Полынь
Шрифт:
Варвара металась по дому — ей нравилось принимать гостей. Егор, тоже испытывая бодрое и деятельное состояние духа, с нетерпением ждал случая, когда Людмила кончит умывание и с ней можно будет неторопливо поговорить. Он ходил из угла в угол в кухне и внимательно прислушивался к быстрым, отрывистым голосам молодых людей в коридоре, около умывальника.
К нему подошел Лера в одной тенниске, и Егора снова поразило его здоровье. Он с хорошей завистью смотрел на эту чужую жизнь, на его крепкое молодое тело.
Лера закурил.
— Ты что, спортсмен? — спросил
— Тружусь. Дали мастера.
— Кончил школу?
— Восемь классов. Мне надоела эта зубренция.
— А спорт не надоел?
— Смешной вопрос. Я же пока король. А потом — это же развеселая жизнь! Я побывал почти во всех странах.
— Ездить, конечно, интересно, — согласился Егор.
Лера посмотрел на него с какой-то странной улыбкой:
— Спорт — основа жизни. Вам тоже вообще-то надо заниматься спортом. Не помешает.
— Не всегда удается, — сказал Егор.
Расхаживая, трогая вещи, Лера поделился своими мыслями о Глебове:
— Городишко дрянь. Плохие дома, кучи мусора, пива нет. Россия еще не устроена как следует.
Из-за открытых дверей тоненькая черноволосая и очень хорошенькая гостья сказала:
— На улице много лозунгов. Странно: лозунги и жизнь несовместимы.
«Спокойно, — сказал себе Егор, — эти восемь не свалились с облака, они среди тысяч своих же сверстников, которые думают иначе. Их надо понять».
Лера сказал вдруг иным, думающим и сердитым голосом:
— Кривляться, однако, просто. Это мы мастера.
— Надо много пожить, — сказал Егор, — чтобы совместить.
Лера пожал одним плечом, развел руками и вышел из кухни. А из другой комнаты явилась Людмила, яркая, ослепительная. На ее узких покатых плечах лежали прекрасные распущенные каштановые волосы. Словно выточенные, длинные, гибкие ноги были оголены выше колен. Егор протер глаза: не снится ли это?!
Людмила подошла близко к нему, оглянула с ног до головы и сказала укоризненно:
— Ты постарел, папа. Надо чаще бриться и заниматься зарядкой. Лера верно говорит. Знаешь, это очень помогает.
— Садись, Людочка, хочу поговорить с тобой.
— Потом, потом, папа!..
И тут же, забыв о нем, веселая и равнодушная, она исчезла в доме.
Егор сел на стул и положил на колени руки: они казались очень тяжелыми.
Третьи сутки подряд, без перерыва, дом гудел, как пчелиный улей, куда залезла медвежья лапа.
Любители попить на дармовщинку, глебовские жители опухли от опохмелок. Даже крепкий на это дело Алексей Сивуков и тот размяк, отодвигал граненый стакан, услужливо подсовываемый ему Варварой, бубнил:
— Упитой я. Больше не вбираю.
Лишь один человек был трезвым на свадьбе — сам Егор. Он тоже выпил приличную дозу, но хмель его не брал и не туманил голову, и она оставалась ясной. Рядом с Егором, как часовой, сидел Осип, он не очень-то вежливо отстранял руки, которые то и дело тянулись с бутылкой к рюмке отца невесты.
Но Осип напрасно заботился: Егор больше не бросал взгляда на рюмку — та стояла который час только пригубленная.
— Сиди смирно, друг!
А Михаил, распалясь, орал в Егорово ухо:
— Не носи камень за пазухой. Свои мы! Сроднимся!
Далеко за полночь гости считали пьяными ногами ступени крыльца дома. В переулке плескались разговоры:
— Вот это свадьбочка!
— Денег-то пугнули.
— Люська — картинка. Этюд, мать ее за ногу!
— Красива, шельма. Не нашим чета.
— Жених тоже — раз стукнет, некролог сочиняй.
— Кра-асавец, по спорту мастер.
— А пьет — я те дам, стаканами кидает.
— А ты думал! Такую деву удержать не всякому, бра-ат, дано. Ка-артинка! Да был бы разум-то.
— В столице, видишь, приспособились.
— А Егор темен. Вид плохой.
— Может, болеет. Душа, известно, потемки.
Голоса гасли во тьме, дом со свадьбой наконец-то погружался в тишину. Вязкая весенняя тишина царствовала теперь в мире.
В доме по углам сопели и копошились приехавшие девицы. Егор курил у открытой форточки, обостренно вслушиваясь в шорохи — не выйдет ли из другой комнаты к нему Людмила? Ему с ней нужно, не откладывая, поговорить обо всем — она его кровь, и он ее отец.
Он вспомнил ее деревенское детство, милые картинки и куклы, и как носил ее на плечах, летние грозы, ягоды, грибы… Он больше всего боялся, что из нее вырастет плохой человек, легкий и бездумный. Неужели так оно и есть? А то, может, это одни предчувствия?
Наконец Людмила вышла к нему в кухню. Кажется, и не к нему, а зачем-то, но тем не менее тихая минута нашлась, когда можно спокойно спросить, что нужно.
То выражение безмятежного спокойствия, которое было на ее лице, сразу исчезло, когда она увидела бледное и строго нахмуренное лицо отца. Она в эту минуту, как бы сбросив всю свою утонченность, выглядела той прежней, милой и доброй девушкой, которую так любил он, отец. Вид его встревожил ее.
— Ты еще не спишь? Тебе плохо? — испуганно и быстро спросила она.
— Нет, у меня ничего не болит. Я очень рад, что вы приехали к нам ради такого важного дела. Утешили старика!
— Ну как же я могла, папа, не приехать?!
— Всякое бывает в жизни. Бывает, не приезжают.
Дочь снова спросила его о здоровье. Егор улыбнулся, показав свой железный зуб, и она что-то вспомнила, очень давнее, связанное с ним, и тоже улыбнулась. Эта улыбка опять напомнила ему ее прежнюю, ее маленькую, и он очень обрадовался этому воспоминанию.