Полжизни
Шрифт:
Минутами я доходилъ чуть не до б?шенства, и каждое мое пребываніе въ город? стоило мн? ц?лаго года жизни. Незадача на моемз сын? глодала меня, и если я и съ этимъ помирился, то благодаря лишь натур? медв?жатника. Какъ только мальчикъ сталъ понимать отношенія къ нему окружающихъ, онъ выражалъ свое нерасположеніе ко мн? въ очень в?скихъ разговорахъ.
И мать, и законныя отецъ сказали ему, что его воспитаніе находится и подъ моимъ надзоромъ. Но онъ вид?лъ, что я не гувернеръ его, что у него есть наставникъ и учительница языковъ. Онъ и сталъ разсуждать: кто же я такой, и зач?мъ вм?шиваюсь въ его воспитаніе.
Вотъ онъ разъ и обратился ко мн? съ такииъ вопросомъ:
— Monsieur Гречухинъ — скажите, вы управитель у папа?
— Я управляющій его им?ньями, поправилъ его я.
— Это все равно. А зач?мъ maman и папа говоритъ, что я долженъ васъ слушать? В?дь вы ?здите
И все это я, поневол?, глоталъ. Мой родной сынъ, семил?тній младенецъ, спрашивалъ меня — Авы что такое?
Тутъ было, по ув?ренію графини, кровное родство — и давало оно такіе блестящіе результаты; а совс?мъ чужая Наташа къ тому времени выровнялась въ прелестное созданіе и чуть не молилась на меня. На нее тратили гораздо меньше, ею мать не интересовалась, графъ сталъ къ ней тоже равнодушн?е съ т?хъ поръ, какъ родилось свое законное чадо; а она съ каждымъ годомъ расцв?тала не красотой, не св?тскостью, не блескомъ, а безконечной добротой и широкимъ пониманіемъ своихъ челов?ческихъ обязанностей. Она, должно быть, родилась съ чувствомъ долга. Я ее и не думалъ морализировать. Я бес?довалъ съ ней почти какъ съ большой, выбиралъ ей книги, указывалъ на жизнь; а остальное дод?лало золотое сердце.
Въ то время, какъ сводный братъ ея спрашивалъ меня: что я такое», Наташа говорила мн? чуть не каждый день:
— Вы мн? отецъ, вы мн? другъ, вы мн? все.
Позналъ я тогда, что такое — возмездіе, раздаваемое рокомъ!
Я заб?жалъ впередъ на ц?лыхъ шесть л?тъ: понятно, я жилъ всего сильн?е въ сын? моемъ. Я пересталъ окончательно перебирать нашу связь и ея нравственное значеніе; я «переросъ» это, какъ говорила графиня. Сначала я, въ качеств? доморощеннаго психолога и дилетанта, сталъ заниматься супружеской нев?рностью, «an und fur sich». Все я прочелъ по этой части, все, что только есть крупнаго у англичанъ, у н?мцевъ, у французовъ и у насъ, и пришелъ къ тому чистосердечному уб?жденію, что этой вещью слишкомъ занимаются, слишкомъ много въ нее вводятъ ненужной грязи, пошлой фразы или сентиментальнаго резонерства. Я не почувствовалъ себя солидарнымъ ни съ однимъ любовникомъ, а я не смотрю на себя, какъ на героя. Вс? они вы?деннаго яйца не стоятъ — говорю это безъ мал?йшей злобы, безъ мал?йшаго ухарства. Ни одинъ не былъ въ моей кож?, а мое положеніе самое обыкновенное на Руси. Не одн? книги, а жизнь просв?тила меня. Какъ я по?здилъ въ Москву, въ Петербургъ, въ усадьбы, губернскіе и у?здные города, какъ позналъ, что такое бракъ у насъ, на Руси, во вс?хъ слояхъ и состояніяхъ, то и пришелъ къ тому, быть можетъ чудовищному, но в?рному выводу, что преступная связь едва-ли не изъ самыхъ чистыхъ. Не діалектика графини окончательно меня обезоружила, а собственный опытъ, житейскій и умозрительный.
