Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

. . «На мой закатъ печальный

Блеснетъ дюбовь улыбкою прощальной.»

XXXIII.

Настало затишье, то затишье, которое находитъ на вс?хъ передъ отъ?здомъ, или на похоронахъ передъ выносомъ. Тутъ н?тъ скуки, н?тъ томленія — тутъ одно «пребываніе» во времени и пространств?.

Графъ держался своей «роли». Мы съ нимъ ц?лый день не встр?чались. И такое у меня было чувство: точно будто въ Ливорно, на этомъ купальномъ прибрежь?, я и не могъ наткнуться ни на одно русское лицо, точно будто я былъ одинъ-одинешенекъ. Наташа заперлась

у себя въ комнат?. Коля попался мн? на дорог? къ Панкальди. Онъ шелъ, небрежно покачиваясь, очень красивый и больше ч?мъ когда-либо похожій на свою мать.

Я не выдержалъ и остановилъ его:

— Прощайте, Коля, сказалъ я ему, мы съ вами долго не увидимся.

Онъ н?сколько удивленно поморщился на меня, остановился и совершенно равнодушно отв?тилъ:

— А вы куда ?дете, monsieur Гречухинъ? Въ Петербургъ? поклонитесь Леониду Петровичу. Онъ тамъ. Вы спросите… какъ это?., да, въ университет?.

— Н?тъ, Коля, я не въ Россію. А вамъ бы не хот?лось отсюда?

Онъ сд?лалъ движеніе головой.

— Мн? все равно. Зд?сь хорошо… мои товарищи очень порядочные, меня любятъ. Меня везд? будутъ любить… Куда меня хотятъ — вы не знаете: въ лицей или въ правов?д?ніе?

— Я не знаю.

— А… ахъ, вонъ Чарли идетъ! прощайте, monsieur Гречухинъ.

И, не взглянувъ на меня, онъ уб?жалъ.

«Н?тъ, это не твоя кровь, выбрось ты дурь изъ сердца!»

Вотъ съ ч?мъ я возвращался домой, повторяя вопросъ моего «названнаго» сына: «въ лицей или въ правов?д?ніе?»

На л?стниц? схватила меня за руку Марія. Я совс?мъ почти забылъ о ея существованіи. Она перем?нила свой спенсеръ на ярко-желтое платье съ лиловыми оборками и бантами, сзади взбитое, что твой курдюкъ. Въ глазахъ такъ у меня и запестр?ло.

— Signorino, таинственно шептала она, заигравъ косыми глазами; la contessa…

И опять она заболтала связно и гортанно. Мн? удалось понять, что графиня у себя и желаетъ меня вид?ть.

— Subito? спросилъ я.

— Si, si, извиваясь тараторила Марія и повела меня въ первый этажъ, на что не было никакой надобности, довела до двери въ гостиную графини и даже постучала за меня.

Оттуда раздался голосъ. Марія чуть не впихнула меня въ дверь.

У окна, за маленькимъ столикомъ, сид?ла графиня и что-то вышивала. На ней накинутъ былъ красный легкій платокъ. Огляд?лъ я ??, и внезапно предо мною всталъ весь образъ той «настоящей» графини, которую я впервы? увидалъ, съ краснымъ-же цв?томъ на плечахъ. Да, это была та-же «аристократка», тоже мраморное лицо, т?-же см?лые и строгіе глаза, тотъ-же лобъ, та-же діадема изъ волосъ, тоже невозмутимое и горделивое безмятежье, тоже сознаніе своего «я». Эта-ли женщина была предо мною на кол?нахъ два дня тому назадъ, безумствовала, плакала, умоляла, каялась?.. Н? можетъ быт?..

— Присядьте, Николай Иванычъ.

Я слушалъ и говорилъ про себя: «да, такъ, такъ, это въ Москв?, на Садовой; это — графиня Кудласова, жена моего принципала; а я — управитель изъ студентовъ.»

