Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Въ этомъ монолог? вылился весь Леонидъ Петровичъ.

Что онъ сказалъ бы въ такихъ же д?лахъ три года спустя — я за это не поручусь. Но тогда каждое слово его превратилось бы въ д?ло, еслибъ передъ нимъ очутился вдругъ графъ Платонъ Дмитріевичъ.

— Мн? нужно было васъ вид?ть, Николай Иванычъ, не зат?мъ, чтобы тянуть съ графомъ… Но вы старый другъ графини. Она на васъ тутъ дулась немного; но ваше слово для нея не потеряло в?са, пов?рьте мн?. Вамъ я высказался; а вы вразумите ее, заставьте и въ ней дрогнуть чувство см?лаго

порыва, скажите ей, какъ она оскорбляетъ меня такимъ выгораживаніемъ моей личности!.. Право, это высшая обида для челов?ка, который любитъ такую женщину…

Слезы готовы были брызнуть изъ глазъ Р?зваго, но онъ сдержалъ ихъ.

Мн? сд?лалось такъ жаль его, что подъ вліяніемъ этого чувства быстрая, какъ молнія, мысль пронизала мой мозгъ, и я несказанно обрадовался ей; будь я мистикъ, я бы ув?ровалъ, что это — свыше…

— Послушайте, Леонидъ Петровичъ, началъ я, подсаживаясь къ нему, что я разд?ляю вашъ символъ в?ры — объ этомъ и толковать нечего. Но в?дь не въ одномъ порыв? спасеніе. Кого вы больше любите — себя или ее? В?дь ее? Надо же такъ и д?йствовать.

— Но другаго исхода н?тъ! крикнулъ почти отчаянно Р?звый.

— Погодите. Кто его знаетъ, быть можетъ графъ окажется погуманн?е, ч?мъ мы съ вами думаемъ. Ну, хорошо, онъ долженъ узнать правду и приметъ ее, пожалуй, такъ, что ваше вм?шательство сд?лается только пагубнымъ… и для матери… и для ея ребенка.

Онъ взглянулъ на меня такъ строго, точно хот?лъ выпытать: не провожу ли я его побасенками?

— Предположите, продолжалъ я одушевляясь, что онъ не отниметъ у ребенка никакихъ правъ, а настоящему отцу не откажетъ и въ его правахъ…

— Идилія, быть этого не можетъ!..

— Спорить съ вами не стану; но отчего же не попробовать? И тутъ вамъ — всего мен?е надо выставляться. Это не уклончивость, а разумная любовь. Между вами можетъ выйти печальное столкновеніе, и оно ничего не р?шитъ. Вы говорите: одинъ на м?ст? останется. А какъ не останется? Разв? дуэль подниметъ ваши права? Ни мал?йшимъ образомъ. Вы оба останетесь живы. Графъ поведетъ себя, какъ ему угодно, разведется или н?тъ съ женой, признаетъ или н?тъ ея ребенка — а вы ни причемъ…

— Исходъ будетъ! стремительно перебилъ Р?звый. Нельзя будетъ продолжать брачныхъ отношеній.

— А вы справлялись у графини: желаетъ она развода или н?тъ?

— Я не знаю!..

— А хотите д?йствовать? Такъ позвольте мн? васъ ув?рить, что она не пойдетъ на разводъ; и еслибъ она шла на него, вашъ долгъ — долгъ любящаго челов?ка — удержать ее отъ такого безумія. В?дь ей скоро сорокъ л?тъ, у ней взрослая дочь, у ней сынъ подростокъ. Вы забыли видно, что такой разводъ поведетъ за собою церковное покаяніе… да это еще бы не б?да: а то — потерю добраго имени… въ глазахъ т?хъ, которые и мизинца графини не стоятъ…

По м?р? того, какъ я говорилъ, Р?звый все бл?дн?лъ и тревожно озирался…

— Какъ же быть!.. вырвалось у него.

— Не д?лать ничего наскокомъ.

Вы не хотите уклоняться — выступайте, когда васъ надо будетъ. Васъ душитъ ложь и притворство — попросите у графини позволенія снять съ себя эту ложь.

— Но она не хочетъ; я знаю, что она сама все скажетъ графу…

— Если вы въ этомъ ув?рены — предупредите ее, но какъ?

Я сд?лалъ передышку, и взявъ его за руку, добавилъ:

— Мн? вы в?рите, черезъ меня вы и должны д?йствовать.

— Черезъ васъ? изумленно переспросилъ онъ.

— Ни черезъ кого другаго. Я изучилъ графа. Онъ меня одобряетъ Я съум?ю изложить ему все — ничего не утаивая… Онъ пойметъ васъ… и…

— Я не хочу его великодушія!

— Вы ничего не можете хот?ть, Леонидъ Петровичъ, для себя… Какъ будетъ лучше для нея и для существа, которое появится на св?тъ — такъ и для васъ будетъ ладно.

Я съ такой твердостью выговорилъ это, что онъ даже склонилъ голову.

— Я вамъ в?рю, прошепталъ онъ.

— Стало-быть, и слушайтесь меня. Я переговорю съ графомъ. Нужны будете вы сами, я скажу вамъ: идите къ нему. Не нужны — я скажу: у?зжайте, какъ можно скор?е. И вы должны будете повиноваться мн?. Идетъ? весело спросилъ я.

— Идетъ, выговорилъ онъ тронутымъ голосомъ.

На томъ мы и разстались.

XXXI.

Я былъ совс?мъ готовъ. Ни колебанія, ни вопросы, ни увертки — ничто не замарало моего чувства, оно осталось т?мъ; т?мъ же осталось и р?шеніе.

Но не безстрастное равнодушіе жило во мн?, когда я шелъ къ «Панкальди», разсчитывая, что найду тамъ графа за газетой. Я зналъ, каково мн? будетъ сказать этому честному и дов?рчивому челов?ку: — «Вотъ, что я сд?лалъ» и этимъ же признаніемъ на-половину обмануть его; но страданія ждалъ я, точно какой-то манны… Грубо сколоченному челов?ку, какъ я, позволительно, хоть разъ въ жизни, такое самобичеваніе!..

Я нашелъ графа, какъ разсчитывалъ, за газетой. Онъ обрадовался моему приходу: должно быть газету онъ прочелъ и скучалъ, дожидаясь об?да.

— Извините, графъ, началъ я, хочу васъ немного потревожить. Вы читаете…

— Кончилъ, кончилъ, очень радъ пройтись съ вами… Пойдемте туда, черезъ мостикъ, подъ нав?съ, понюхать морскаго запаха. Теперь тамъ еще никого н?тъ…

Онъ такъ посп?шно сложилъ газету и поднялся, точно будто онъ уже былъ предупрежденъ. Быть можетъ его и предупредили.

Мы добрались до круглой площадки. Она оказалась совершенно пустою, да и врядъ-ли кто-нибудь явился бы туда въ этотъ часъ — часъ об?да итальянцевъ. Кудласовы об?дали поздн?е.

Мы с?ли на единственную скамью, около мачты, поддерживающей верхъ полотнянаго колокола-нав?са.

Предисловій никакихъ не было.

— Пришла минута, графъ, заговорилъ я спокойно, и глядя ему прямо въ глаза, когда я долженъ снять съ себя маску. Графиня собирается быть матерью… Передъ вами отв?тчикомъ я, а не она…