Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Графъ простился съ нимъ, не моргнувъ бровью: я вид?лъ ихъ прощанье. Графиня все поняла. Она не изб?гала меня, но и не заводила р?чи. Изр?дка взглядывала она на меня, какъ бы желая допытаться: что у меня на душ??

Она напрасно просила меня у?хать тотчасъ посл? разговора съ графомъ. Чего же я и ждалъ, какъ не этого? Никто бы меня не удержалъ — ни она, ни графъ, ни Наташа…

Жутко было мн? на другой день, когда я возвращался изъ города, куда ходилъ узнавать объ отход? парохода въ Марсель. Черезъ часъ ждала меня на прогулк? Наташа, и сегодня

же нужно было ей сказать, что черезъ два дня оборвется наша долгол?тняя жизнь душа въ душу. Все свое отеческое чувство перенесъ я на это любящее, разумное и безобидное существо. Ни въ комъ не видалъ я такой полной, теплой, чуткой привязанности, какъ въ ней. А я б?жалъ отъ нея. Еслибъ ей все могло быть изв?стно, она не осудила бы меня.

— Monsieur Р?звый не вернется больше? спросила меня Наташа, когда я догналъ ее по дорог? въ Арденцу.

— Онъ у?халъ въ Петербургъ, сообщилъ я.

— А мы когда? нетерп?ливо выговорила она.

Я промолчалъ: у меня еще недостало см?лости тутъ же объявить ей, что я съ ними не вернусь.

Почти-что молча дошли мы до набережной Арденцы, гд? на этотъ разъ было очень мало гуляющихъ. Н?сколько минутъ гляд?ла Наташа на закатъ. Надъ б?лымъ, блестящимъ, чуть зыблющимся моремъ стояло розовое зарево, книзу бол?е отливающее янтарныиъ пурпуромъ, а сверху перер?занное узкими, дымчатыми и фіолетовыми облачками.

— Вотъ ужъ этого не будетъ въ Слободскомъ, сказала Наташа; только моря и жаль… Я дорогой скажу папа насчетъ Петербурга. Онъ нав?рно согласится… А maman все равно, да она и не по?детъ съ нами..

— Да, перебилъ я, вамъ надо теперь начинать другую жизнь… Мн? графъ сказалъ, что онъ беретъ Колю въ Россію. Только вы, быть можетъ, и способны будете размягчить его, а то вы видите: въ немъ н?тъ никакихъ привязанностей.

— Неужели это правда? почти съ ужасомъ вымолвила она.

— До сихъ поръ такъ.

— Какъ же это онъ васъ-то не любитъ!

Она такъ это выговорила, что я невольно обернулся и взглянулъ на нее.

Наташа вся зард?лась и, глядя на море, продолжая съ какимъ-то особымъ волненіемъ:

— Онъ несчастный мальчикъ… Что же можетъ быть выше вашего добра? Ч?мъ бы я была теперь, еслибъ не вы? Вонъ такая же, какъ эти въ коляскахъ, съ бантами… точно такая… Мн? жаль ихъ, у нихъ никогда не будетъ моего счастья… Ахъ, Николай Иванычъ, какъ мы будемъ славно жить… у себя дома!

Глаза ея все разгорались; она не см?ла обернуться ко мн? лицомъ, но голосъ ея становился все тепл?? и тонъ порывист?е.

«Она любитъ тебя! выговорилъ я про себя, любитъ, не какъ Наташа, не какъ д?вочка…»

— Я такъ и умру около васъ, слышалось мн?.

Да, эти звуки выходили изъ груди любящей женщины.

— Наташа, остановилъ я, чувствуя, что надо сейчасъ же все оборвать.

— В?дь да? умиленно спросила она и обратила ко мн? свои прозрачные русскіе глаза.

— Наташа, повторилъ я, мы не вернемся вм?ст?.

— Не вернемся? вырвалось у нея, и она побл?дн?ла, точно поняла все значеніе моей фразы.

— Я

у?зжаю далеко…

— Куда?

— Далеко, за море, показалъ я рукой.

— Зач?мъ?..

Этотъ вопросъ словно замеръ на ея устахъ; черезъ секунду же она прибавила:

— Значитъ, надо… если вы такъ д?лаете… Надо, надо, повторила она съ надрывающимъ выраженіемъ.

— Надо, р?шилъ я.

Она встала, приблизилась ко мн?, протянула мн? об? руки и, безъ слезливости, безъ д?тства, почти съ геройской ясностью, сказала:

— Надо — и довольно этого. Я в?рю одному: вы не бросите вашей Наташи… Я васъ буду ждать.

И потомъ она уже не стала ни сокрушаться, ни разспрашивать меня: куда я ?ду, на долго ли, что вызвало такое путешествіе. Я вид?лъ, что около меня безгранично преданный другъ, которому довольно одного слова, чтобы онъ уничтожился и весь вошелъ въ вашу душу.

Не прошло и десяти минутъ, какъ она говорила мн?:

— Простите меня, милый мой Николай Иванычъ, я все о себ? мечтаю… Я в?дь не маленькая, я вижу, что вамъ стало слишкомъ тяжело… Вамъ надо уйти… В?дь и я уйду, когда буду поумн?е, чему-нибудь выучусь… Вамъ душно съ господами… Вотъ папа, хорошій челов?къ, а все въ немъ не то я вижу, что въ васъ. Онъ не виноватъ, разум?ется, а такъ и умретъ… Maman я не стану судить… Н?тъ, милый мой. Но она была бы не такая, еслибъ… не родилась княжной Киргизовой.

Ужь если я только о томъ и мечтаю, такъ как же вамъ-то не уйти… Вы только и жили… для насъ съ Колей… а то и для меня одной.

Столько было добра, пониманія, всепрощенія, см?лости въ этихъ немудреныхъ, отрывочныхъ фразахъ!.. Предо мною зарождалась великая женская душа — и я ее бросалъ.

Но разв? можно было остаться и не назвать ее, рано или поздно, своей подругой?.. Наташа — моя жена!.. У меня волосы поднялись при одной мысли объ этомъ: не зат?мъ люди опаиваютъ на время свою сов?сть, чтобы потомъ искупать все такимъ счастіемъ.

Она шла за мною по бульвару несп?шной, кроткой походкой, подавляя свою скорбь, а я, глядя на нее, повторялъ: «ты не см?ешь, ты не см?ешь!» Можетъ быть, въ такомъ растравленіи и есть доля ?дкаго наслажденія, но я предавался ему помимо своей воли. Пришли мы домой. Я, простившись съ ней, с?лъ противъ отеля на скамью и, смотря на окна комнатъ Наташи и ея матери, до поздней ночи, прощался съ погибшей для меня подругой, прощался со всякимъ желаніемъ личнаго счастія, рылъ могилу для всего прошлаго.

Но умирать и тутъ я не собрался. Не изъ такого дерева сд?ланы мы. Мы не жизнерадостные, какъ Леонидъ Петровичъ, но мы выносливы и, разъ покаявшись, не примемся опять за старое. Право, я бы наложилъ на себя руки, еслибъ въ эту ночь, сидя передъ окнами двухъ существъ, на которыя ушла вся моя страсть и вся н?жность, зная, что мн? не вкушать уже никакой отрады, даруемой женщиной; еслибъ я, со вс?мъ этимъ грузомъ жизни, началъ томно повторять элегическій прип?въ старичковъ, которымъ нечему насъ учить; еслибъ я мечталъ вм?ст? съ ними о томъ, какъ —