Полное собрание сочинений. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

Толстой Лев Николаевич

Офицер был невысокий, стройный молодой человек с необыкновенно красивым итальянским лицом. Особенно хороши у него были выпуклые, полузакрытые, бархатно-черные глаза с нежным, поэтическим выражением, которое [2446] невольно заметил Пьер.

Офицер, увидав женщину, Аксинью Ларивоновну, тотчас же улыбнулся и приподнял шляпу с очевидно настоящей сердечной учтивостью и доброжелательством. Улыбка сделала его прекрасное лицо еще более красивым; что-то детское и вместе с тем порядочное (comme il faut), как заметил Пьер, было в его лице. [2447]

2446

Зачеркнуто:тотчас и надписано:невольно

2447

Зач.:Увидав только эту улыбку, Пьер несомненно решил, что это был мало того, что добрый, умный и образованный человек, но человек воспитанный, de bonne maison [из хорошего дома].

— Pardon, madame, quartire, [2448] —

говорил [2449] офицер, видимо искренно тяготясь [2450] своим положением победителя и стараясь скрыть под учтивостью всю выгоду своего положения.

— Nous ne ferons point de mal `a nos h^otes, vous serez contents de nous. Si cela ne vous d'erange pas trop, [2451] — говорил он хорошим французским языком, хотя и с итальянским акцентом. — Est ce que personne ne parle francais ici? [2452] — и он, оглянувшись вокруг себя, встретился глазами с Пьером. Милый, добрый и, главное, глубоко меланхолический взгляд этого офицера тронул Пьера, в особенности вследствие той противуположности, которую он встретил в этом офицере с ожидаемым. Пьер [2453] невольно открыл уже рот, чтобы отвечать по-французски, как вдруг над самым его ухом раздался пьяный крик Суворова и высунулся его мушкетон, направленный прямо в грудь французского офицера.

2448

[Извините, сударыня, квартира,]

2449

Зач.:он, полагая, что это — понятнее. Вместо зач. рукой Толстого вписан конец фразы.

2450

Зач.:и конфузясь

2451

[Мы не причиним вреда нашим хозяевам, вы нами будете довольны. Если вас это не очень стеснит,]

2452

[Никто здесь не говорит по-французски?]

2453

Зач.:забывшись и надписано:невольно

— Бонапартий! иди во ад... — замок щелкнул, кремень ударил [по] огниву.

Пьер повернулся быстро, поднял кверху дуло мушкетона, и над самым ухом его раздался оглушающий выстрел давно заряженного заржавелого мушкетона, который сделал long feu. [2454] Суворова так отдало выстрелом, что он упал назад к двери. Женщины вскрикнули, дымом застлало все сени, и Пьер бросился к офицеру.

— Vous n’^etes pas bless'e? [2455] — спрашивал он его.

2454

[задержанный выстрел.]

2455

Вы не ранены?

Офицер был бледен, но улыбался.

— Mon cher, je vous dois la vie, [2456] — проговорил он, хватая руку Пьера. — Et moi qui croyais que vous ^etes russe. Vous ^etes francais. [2457]

Французский офицер был убежден, что человек, поступивший благородно, великодушно (естественно, что верхом благородства и великодушия от всякого другого человека было спасение его жизни), не мог быть не француз.

Но Пьер не скрывал уже своего знания французского языка, разочаровал его. Он сказал ему, что он был русский, что выстреливший в него был пьяный сумашедший. Французский офицер остановил сбежавшихся на выстрел двух солдат, пришедших с ним, и, взяв Пьера под руку, продолжая нежно благодарить его за спасение жизни, пошел с ним в комнату.

2456

[Милый мой, я обязан вам жизнью,]

2457

[А я-то думал, что вы русский. Вы француз.]

Испуганные женщины между тем, отняв уже безвредный мушкетон у Суворова, таща его за руки и колотя его в спину, втащили за перегородку.

Французский офицер назвал свой чин, имя и фамилию. Он был офицер 6-го гусарского полка и состоял ординарцем при итальянском короле. Его звали Эмиль Пончини.

— Qui que vous soyez, vous comprenez que je me sens li'e `a vous par des liens indissalubles. Disposez de moi, [2458] — говорил он, [2459] своими прекрасными, меланхолическими глазами глядя [2460] в лицо Пьера.

2458

[Кто бы вы ни были, вы понимаете, я чувствую, что связан с вами неразрывными узами. Располагайте мною,]

2459

Зачеркнуто:Пьеру нежными, добрыми и умными и подписаны след. три слова.

2460

Зач.:на него и надписано:в лицо Пьера

Офицер попросил поесть. Пьер предложил ему чаю с молоком (у них на дворе была корова), и за чаем они разговорились.

