Полжизни
Шрифт:
Оптимизмъ графа былъ такъ заразителенъ, что я безъ особой тревоги прибылъ въ Петербургъ, уже преисполненный пожарнаго духа.
Какимъ школьникомъ показался я себ?, когда сравнилъ московскія мечты съ петербургской правдой. Мы думали, что нрогресъ такъ и понесетъ насъ; а тутъ — «стопъ машина» За м?сяцъ, проведенный въ Петербург?, я поумн?лъ на десять л?тъ; но съ какой бы радостью пром?нялъ я этотъ умъ на прежнюю глупость.
Сошелся я съ хорошими людьми; но эти хорошіе люди твердили одно — «Надо сжаться, надо напирать на подробности — заниматься идеями вредно».
Подробности представлялись мн? въ образ? графа. Онъ былъ преисполненъ будущностью земскихъ учрежденій — и, слушая его, я начиналъ над?яться, что
Тутъ только испыталъ я впервы? состояніе «гражданской скорби». Это не фраза для того, кто в?рилъ въ «общество», какъ въ уб?жище отъ вс?хъ личныхъ мытарствъ. И никогда я не чувствовалъ себя такимъ одинокимъ, какъ въ Петербург?. Все мн? говорило: «Знай, что дальше твоего я — ты никуда не уйдешь, никакого общества у насъ н?тъ; если мы и добьемся чего-нибудь, то въ разсыпную, р?шительно ни на кого не разсчитывая».
Тутъ же я присмотр?лся попристальн?е и къ моему врагу — графу. Есть такая порода людей: они ограничены, лишены почина, мы на нихъ смотримъ свысока, но по-своему они лучше распоряжаются съ д?йствительностью, ч?мъ мы. Изъ всего они извлекаютъ медъ своего оптимизма, служатъ видимому благу усердно, сов?сть у нихъ чиста, и никто на нихъ и вознегодовать не можетъ.
Графъ не заразился «пожарными разговорами», мы съ графиней достаточно на него под?йствовали; но онъ въ Петербург? и не зам?тилъ совс?мъ того, что меня начало душить. Онъ бредилъ земствомъ, рыскалъ по городу къ разнымъ особамъ, «стоящимъ у источника», говорилъ съ деректорами департамента; излагалъ разныя разности «его высокопревосходительству», мечталъ о томъ, какъ у насъ, въ губерніи, все славно пойдетъ, когда введутъ земство и выберутъ его въ предс?датели управы.
Дня за два до нашего отъ?зда, онъ вошелъ ко мн? въ нумеръ, во фрак? и б?ломъ галстух?, собираясь на какой-то важный д?ловой вечеръ. Я только-что вернулся домой и сид?лъ угрюмо за книгой, испытывая сильн?йшій припадокъ петербургской хандры.
Должно быть ему очень меня жалко стало. Онъ подс?лъ ко мн?, положивъ руку на плечо, и сладко заговорилъ:
— Что это вы, Николай Иванычъ, какой хмурый въ Петербург?? Неужели соскучились?
— Претитъ зд?сь, графъ, отв?тилъ я небрежно, пора бы домой.
— Отчего же вамъ такъ противно? Попали въ европейскій городъ и соскучились о провинціи.
— Вы разв? не видите, ч?мъ теперь запахло?
Я спросилъ такъ выразительно, что онъ-таки догадался.
— Это пройдетъ; успокоительно вымолвилъ онъ, надо переждать. Д?ла предстоитъ бездна, и какого д?ла! Мы сами можемъ достичь всего, р?шительно всего!
— Блаженъ кто в?руетъ…
— Именно блаженъ: я в?рую, я борюсь, я знаю, что съ силой воли можно все. Да позвольте ужь сказать про себя. Вы давно такъ близки мн?, что я и не думаю скрываться. Возьмите вы меня. В?дь я четыре года тому назадъ предавался одному отвратительному пороку: пилъ запоемъ; да, ув?ряю васъ честью. И что же? изъ любви къ графин?, изъ уваженія къ своему челов?ческому достоинству, я кончилъ т?мъ, что теперь — окончательно вылечился — не правда ли, почти нев?роятно? А достигъ же я этого! Такъ точно и во всемъ прочемъ. Переждемъ и станемъ д?лать то, что позволяютъ, честно, усердно, не жал?я себя, и будутъ у насъ дороги, мосты, школы, библіотеки, больницы — все будетъ. И вамъ какая масса труда предстоитъ по однимъ нашимъ им?ньямъ. Довершите великое д?ло въ район? вашего вліянія — и благо вамъ будетъ!
