Полное Затмение
Шрифт:
Не надо об этом думать, сказал он себе. Стейнфельд же тебе говорил, снова и снова. Когда время настанет, не думай, а действуй.
Но его уже несло. Он видел себя в Ницце, на собрании Новых Правых. Вот он задаёт вопросы, выдвигает возражения, ловит на себе мрачные взгляды и понимает, что места ему здесь больше нет. Видел, как после собрания к нему приближается агент Стейнфельда. Агента звали Башун. Башун слышал, как Деверо несколько раз осмелился осторожно возразить против петиции правительству с требованием изгнать из Франции всех недавно прибывших иммигрантов. Башун наблюдал за Деверо в усиленном кибернетическом восприятии.
Им не понадобилось долго уламывать его.
Они открыли Деверо то, о чём Крэндалл обычно умалчивал. Они показали Деверо записи встреч со вдовами двух активистов, убитых ВА. Башун и Стейнфельд продемонстрировали Деверо видео давних встреч Крэндалла с его координаторами. Крэндалл спокойным, поставленным голосом рассуждал о вещах, от которых у Деверо волоски на шее встали дыбом. Деверо вступил в ряды Новых Правых исключительно потому, что ненавидел русских. Но когда ему открыли глаза на истинные намерения Крэндалла... о, по сравнению с Крэндаллом русские казались невинными агнцами.
Крэндалл был тем, кого долго ожидали и боялись. Тем, кто должен явиться в конце.
И Деверо согласился.
Дал завербовать себя в ВА, прошёл тренировочные лагеря, позволил промыть себе мозги пропагандой, делая вид, что искренне в неё верит. В конце концов он достиг нынешнего поста в ВА.
И очутился в этой комнате, не переставая при этом быть агентом французского Нового Сопротивления.
Деверо показалось, что с ним, как наяву, говорит Рембо-дебошир, мальчик-поэт.
Mon ame eternelle... О вечная душа моя...
— ...и возносим хвалу Тебе, Господи, — говорил Крэндалл, — за споспешествование в сей битве, и вверяем Тебе вечные души наши...
Исполни свой обет...
— ...именем Христа Искупителя...
В ночи бессветной...
— ...супостатов вечной тьмы. Хвала Господу. Аминь.
Какая же там последняя строчка? Должна же она там быть.
Деверо забыл. Сейчас, сейчас...
Ага, вот.
Он коснулся замаскированной кнопки и ощутил, как холодное стальное орудие смерти прыгает в ладонь (в этот момент остальные возгласили Аминь), и тогда он вспомнил.
Он вскочил, развернулся и вскинул пистолет, чтобы выстрелить в Крэндалла, и произнёс вслух две заключительные строки строфы:
— Malgre la nuit seule, et le jour en Feu [12] .
Он выстрелил.
Кусочки металла в тефлоновой оболочке вонзились в тело Крэндалла, разрывая его бронежилет, но эсбэшники уже стреляли в ответ. Они действительно наблюдали за Деверо. Он попытался перевести ствол на Эллен Мэй, но автоматы эсбэшников уже дырявили его самого. Пол ушёл из-под ног, оставляя ощущение жуткой пустоты, словно какая-то сила выдернула у Земли её ядро и центр. Потом пустота раскрылась и проглотила его, он упал в неё и умер, терзаемый тошнотворной мыслью: он не убил ублюдка Крэндалла, он только ранил его, мерзавец будет жить, подонок останется жить...
12
В ночи бессветной // И в пламени дня (франц.).
• 07 •
Рикенгарп
13
White Light/White Heat. Первая часть названия обыграна также в одноимённом трансреалистическом романе киберпанка Руди Рюкера.
И тут Джулио ткнул его пальцем в плечо.
— Счастье быстротечно, — пробормотал Рикенгарп, отключая визоклип.
Некоторые визоры комплектовались выносной камерой и польстимом. Польстим представлял собой изделие носимой электроники в форме узкого корсета. Камера регистрировала происходящее на улице перед обладателем и ретранслировала польстиму, который, в свою очередь, отклонял тело в нужные стороны под нужным углом. Мозг частично восстанавливал картинку по этим движениям. Прибор предназначался для слепых, когда его разрабатывали в 1980-е. Сейчас польстимами пользовались теленарики, которые даже на улице не могли оторваться от ящика. Так и бродили, закрывшись от мира и счастливо уворачиваясь от прохожих стараниями польстима. Но Рикенгарп не любил польстимов, поэтому был вынужден взглянуть на Джулио собственными глазами.
— А тебе-то что?
— Н’сять, — ответил басист Джулио на техжаргоне. Нам осталось минут десять.
Моз, Понце, Джулио, Мунк.
Ритм, гитара, бэк-вокал, клавишные, бас, ударные...
Рикенгарп кивнул, потянулся вернуть визор на место, но Понце протянул руку и щёлкнул переключателем гарнитуры. Картинка растаяла, как пейзаж за окном поезда, когда въезжаешь в туннель.
У Рикенгарпа свело желудок от тоски — как будто бы ничуть не медленней. Он понимал, что им предстоит.
— Ну ладно, — сказал он, разворачиваясь к остальным. — Чего уставились?
Раздевалка. Стены чёрные от граффити.
Все раздевалки рок-клубов одинаково испещрены граффити, обезображены ими. Демонстративное заявление ПАРАЗИТЫ РУЛЯТ, раздражительно-веселое КРИКЛИВЫЕ СТАРПЕРЫ ТУТ МАЛЕНЬКО ПРИТОМИЛИСЬ, экзистенциально-философское АЛКАЛОИДНЫЕ БРАТЬЯ ТЕБЯ ЛЮБЯТ, НО ПРЕДПОЧЛИ БЫ ВИДЕТЬ МЁРТВЫМ, ну и совсем загадочное СИНХРОНИЗАЦИЯ НА 66 КЛИКОВ. Стены были покрыты граффити, как морщинистыми обоями. И не в один слой: настоящий палимпсест. Галлюцинаторного стиля, словно кому-то вздумалось визуализировать пути возбуждённых электронов по зрительной коре.
В нескольких местах из-под граффити виднелся серый пресс-пластик настоящей стены. Для Рикенгарпа и его группы тут места как раз едва хватило: они расселись на кривоногих кухонных табуретках и одной трёхногой кушетке. Меж табуреток стояли музыкальные инструменты в чехлах и футлярах. По швам футляров проглядывала фальшкожа. Половина защёлок на ладан дышала.
Рикенгарп обозрел товарищей, переводя взгляд по часовой стрелке с одного лица на другое, останавливаясь сформулировать краткую вытяжку впечатлений.