— Вы не возвращаетесь въ Россію. Я узнаю васъ. Это очень хорошо.

«Ну да, она меня одобряетъ, какъ и тогда, за гражданскія чувства.»

—

Все къ лучшему, говорили мн? ровно, безъ жестовъ, ув?ренно, почти торжественно… Колю надо въ заведеніе. Наташу жаль, но она при отц?. О себ? я вамъ не разсказываю…

— Почему-же? вырвалось у меня совершенно такъ, какъ у студента «изъ красныхъ».

— Буду жить и платиться за то, что запоздала. Если мн? суждено быть еце матерью, авось я и найду свое призваніе. Николай Иванычъ, я вижу, что вы до сихъ поръ оскорблены за меня… Вы, б?дный, работали, работали надъ моимъ пьедесталовъ, и вдругъ я въ два м?сяца такъ слет?ла съ него… А в?дь я, право, та же!

— Да, выговорилъ я Громко и не отводя отъ нея глазъ.

Она не смутилась; только чуть зам?тная усм?шка пробралась на ея алыя губы.

— Вы не думайте, что я уже вылечилась… Н?тъ, да я и не хочу этого… Довольно всякихъ «задачъ», какъ вы любили выражаться. Я сказала, что я та же, потому что это правда. Мою… plaidoierie, во Флоренціи, помните?

— Помню.

— Теперь мн? нечего и не предъ к?мъ выгораживать себя — не предъ вами-же? А я то же скажу. И зач?мъ только вы такъ мучились?.. Мало жили, а я была первая большая барыня на вашемъ пути — вотъ и вышло такъ.

Она скусила своими молодыми зубами шерстинку и ласково, точно старшая сестра, (какъ гляд?ла на меня когда-то сотни разъ), выговорила:

— Вы в?дь такой чудной… по доброт?, что, я ув?рена, вы и за него сокрушаетесь, думаете, что онъ загубитъ себя, испортитъ дорогу, не добьется ка?едры. Ну, Николай Иванычъ, по старому пріятельству, признайтесь?

— Я совс?мъ не такой сосудъ милости Божьей, графиня.

— Ха, ха, ха, я угадала… Не смущайтесь: онъ не погибнетъ и ему не дадутъ тратить свои силы на роль чичисбея… Даю вамъ слово, что онъ не вы?детъ изъ Петербурга безъ диплома.

Она еще разъ улыбнулась и положила шитьё на столикъ.

— Вы куда же это, за море?

— За море, отв?тилъ я.

— Д?ло. Вы такъ зд?сь за насъ настрадались, что не думаете ли пробраться къ мормонамъ?

Мы оба разсм?ялись.

— Не мн?, бол?е задушевнымъ тономъ начала она, разбирать: что вы выиграли и что потеряли, связавъ себя съ нашей семьей. Только вы в?дь знаете, Николай Иванычъ: кто передъ вами сильно прегр?шилъ, того не забывайте, когда придется плохо… Мало ли что можетъ быть!.. Тогда не побрезгуйте, заверните къ старух?, гд?-нибудь вотъ зд?сь, въ Италіи, на Lago di Сото. Тамъ все разныя окамен?лости — заживо погребаютъ себя… тамъ и я куплю себ? виллу… Заверните; хоть это и дерзко, а, право, никто васъ и тогда лучше не пойметъ…

Я всталъ.

— Идите, я васъ не удерживаю, милый гость… еще бы кое-что вамъ сказала, да… вы в?дь челов?къ дикій… б?да заикнуться съ вами объ иныхъ вещахъ.

Точь-въ-точь какъ бывало, мн? протянули руку, такую же тонкую, б?лую и н?жную, съ античными пальцами. И я не могъ не поц?ловать ее.

— Прошу не разсердиться: вашего адреса не спрашиваю, а мой — Florence, poste restante.

Я вышелъ точно очарованный, брошенный опять въ то, что такъ глубоко кануло на самое дно жизни.