Онъ чуть-чуть не облобызалъ меня и заторопился
Обидно мн? стало раскисать. Неужели, въ самомъ д?л?, во мн? было меньше толку и выдержки, ч?мъ въ барин?, воспитанномъ отъ трехъ тыеячъ душъ. Надо было д?лать то же, что и онъ, только по-своему.
Англійская бонна, отысканная мною въ Петербург? и подвергнутая всякимъ испытаніямъ, отправлена была впередъ, и графъ уже получилъ отъ жены письмо, гд? она благодарила меня за выборъ.
Графиня тотчасъ же зам?тила, съ какимъ новымъ отношеніемъ къ жизни вернулся я изъ Петербурга. Она не замедлила похвалить меня.
— Петербургъ пошелъ вамъ въ прокъ. Вы еще поуспокоились. Вы видите теперь, что не изъ-за чего очень-то бичевать себя. Хорошо и то, чего добьетесь въ одиночку.
Наши бес?ды получали самый мирный характеръ. Разномысліи почти не было по самымъ отвлеченнымъ вопросамъ; д?йствовали мы единодушно и насчетъ сына. Но моему отеческому сердцу рано пришлось бол?зненно сжиматься. Я уже зам?тилъ, что ребенокъ не любитъ моихъ ласкъ. Когда онъ началъ ходить и болтать, то пресл?довалъ меня прозвищемъ «дядя — у-у»! Онъ прозвалъ меня такъ за мое басовое п?ніе, котораго онъ терп?ть не могъ. Такъ я для него и остался: дядя у-у. На руки ко мн? онъ не шелъ, говорить со мною не любилъ, ничего у меня не просилъ. Не то, чтобы онъ боялся меня, а скор?е презиралъ, если только у ма-ленькихъ д?тей есть это чувство. Мн? казалось одно время, что я преувеличиваю, поддаюсь излишней впечатлительности; но графиня подтвердила мои наблюденія и не мало этимъ огорчилась. Принуждать ребенка къ н?жности нельзя же было, а вызвать ее я р?шительно не ум?лъ, хотя и просиживалъ ночи надъ разными воспитательными трактатами. Графъ ни о какой гигіен? и педагогик? знать не зналъ, а его Коля любилъ. Его только и любилъ, больше, разум?ется, за баловство; матери боялся и какъ-бы сознавалъ свое кровное родство и поразительное сходство съ нею.
— Вотъ и подите, говорила не разъ графиня, какъ природа шалитъ.
Она старалась меня ободрить, но не особенно удачно. Мое «призваніе» натыкалось ежедневно на какое-нибудь фіаско. Со вс?мъ этимъ я бы помирился рано или поздно, еслибъ въ мальчик? не начала сказываться далеко не симпатичная натура. Онъ по типу былъ — вылитая мать; но въ немъ зас?ли крайности ея темперамента и душевнаго склада. Ея см?лость выродилась въ дерзость, холодный разсудокъ — въ хитрость, самообладаніе — въ гордость и систематическое себялюбіе, — именно систематическое, потому что оно посл?довательно проникало во вс? его мал?йшіе поступки. Уходъ за нимъ былъ самый раціональный, какой только возможенъ для русскаго дворянскаго дитяти. Англичанка, д?йствительно, пріучила его къ воздуху, вод? и движенію. Мальчикъ скоро сд?лался очень ловокъ и выносливъ, строенъ и см?лъ до дерзости. Въ его зеленыхъ глазахъ зажигалась настоящая отвага, и въ эти минуты можно было имъ залюбоваться. И учить его стали толково, на начал? широкой личной свободы и разносторонняго развитія вс?хъ способностей. Онъ быстро развивался, пяти л?тъ болталъ на трехъ языкакъ правильно и бойко, во всякихъ играхъ и гимнастическихъ упражненіяхъ выказывалъ образцовую способность. Все, что этотъ ребенокъ говорилъ, было м?тко, но жестоко, сухо, бездушно. Мать не могла этого не зам?чать; но вн?шность Коли пересиливала, и она начала закрывать глаза на его коренныя антипатичныя свойства.
Да и что-жь тутъ было д?лать? Я не съум?лъ привязать его къ себ?, не съум?лъ даже подчинить его своему вліянію, какъ старшія другъ и руководитель. Мои частыя отлучки не позволяли мн? заниматься съ нимъ безъ большихъ паузъ. Приставили къ нему наставника по моему выбору; но и онъ не добился никакихъ моральныхъ результатовъ. Мальчикъ зналъ уроки, даже щеголялъ своими усп?хами, но характеръ его не смягчался. Наказывать его не приводилось: онъ во всемъ держалъ себя съ тактомъ и величайшимъ «себ? на ум?»; но и мн?, и наставнику его, и даже графин? ясно было, что подъ этой безукоризненностью хоронился непочатыя уголъ властолюбія, тщеславія и эгоизма.