Помни время шипов
Шрифт:
Когда нам хочется ласково потрепать их по холке, они только оборачиваются и кусают нас за то мясо, которое еще осталось в наших отощавших телах. Они явно не знали любви, кусачие зверюги. С ними, похоже, раньше жестоко обращались. Каждый раз, когда моя лошадь смотрит на меня своими желтоватыми глазами и скалит зубы, у меня возникает ощущение, что она просто смеется надо мной. Только когда мы достали старые армейские одеяла, и как попонами накрыли ими наших костлявых скакунов, они немного смягчаются и разрешают подольше проехать на них. Впрочем, только до того, как они раскусили и этот трюк и снова упрямо остановились. Мы абсолютно зависим
Слава Богу, благодаря волшебной мази «матки» мои ноги уже зажили, так что я могу проходить большие расстояния пешком. Уже середина марта и самый пик распутицы. Мы снова присоединяемся к массе отступающих пешком немецких солдат. Сопротивление оказываем лишь в тех случаях, когда враг подходит к нам слишком близко. Начальство все еще постоянно пытается сформировать из усталых деморализованных людей боевые части, но после короткого сопротивления они сразу же рассеиваются.
Массу отступающих с левого фланга постоянно сопровождает наступающий противник. Только если ему время от времени приходит в голову атаковать нас с этой стороны, мы пытаемся сопротивляться с нашим скудным вооружением. Так проходят дни, и каждый раз вместе с нами сражаются и отступают уже другие солдаты. Наконец, мы с Отто оказываемся в кучке бывших тыловиков. Из-за усталости и мучений они уже настолько деморализованы, что им на все наплевать. Они обычно остаются в крестьянских избах, пока русские буквально не выгоняют их оттуда прикладами. Некоторые из них даже начинают верить листовкам с призывами сдаваться, которые разбрасывают русские.
Когда мы однажды в здании бывшей школы находим защиту от ливня и ледяного ветра, мы внезапно сталкиваемся с такой вот кучкой. Меня пугают их пустые глаза и апатичное поведение. Они вперемешку лежат на полу, и никто не говорит ни слова. Никто не знает, кто ты и откуда. У всех одинаково дрожат руки, когда они зажигают последний окурок или набивают трубку последними крошками табака. И лохмотья, в которые превратилась одежда на их истощенных телах, тоже у всех одинаково грязные. Возможно, одинаковы и их мысли, если они вообще еще могут о чем-то думать: страх перед завтрашнем днем и полная капитуляция перед нечеловеческими нагрузками.
По ним видно, что им все равно, и что помимо навевающего ужас «Ура!» наступающих русских никто уже не сможет ни добрыми, ни злыми словами заставить их подняться и выполнять приказ. Я с любопытством ожидаю, сможет ли выгнать этих солдат из бывшей школы один обер-лейтенант, который внезапно проезжает мимо на гусеничной машине. Его шинель вся в грязи, а лицо покрыто щетиной. На его плече висит немецкий автомат. По виду и манерам я понимаю, что он опытный фронтовик и честолюбивый сорвиголова. Он с насмешливым видом оглядывает кучку солдат и хрипло рычит: – Вставайте, вставайте, усталые кости, скоро здесь будет Иван и всех перебьет.
Никто даже не попытался встать. Большинство даже не повернули голову в сторону говорившего.
– Ну, люди, вы меня веселите! – обер-лейтенант мрачно смеется и продолжает: – Значит, вы будете ждать, пока Иван со своим «Ура!» не подпалит вам задницу, или как?
Ему никто не отвечает.
Отто толкает меня и ворчит: – Что за дурацкие вопросы задает этот засранец, будто он не знает, что большинство здесь ничего не ели уже несколько дней?
Солдаты тоже морщатся, глупые ухмылки возникают на их лицах, и они молча думают: – Что это за чепуха, зачем спрашивать нас об этом? Они все знают, что деревню давно разграбили, и что продуктовый склад был подожжен прямо у нас под носом. Отто и я даже видели, как несколько солдат чуть ли не избили друг друга до смерти, когда они набросились на полупустую бочку с кислой капустой, обнаруженную в погребе.
– Но если вы голодны, тогда пойдем за мной, – говорит обер-лейтенант все еще тем тоном, который должен звучать равнодушно. Мышь ловят на сало, думаем мы. И, конечно, это его задание снова сформировать боевую группу. Но несколько солдат переглядываются между собой, и один ворчит: – Не, это того не стоит… Чтобы поднимать задницу ради крышки от котелка с супом из старой клячи… Но его сосед замечает: – Но было бы неплохо, пусть даже и такой суп. Моим несчастным костям это придало бы чуть-чуть силы.
– А где тут есть что пожрать? – спрашивает один, скулы которого движутся туда-сюда как рыбьи жабры. Я вижу, что он тоже, как и многие другие, оторвал от шинели погоны, чтобы скрыть свое звание. Он с жадностью и ожиданием глядит на обер-лейтенанта.
– В трех километрах отсюда есть открытый продовольственный склад! Они, должно быть, прикончили интенданта до того, как тот хотел его взорвать, – слышит он в ответ. Солдаты внезапно оживают и даже делают попытки встать.
– Так его уже разграбили, – недоверчиво замечает солдат со скулами, похожими на жабры. Движение вояк снова застывает.
– Чушь! Там столько всякого добра, что хватило бы прокормить два полка.
С этими словами обер-лейтенант лезет в карман и засовывает в рот кусок шоколада. Потом он бросает пару коробок солдатам. – Но если вы не хотите, то Иван с удовольствием все заберет!
После этого он разворачивается и выходит наружу.
Теперь уже их никак не удержать. Прежде столь усталые солдаты вскакивают, выбегают наружу и бегут вслед медленно удаляющемуся гусеничному тягачу. После этого солдаты выбегают и из других домов, и через мгновение на тягаче гроздями висит множество людей. – Слезть! – гремит хриплый голос обер-лейтенанта. – В машине могут оставаться только раненые, и те, у кого серьезно больны ноги.
Когда никто не шелохнулся, его палец внезапно оказывается на спусковом крючке автомата, и очередь проносится над головами солдат. Когда они слезли, сопровождающий фельдфебель отсортировывает раненых и помогает им сесть в машину. Все остальные спешат за обер-лейтенантом пешком.
Где-то через полчаса мы добираемся до склада, и там действительно все именно так, как он говорил. Хотя снаружи и внутри все выглядит так, будто там побывали вандалы, но продуктов в нем еще полно. Перед складом стоят еще три полугусеничные машины, в которых находятся несколько солдат.