Помни время шипов
Шрифт:
Отто нагибается и поднимает одеяла, которые с боков кровати свисают до пола. Он вздрагивает и ошеломленно кричит: – Черт, там внизу Иван!
Я моментально поднимаю ноги вверх и снова стону от боли. Отто тут же срывает одеяла и отходит на два шага назад. Он держит мой «Парабеллум» в боевой готовности и кричит: – Выходи, а то я в тебя пулю всажу.
Я смотрю вниз и замечаю сначала стриженую голову с короткими светлыми волосами и молодое, почти мальчишеское лицо. Потом из-под кровати вылезает все тело и перед нами стоит совсем молодой русский солдат. Он держит руки над головой и с испуганным выражением лица глядит по очереди на нас двоих. Отто не верит ему и наводит пистолет ему на грудь…
Тут «матка» вскакивает и становится между ним и русским и умоляет: – Не стреляйте, не капут!
Да, мы узнаем его. Это ее сын, хотя на фотографии он еще моложе, и на нем русская гимнастерка и фуражка с козырьком. Отто все еще держит пистолет в руке и обыскивает русского, чтобы проверить, нет ли у него оружия. А «матка» все еще умоляет: – Не стреляйте!
Да кто тебе сказал, что Отто хочет стрелять, – хотелось мне крикнуть ей, но ведь она вряд ли сможет понять меня правильно. Это ведь не в нашем характере просто так пристрелить человека, который не оказывает сопротивления. Мы рады, что и он этого не сделал, хотя в самом начале у него было достаточно возможностей для этого.
– Возможно, здесь спрятались еще русские? – размышляет Отто и начинает все тщательно обыскивать. Но «матка» качает головой, а молодой Иван говорит: – Нету товарищей, что должно значить, что кроме него здесь больше никого нет.
«Матку» мы можем понимать лучше, и она с помощью рук и с множеством жестов рассказывает нам, что ее сын еще в возрасте четырнадцати лет, в самом начале войны, уехал к родственникам в не оккупированную немцами часть России. Лишь пару месяцев назад его призвали в армию и сразу отправили на фронт. Его рота захватила эту деревню только вчера. Но после того как немцы внезапно снова атаковали ее, он с двумя другими солдатами не смог вовремя улизнуть. И если двух других немцы взяли в плен, то ему удалось спрятаться в доме своей матери. Курицу притащили они, чтобы «матка» сварила ее. Мы вспоминаем, что действительно в группе сражавшихся немецких солдат было двое русских, которые, судя по лучшей форме, были, наверное, курсантами, кандидатами в офицеры, и этот молодой русский тоже был одним из таких.
Несомненно, то, что произошло, одно из великих совпадений в жизни, о которых никто не знает, как и почему они случаются. Парень, которого мать не видела уже несколько лет, в самый разгар войны, став солдатом, попадает именно в дом своей матери. И это при том, что протяженность фронта в России удивительно велика. Когда «матка» заканчивает свой рассказ, у нее в глазах слезы, и она все время с любовью гладит сына по его стриженой голове. В припадке сочувственной радости Отто дружески похлопывает ее по плечу и говорит несколько успокаивающих слов. Когда она понимает, что у нас нет никаких злых намерений, она становится более живой. Она достает дымящийся чугунок с едой и ставит его на чистый стол. В густом супе картошка, овощи и куриное мясо. Она щедро распределяет его, как будто мы все одна семья. Суп очень вкусный, и его много.
После еды я чувствую, что в моем теле снова появилась энергия. Но вместе с этим я еще острее ощущаю свое жалкое положение, и снова возвращается страх. Если русские вернутся, мне крышка. Если это те самые элитные части, которых мы так боимся, то они не берут пленных, нам это известно.