Пончини не мог понять того, что Москва пуста, что было вне всех предположений и всех правил. Он, очевидно, выражая взгляд всей армии и штабов, находился в недоумении человека, выступившего по всем правилам на дуэль на шпагах, ставшего в правильную позицию en garde [2461] с поднятой левой рукой и с положением шпаги en tiers, [2462] ожидая своего противника в том же положении и не находя ничего правильного в действиях противника. Попробовал дать положение шпаги кварты, секунды, даже квинты — всё нет шпаги противника, а противник стоит согнувшись, как-то боком, с чем-то страшным (чего нельзя видеть) в руках, с дубиной или с огромным камнем.

2461

Первая позиция при фехтовании —[ готов к защите] .

2462

Третья позиция при фехтовании —[ в положении терции] .

Пончини недоумевающе спрашивал Пьера, что такое значило это положение Москвы, к чему подвести это: сдана ли Москва? В этом случае отчего же не было депутации от жителей, іmplorant la cl'emence des vainqueurs? [2463] С бою ли отдана она? Тогда отчего не дрались в улицах? Разрушена ли она, как в Скифской войне и как было с другими городами? Тогда отчего же она осталась со всеми богатствами? Это было против всех правил, против всех преданий истории.

Пьер ничего не мог отвечать ему на это, он еще сам не понимал, что такое значила эта Москва в это после обеда 2-го сентября. Он, [2464] не глядя на собеседника, сказал только, [2465] что Москва не [2466] сдана [2467] и никогда не будет сдана. И лицо его поразило своей мрачностью итальянского офицера в то время, как он говорил это.

2463

[умоляющей о милосердии победителей?]

2464

Зачеркнуто:говорил и вписаны след. четыре слова.

2465

Зач.:своему новому знакомому, который своей простотой и скромностью очень нравился ему, он говорил ему только

2466

Зач.:не могла быть

2467

Зач.:что нельзя было ему, как русскому, представить себе, чтобы Москву сдали, чтобы русские покорились кому-нибудь. Вместо зач. рукой Толстого вписан след. текст до конца абзаца.

— Вы — великая нация, — сказал Пончини. — Я часто думал и говорил это. — Et savez vous, mon cher, je suis franc avec vous, je me suis pris un million de fois pendant cette campagne `a envier votre sort `a vous, d’appartenir `a une grande nation. Je suis Italien, nous n’avons que le pass'e. Le pr'esent c’est le despotisme d’un homme, l’avenir c’est le neant. [2468]

— Но прошедшее ваше есть и настоящее, — сказал Пьер, [2469] чувствуя деликатность Пончини, переменившего разговор. — Ваше прошедшее есть искусство, наука, поэзия, которая живит всех нас. Вы теперь завидуете нам, а я сколько раз завидовал вам, у кого были Рафаэли, Кореджи, Коперники, Данты, Тассы.

2468

[И знаете, милый мой, с вами я буду откровенен, за эту кампанию я миллион раз ловил себя на том, что я завидую вашей судьбе, потому что вы принадлежите к великому народу. Я — итальянец, и у нас — всё в прошлом. Настоящее — это самовластие одного человека, а в будущем — ничтожество.]

2469

Конец фразы вписан рукой Толстого.

Пьер невольно после дней, проведенных с Аксиньей Ларивоновной и Суворовым, испытывал наслаждение говорить о тех интересах науки и искусства, мир которых был чужд для его теперешних товарищей жизни. Может быть, его и радовало бессознательно то, что он, говоря об этом, удивлял своими знаниями Пончини.

Пончини молча смотрел своими меланхолическими глазами на Пьера, и рот его нежно улыбался. Он ударил своей маленькой рукой по столу.

— Mais qui ^etes-vous donc, vous pour conna^itre les arts et les sciences?

— Moi? [2470] — сказал Пьер, недоумевая, как ответить ему, когда вдруг послышались пьяные крики двух французских солдат, приведших лошадей и повозку Пончини, и других, тоже чуждых голосов. Угрожающие крики всё усиливались. Пьер и Пончини встали и вышли на крыльцо.

У ворот стояла толпа драгун, и несколько из них ругались по-немецки с французскими солдатами, как Пьер тотчас понял из их немецкого говора, за то, что эти Вюртембергские драгуны хотели стать на том же дворе и французы не пускали их. Они не понимали друг друга. Пончини, не знавший по-немецки, по-французски кричал им, доказывая, кто он, но драгуны не слушали его и лезли на двор. Один толкнул француза. Француз схватился за пистолет, и произошла бы драка, ежели бы Пьер, выступив вперед, не объяснил по-немецки, кто был Пончини. Услыхав, что он был ординарец Итальянского короля, немцы притихли и унтер-офицер велел им остановиться.

2470

[— Да кто же вы такой, что обладаете знаниями и искусств, и наук? — Я?]