Полное Затмение
Шрифт:
Рикенгарп открыл глаза и посмотрел через стол. Все, кроме Кармен, глядели на него.
— Я не сплю, — сказал Рикенгарп.
— Это больше не школа. Не в обычном смысле слова. Так что группы продлённого дня тебе тут не видать.
Стейнфельд говорил язвительным тоном. Кто-то хихикнул. Рикенгарп понял, что это шутка.
Стейнфельд, однако, не смеялся. Он ждал.
— Я Ричард Рикенгарп, — сказал Рикенгарп. Слова застревали у него во рту.
— А я спонсор его гастролей, — сказал Остроглаз.
Кармен раздражённо глянула на Остроглаза, и Рикенгарп принудил себя улыбнуться.
— И я, — добавил Дженкинс. — Я, э-э, тоже его спонсор.
Стейнфельд потянул
— Но разве не этот молодой человек?.. — Он перевёл взгляд на Кармен.
О Боже, подумал Рикенгарп, но прокашлялся (Господи, не позволь мне сорваться на лепет...) и сказал:
— Я в неё стрелял. Я виноват. Я не должен был требовать у неё пистолет, раз не знал, как им пользоваться...
— Я отнюдь не уверен, что ты в этом виноват, — перебил Стейнфельд. Лишь Рикенгарп удивился этой реплике.
Кармен смотрела на сложенные перед собой на столе руки. Она кивнула.
— Это моя ошибка. Нельзя было ему давать оружие. Я же знала, что он не умеет им пользоваться. И ситуация не была чрезвычайной.
Стейнфельд кивнул.
— Но если он собирается стать оперативником...
Он передёрнул плечами.
— У нас было десять дней в катакомбах, чтобы потренироваться, — заявил Остроглаз. — Рикенгарп пахал, как проклятый. Он не повторит своей ошибки.
Катакомбы. Рикенгарп словно услышал эхо выстрелов, раскатами отдающееся от закруглённых каменных стен. Влажный минеральный запах, слабые нотки сточной вони и затем — пороха. Холодный серый камень подземного тира, изувеченные жалкие деревянные манекены. Холод стали в потной руке сменяется теплом от контролируемых внутренних взрывов. Чётками сухо щёлкают по полу гильзы. Видение гитары на месте пистолета заставляет подавить...
— Он быстро учится. Он научился разбирать и собирать оружие. Он точен. Он осторожен. Мы с ним рука об руку; Дженкинс обучает его работе с полевой рацией. Он старается.
... подступающий к горлу истерический смех.
— Мистер Рикенгарп, э-э... артист, не так ли? — спросил Стейнфельд. — Мы тут не спектакли разыгрываем.
— Я знаю, — начал Рикенгарп, — и...
— Ты пытаешься искупить вину за случайный выстрел в Кармен, тяжко работая, чтобы стать одним из нас?
Рикенгарп чувствовал, что Стейнфельду эта мотивировка покажется неубедительной. Но он понимал, что ложь Стейнфельд распознает.
— Отчасти. Однако... — Он поискал нужные слова, не нашёл, но попытался объяснить, как смог: — Тут не только это. Всё меняется, когда ты... это как будто... ну, как в том рассказе По. Там человека привязали к столу, а вокруг него крысы. А в моей версии это как будто его привязали, и он уснул, и приходит кто-то ему помочь, перерезать путы, спасти от крыс, и тогда крыса кусает спящего, и он... э-э, гм, когда он просыпается от боли, он дёргается и случайно бьёт того, кто пришёл ему на помощь, и когда понимает, что натворил, то принимается истреблять крыс, но это ещё и потому, что он понял то, чего никогда не понимал прежде. Что крысы повсюду вокруг...
— Бога ради, перестань ты мямлить! — раздельно проговорила Кармен, глядя прямо на него. Глаза её могли бы проделать в нём пару круглых пулевых отверстий.
Но Стейнфельд неожиданно затрясся. Он молча дрожал всем телом, согнувшись пополам. После мгновения конфуза Рикенгарп догадался, что тот смеётся.
— Ннуу... — Стейнфельд
Кое-кто тоже смеялся, в основном англоговорящие. Франкофоны недоуменно озирались.
Даже уголок рта Кармен на миг зацепила усмешка.
Рикенгарп вообразил её такой, какой впервые увидел в клубе. С обнажёнными грудями и пикообразной причёской. Он хотел её. И понимал это. И осознавал, что никогда не осмелится к ней подкатить. Он допустил маленькую faux pas [45] . Он в неё выстрелил.
Стейнфельд поднял руку, и смешки прекратились.
45
Зд.: непростительную вольность (франц.).
Рикенгарпа обуяло странное смешанное чувство унижения и облегчения.
— Желает ли высказаться ещё кто-то из спонсоров гастролей молодого песнопевца и стихотворца? — осведомился Стейнфельд.
— Угу, — сказал Юкё, — я за него ручаюсь.
— Да-а, — протянула Кармен со вздохом. — Какого хера? Ну тогда и я. В смысле, если Юкё за него ручается, то и я тоже.
Она пожала плечами.
Рикенгарп аж обмяк от облегчения.
— Спонсоры, — сказал Стейнфельд деловито, — будут обучать, натаскивать и прочими способами вводить молодого человека в курс дела. Надо убедиться, не дилетант ли он часом или, как бы это удачнее выразиться, тусовщик. Фактически... не знаю, отдаёт ли он себе отчёт... — Стейнфельд уставился на Рикенгарпа. — Если молодой человек намерен возвратиться в Штаты и раззвонить там медийщикам о своём героическом путешествии вместе с бойцами Сопротивления, написать об этом несколько песен и привлечь к нам внимание, нам придётся этому помешать, убив его.
Рикенгарп встретил взгляд Стейнфельда и сглотнул слюну. Тот не шутил. Стейнфельд продолжал буравить его глазами из-под приподнятых бровей.
— Итак?
— Я понимаю, — ответил Рикенгарп. — Я бы в любом случае этого не сделал. Я понимаю также, почему вы думаете, что я на это способен.
Лидер НС посмотрел на Рикенгарпа оценивающим взглядом ещё долгое мгновение, затем кивнул.
Вытащил носовой платок и утёр бровь.
— А здесь жарко. Так, сперва хорошие новости: я принёс немного кофе и пару полезных фиговин возвращаю на склад.
За столом довольно зашумели.
Стейнфельд сделал знак доктору, который исполнял обязанности переводчика с английского.
— Il fait chaud ici... [46] — начал Левассье.
— Клод, только самое важное, пожалуйста, — сказал Стейнфельд.
Доктор коротко кивнул и перевёл слова насчёт кофе. Одобрительные шепотки стали громче. Закончив перевод, он подождал, пока Стейнфельд продолжит:
— Но насчёт провизии...
Стейнфельд сообщил, что пайку урезают на треть, зато выдавать будут дважды в день. Кроме того, у них заканчивалось топливо для буржуйки. Приходилось экономить на всём.
46
А здесь жарко... (франц.).