Я смотрю на молодого русского, сидящего на лежанке и тихо дремлющего. Он, как и мы, похоже, не спал несколько дней. Очень странно, думаю я. В самый разгар войны мы сидим вместе с нашим злейшим врагом и ведем себя так, как будто мы друзья. Да, мы даже вместе сидели за столом и ели из одного котелка. Хотя он еще недавно на войне, но вполне вероятно, что уже успел убить нескольких наших, как и мы убивали его земляков. Возможно, что мы даже воевали друг против друга на одном участке фронта, и нам просто повезло, что мы не подстрелили один другого. Ведь когда на фронте стреляешь по врагу, ты не знаешь, кто именно там с другой стороны, и не можешь видеть его лица. Теперь мы знакомы, и я даже знаю, что у него есть мать, которая любит его и молит за него Бога, чтобы с ним ничего не случилось на этой жестокой войне. Точно так же, как поступают
Но что с того! Я вряд ли когда-то еще окажусь в этом роковом положении, потому что мне из-за моих больных ног придется остаться здесь, пока русские не окажутся у дверей. Хорошая еда его матери для меня это то же самое, что сытный обед смертника перед казнью. Не так легко осознать, что скоро наступит конец. Потому лучше не знать этого заранее, пока это не случится – быстро и неожиданно. Я смотрю на молодого русского, сидящего на лежанке. О чем он думает? Сначала после еды он еще пытался побудить нас побыстрее убраться отсюда. После того, как я показал ему на свои ноги, и все время качал головой, он понял, и больше не настаивал. Он смотрит на нас и достает из кармана кисет с махоркой. Когда он хочет скрутить папиросу, Отто передает ему коробку с сигаретами марки «Экштайн». Он улыбается и качает головой. Мы знаем, что русские во время наступления захватили много немецких сигарет и табака. Но наш табак слишком слаб для привыкших к махорке русских глоток и легких. Потому русский предпочитает курить свою любимую махорку. После первой затяжки он что-то говорит своей матери. «Матка» подходит к моей кровати и спрашивает, где я получил ранение в ноги.
Я качаю головой и объясняю, что это не ранение, что я сильно стер ноги до крови, пока шел пешком. Она вдруг становится более оживленной и просит меня снять сапоги. Мне и самому бы очень этого хотелось, но ведь потом я не смогу снова их натянуть. Но потом я думаю, что мне ведь все равно конец, в сапогах или без сапог. Она на несколько секунд исчезает в пристройке и показывает мне какую-то мазь. И ее сын тоже показывает на мазь и о чем-то мне говорит. Когда «матка» видит окровавленное сырое мясо на пятках, она хватается за голову и повторяет что-то вроде: – Боже мой, боже мой. Потом она начинает процедуру, в начале которой я вымыл ноги в деревянном тазике с теплой водой, в которую она до этого насыпала какой-то порошок. После этого она смазывает мои раны своей мазью и заматывает несколькими чистыми полосками ткани. В конце она надевает на обе мои ноги чистые, заштопанные немецкие армейские носки.
Это просто чудо! После адских мук последних дней я впервые почти не чувствую боли. Мои ноги расслабленные лежат на железной кровати, и я ощущаю приятную усталость во всем теле. Последним, что я вижу, было расплывающееся перед моими глазами озабоченное лицо Отто, потом я погружаюсь в глубокий сон.
– Пан, пан, давай, быстро! Взволнованные крики доносятся как будто откуда-то издалека. Когда кто-то трясет меня за плечо, я в испуге вскакиваю и вижу какого-то русского над собой. Я хватаю его за горло, так что он от испуга роняет сапоги, которые он принес мне к кровати. Потом я прихожу в себя и бормочу слова извинения. Я очень глубоко спал, и, наверное, прошло уже много часов. Где Отто? Я оглядываюсь по сторонам, но нигде его не вижу. «Матку» тоже не видать. Я смотрю на мои часы. Уже пять утра. Это значит, что я проспал не меньше восьми часов. Я по-русски пытаюсь спросить молодого Ивана об Отто: – Куда мой товарищ? Он качает головой и показывает на улицу. Потом он снова сует мне мои сапоги и поспешно повторяет: – Быстро, быстро!
Что случилось? Почему он так торопится? Неужели его коллеги снова здесь?
Тут вбегает «матка» и взволнованно кричит: – Давай, быстро! Русские солдаты идут! Их много, очень много! Теперь я понял. Но где Отто? Слава Богу, он хотя бы оставил мне мой пистолет. Хватаю сапоги, которые «матка» почистила. Сон и хорошее лечение оказали волшебное воздействие. Мои жизненные силы снова со мной, и даже в ногах я больше не чувствую боли. Но я снова вспоминаю о ней, когда пытаюсь засунуть ноги в сапоги. Конечно, у меня ничего не выходит. Ноги забинтованы, и вместе с толстыми шерстяными носками просто не влезают в сапоги. Что делать? Я не могу их надеть. Но когда я срываю бинт, то снова снаружи оказывается сырое кровавое мясо. Тут открывается дверь и врывается Отто. Под рукой у него русский автомат. – Давай, торопись, Иван скоро будет здесь. Первые из них уже в деревне и обыскивают дома, – кричит он мне и снова выбегает наружу.