Предо мной была жизнь, настоящій кряжъ ея, безповоротно въ?вшійся въ землю. Нич?мъ своротить его нельзя было. Женщины, какъ графиня, живутъ и родятся, все равно, что разновидности естественной исторіи. Еслибъ ихъ тянуло попробовать, прим?рно, Рахметовскихъ упражненій, у нихъ хватило бы на это натуры; но он? не хотятъ — «et tout est dit», какъ выражается графъ въ припадкахъ земскаго либерализма.
Очень хорошо сд?лала и графиня: настояла-таки на томъ, чтобъ я прочелъ всю «Челов?ческую комедію» Бальзака и посид?лъ надъ его «Физіологіей брака». Когда я проштудировалъ Бальзака, то, во-первыхъ, призналъ его великимъ романистомъ нашего в?ка, разум?ется, во французской шкур?— а во-вторыхъ, извлекъ и изъ него, что все возможно, вплоть до приличнаго, серьезнаго и великодушнаго прелюбод?янія графини Кудласовой съ ея управителемъ Николаемъ Гречухинымъ.
Да врядъ-ли бы кто изъ бывалыхъ русскихъ заклеймилъ этимъ именемъ то, что между нами было на протяженіи ц?лыхъ семи л?тъ. Я не спрашивалъ, исполняла ли графиня свои супружескія обязанности, или н?тъ, и самъ почти забывалъ, что я — ея возлюбленный. Въ эти семь л?тъ я изъ?здилъ чуть не пятьдесятъ тысячъ верстъ, возился безъ устали и съ сыномъ моимъ, и съ Наташей, и съ крестьянами. Какъ только графъ поступилъ на службу земства, я продолжалъ отдаваться своему мужицкому д?лу: заводилъ школы, больницы, ссудный товарищества, испробовалъ всего вплоть до артельнаго сыроваренія; изъ кожи л?зъ, точно мн? земство платило особое жалованье. Толкъ изъ всего вышелъ не Богъ знаетъ какой, и самое слово «земство» я стараюсь теперь не употреблять въ разговор?. Два раза мы ?здили за-границу, но жили съ графиней не въ однихъ м?стахъ. Она оставалась на водахъ, а я оба раза работалъ въ Бельгіи, Германіи,
Какую роль во всемъ этомъ играла «преступная связь?» Почти никакой, но она не обрывалась, и когда она оборвется — я и теперь не знаю Стоитъ только начать челов?ку жить, не боясь ничего, и онъ увидитъ, какъ самое безобразіе превратится въ необходимость и даже въ благо. По-своему, графиня догадалась объ этомъ еще семь л?ть тому назадъ, когда меня наставляла, а я только теперь, потому что она преисполнена талантовъ, а я — самод?льная тел?га.
Обвинять себя, клясть и ругать — дешевая забава, оставимъ ее старичкамъ временъ «лишнихъ людей». Потребуется моего обвиненія — я повинюсь; понадобилось-бы класть голову на плаху — я положу, коли будетъ стоить; но безплотно копаться въ себ? не нам?ренъ. Это — не оправданіе; это — сопоставленіе, не больше. А принципы у насъ все-таки есть, и у первой, — у графини Варвары Борисовны: подм?ть она во мн? завтра мал?йшее отступленіе отъ н?которыхъ моихъ идеаловъ, она сейчасъ-же устранитъ меня. Объ «этомъ» же стоитъ-ли волноваться!
Никогда не забуду, съ какимъ юмористическимъ самообладаніемъ она выразила сл?дующій взглядъ:
— Что это вы вс?, мужчины, какіе дикіе. Такая полная жизнь передъ вачи, и вы страдаете изъ-за сущихъ пустяковъ — изъ-за бабы.
Она такъ и употребила слово: «баба».
