою системою, человкъ свободне можетъ возвратиться къ существенной разумности, — особенно, когда эта существенная разумность согласна съ его историческою своеобразностію.
Потому я думаю, что философія Нмецкая, въ совокупности съ тмъ развитіемъ, которое она получила въ послдней систем Шеллинга, можетъ служить у насъ самою удобною ступенью мышленія отъ заимствованныхъ системъ къ любомудрію самостоятельному, соотвтствующему основнымъ началамъ древне-Русской образованности и могущему подчинить раздвоенную образованность Запада цльному сознанію врующаго разума.
Отрывки.
Древне-Русская, православно-Христіанская образованность, лежавшая въ основаніи всего общественнаго и частнаго быта Россіи, заложившая особенный складъ Русскаго ума, стремящагося ко внутренней цльности мышленія, и создавшая особенный характеръ коренныхъ Русскихъ нравовъ, проникнутыхъ постоянною памятью объ отношеніи всего временнаго къ вчному и человческаго къ Божественному, — эта образованность, которой слды до сихъ поръ еще сохраняются въ народ, была остановлена въ своемъ развитіи прежде, чмъ могла принести прочный плодъ въ жизни или даже обнаружить свое процвтаніе въ разум. На поверхности Русской жизни господствуетъ образованность заимствованная, возросшая на другомъ корн. Противорчіе основныхъ началъ двухъ спорящихъ между собою образованностей есть главнйшая, если не единственная, причина всхъ золъ и недостатковъ, которые могутъ быть замчены въ Русской земл. Потому, примиреніе обихъ образованностей въ такомъ мышленіи, котораго основаніе заключало бы въ себ самый корень древне-Русской образованности, а развитіе состояло бы въ сознаніи всей образованности Западной и въ подчиненіи ея выводовъ господствующему духу православно-Христіанскаго любомудрія, — такое примирительное мышленіе могло бы быть началомъ новой умственной жизни въ Россіи и, — кто знаетъ? — можетъ быть, нашло бы отголоски и на Запад, среди искреннихъ мыслителей, безпристрастно ищущихъ истины.
Чья вина была въ томъ, что древне-Русская образованность не могла развиться и господствовать надъ образованностью Запада? — Вина ли вншнихъ историческихъ обстоятельствъ, или внутренняго ослабленія духовной жизни Русскаго человка? Ршеніе этого вопроса не касается нашего предмета. Замтимъ только, что характеръ просвщенія, стремящагося ко внутренней, духовной цльности, тмъ отличается отъ просвщенія логическаго, или чувственно-опытнаго, или вообще основаннаго на развитіи распавшихся силъ разума, что послднее, не имя существеннаго отношенія къ нравственному настроенію человка, не возвышается и не упадаетъ отъ его внутренней высоты или низости, но, бывъ однажды пріобртено, остается навсегда его собственностію, независимо отъ настроенія его духа. Просвщеніе духовное, напротивъ того, есть знаніе живое: оно пріобртается по мр внутренняго стремленія къ нравственной высот и цльности, и исчезаетъ вмст съ этимъ стремленіемъ, оставляя въ ум одну наружность своей формы. Его можно погасить въ себ, если не поддерживать постоянно того огня, которымъ оно загорлось.