Но какъ ни сильно возился я промежъ мужиковъ, какъ ни усердно читалъ и учился — д?йствительность взяла свое. Незам?тно, безъ всякихъ сценъ и столкновеній, между мной и графиней началъ порхать какой-то св?жій в?терокъ, перешедшій въ н?что мен?е прохладное. Какая-то вязкость и терпкость стала ощущаться обоими: точно подъ ложкой что-то лежало камнемъ, родъ душевной кардіаліи — такъ по крайней м?р? чувствовалъ я. Графиня начинала в?роятно (говорю «в?роятно», ибо объясненій по этому предмету не было) находить, что я тяжеленекъ. И въ самомъ д?л?, бывалость моя, книги, путешествія, головная работа — все это развило меня, но не придало пріятныхъ формъ. Я смотр?лъ т?мъ-же управителемъ. Со вн?шностью моею графиня давно освоилась, находила даже въ ней много «modele», но въ тон?, въ язык?, въ пріемахъ остались звуки и отт?нки, которые не выкуришь никакимъ куревомъ. Обученіе мое кончилось; давно уже я доразвивалъ мою наставницу. Такой обм?нъ ролей не раздражалъ ее; она ни отъ чего не сторонилась и все воспринимала охотно; но изв?стныя идеи, какъ сильное лекарство, производятъ боли даже и въ т?хъ, кого он? вылечиваютъ. Боли эти — противор?чіе книжки съ жизнью. Оно присутствовало во всемъ, и ежесекундно. Графиня не могла этого не понимать и хот?ла остаться «позитивисткой» (какъ она себя иногда называла), т.-е. возводила въ положительную теорію необходимость того, какъ она жила. Мы не могли, стало быть, касаться тысячи вещей вплотную, искренно, съ желаніемъ превратить слово въ д?ло, и такое чисто мозговое единомысліе сказывалось во мн? суровостью и очень часто замкнутостью.
А тутъ еще в?чное больное м?сто — Коля…
Вотъ имъ-то и воспользовалась графиня.
Мальчикъ доросъ уже до того возраста, когда является вопросъ: гд? ему продолжать воспитаніе — дома или въ школ?? Мать стояла за домъ, я за школу, над?ясь хоть сколько-нибудь на вліяніе товарищеской среды. Но когда мы толковали, Коля, подрастая, продолжалъ относиться ко мн? пренебрежительно и даже зло. Н?сколько разъ, онъ при граф? и графин?, и даже при постороннихъ говорилъ мн? дерзости. Положеніе д?лалось совершенно невыносимымъ.
— Знаете что, сказала мн? графиня ровно годъ тому назадъ, такъ мы съ вами ничего не добьемся отъ Коли. У?ду я на годъ за границу. Онъ будетъ ходить въ хорошую школу, это его пересоздастъ; среди мальчиковъ-ино-странцевъ онъ смирится непрем?нно. На васъ онъ не будетъ больше смотр?ть, какъ на буку. А черезъ годъ, если онъ исправится, вы прі?дете къ намъ… Право, такъ лучше будетъ.
Я не противоречилъ. Это былъ не исходъ, но опытъ, въ которомъ кое-что казалось мн? д?льнымъ. Потребность отдохнуть другъ безъ друга — дод?лала остальное.
Графу былъ сообщенъ готовый проектъ, который онъ принялъ, однако, не съ особымъ удовольствіемъ. Что во мн? давно остыло — жило въ немъ все такъ же сильно: онъ любилъ женщину, ему нужно было какъ можно чаще вид?ть ея ясныя очи. Онъ и въ Россіи разъ?зжалъ потому только, что графиня не любила вид?ть его около-себя больше двухъ-трехъ м?сяцевъ сряду.
Но ц?лый годъ! Она требовала, чтобы онъ раньше года не являлся, доказывая, что это необходимо для хорошаго воспитанія Коли.
— Ты его такъ балуешь, Платонъ, говорила она; я его больше отъ тебя и увожу.