Помни время шипов

Кошоррек Гюнтер К.

Как офицер он, без сомнения, воюет за свой солдатский долг и честь. Но, насколько я его знаю, он, прежде всего, воюет по причине своей человеческой ответственности за своих солдат. Из-за его образцового поведения на фронте у его солдат не возникает горького впечатления, будто они только исполнительная анонимная солдатская масса, которая служит на войне лишь расходным материалом. Когда он говорил о своем подразделении, то понимал под этим общность и товарищество в эскадроне, за которые для меня и нескольких других, за неимением других идеалов, еще стоило сражаться.

За все эти месяцы, когда он был у нас, я никогда не слышал, чтобы он что-то говорил о политике или национал-социализме.

У меня такое чувство, будто он стоит выше всех этих вещей.

Когда наш эскадрон из-за сильного огня противника не может продвинуться ни на шаг дальше, наш обер-лейтенант принимает решение. Посмотрев на опушку леса спереди слева от нас, он говорит: – Нам нужно прорваться в лес, тогда мы сможем ударить их с фланга.

Без артподдержки нам там очень тяжело придется, считаем мы, ведь в лесу полно советских солдат. Обер-ефрейтор Клюге высказывает вслух мнение: – Может быть, нашей артиллерии стоит дать по русским хороший залп, господин обер-лейтенант?

– Ничего, мы и так справимся, Клюге. Сообщи в отделение управления эскадрона и в первый взвод, чтобы они сразу же шли за мной, как только я пойду вперед.

После этого он объясняет мне и Фрицу Хаманну: – Вы прикрываете нас огнем из обоих пулеметов, пока мы не дойдем до опушки леса. После этого следуйте за нами и ждите дальнейших приказов.

– Понятно, господин обер-лейтенант!

Уже через пару минут он во главе своих солдат бежит вдоль поросшей кустарником складки местности в направлении леса. Мы постоянно прикрываем их огнем двух пулеметов. Когда русские видят перед собой наших солдат, то выскакивают из окопов и толпами бегут в кустарник. Наш командир первым оказывается у опушки леса. Остальные следуют за ним и все скрываются среди деревьев. Пока по ним еще слабо стреляют.

– Вперед! За ними! Мы с Вариасом с двух сторон хватаем пулемет, уже установленный на станке. Мы бежим к краю леса, в нескольких шагах от нас бегут Фриц Хаманн и «Хапуга», который совсем недавно вернулся из отпуска. Запыхавшись, мы добегаем до опушки и на короткое время переводим дух. Но тут же в нашу сторону летят снаряды, взрывающиеся где-то в верхушках деревьев. Русские ведут по нам заградительный огонь.

Тяжелые снаряды взрываются в кронах дерева и разбрасывают вокруг оторванные ветки. Осколки жужжат. Они с треском опасно падают на нас вниз и врезаются в стволы деревьев и в подлесок. Мы слышим, как команды обер-лейтенанта разносятся эхом по лесу, и слышим очереди ручных пулеметов и его автомата. В бушующем адском грохоте мы ищем укрытие за поваленным бурей на землю стволом дерева и ждем дальнейших приказов.

Нагнувшаяся фигура появляется перед нами из порохового дыма. – Пулеметное отделение? – кричит кто-то. – Это мы, что случилось? – отвечаю я.

– Обер-лейтенант приказал передать вам, чтобы вы переместили второй пулемет на сто метров к правой опушке леса, чтобы прикрыть фланг. Первый пулемет должен следовать за мной к обер-лейтенанту. Фриц Хаманн уже вскочил и бежит, пригибаясь, через подлесок на правый фланг. Мы спотыкаемся о корни и упавшие ветки и спешим за связным. Над нами ревут и трещат снаряды, взрывающиеся в кронах деревьев. Вариас за мной пыхтит и ругается. Из-за адского шума нельзя понять ни слова. Вероятно, он, как и я, думает, что мы теперь отдали бы все, что у нас есть, за наши каски. Но у нас их нет! Поэтому я могу только глубоко втягивать голову в плечи и молиться, чтобы в меня не попали осколки, которые время от времени как ливень обрушиваются на нас сверху. На голове у меня не раз появляется гусиная кожа, и я чувствую, как мои волосы встают дыбом.

Наконец, мы добежали до солдат из легкого взвода. У них уже есть несколько

легкораненых, которых санитар перевязывает или отправляет назад.

– Где обер-лейтенант? – спрашивает связной унтер-офицера.

– Уже далеко впереди! – получает он в ответ.

Мы несемся вперед, перепрыгивая через стволы деревьев. Тут возле нас внезапно оказывается наш «Обер».

– Поторопитесь, парни! – говорит он поспешно. – Вы должны прямо сейчас с пулеметом добежать до опушки леса и установить его там! Обер-лейтенант тоже там! После этого он с несколькими солдатами исчезает в том же направлении.

Мы, перескакивая стволы и расколотые ветки, бежим к опушке леса. Иногда «ноги» пулеметного станка цепляются за кусты, и мы спотыкаемся и падаем. Когда мы уже совсем близко от опушки леса, крик Клюге бьет нас как удар молнии: – Санитара! Обер-лейтенант тяжело ранен!

Мы пробегаем несколько шагов до Клюге. Тут мы видим обер-лейтенанта! Он с закрытыми глазами и восковым лицом лежит на лесной земле. Рядом с ним лежат его украшенная орнаментами палка и автомат. Связной, обер-ефрейтор Клюге, сидит возле него и прижимает перевязочный пакет к кровоточащей ране в голову, которую вызывал осколок снаряда, взорвавшегося в кроне дерева. Клюге плачет и всхлипывает как ребенок, и слезы рисуют светлые борозды на его грязном лице. Вариас и я глубоко потрясены, мне трудно дышать. Глубокая боль охватывает также других, которые подбегают сюда. Мы лежим кругом на земле и безмолвно смотрим на нашего командира эскадрона, которого мы все считали неуязвимым.

Что происходит в душе отдельных солдат, я могу только догадываться, потому что, несмотря на грохот и треск, все в этот момент застыли как окаменевшие. И если бы в этот момент погиб весь мир, то никто из нас не сдвинулся бы с места. Только когда санитар-унтер-офицер склоняется над командиром и перевязывает его, наше оцепенение немного смягчается. На боязливый вопрос, который был написан на наших лицах, санитар во время перевязки ответил нам:

– Обер-лейтенант еще жив! – говорит он. – Но осколок проник ему в голову. Его как можно быстрее нужно отправить на медицинский пункт, чтобы им занялись врачи.

Потом санитар указывает на каску, которая все еще висит на ремне у Клюге: – Если бы он был в каске, этого, вероятно, не случилось бы.

Мы знаем, что Клюге не в чем себя упрекнуть, ведь он выполнял свой долг больше одного раза и предлагал своему командиру надеть каску.

Наш «Обер», для которого ранение нашего командира тоже стало очень тяжелым ударом, напоминает нам о том, что наша атака еще не завершена. – Вперед! Всем занять позицию на опушке леса! – кричит он нам.

После трагического случая прошло всего несколько минут, и мы уже слышим треск станкового пулемета Фрица Хаманна. Мы снова хватаем пулемет и бежим к опушке леса. Мое горло все еще как бы стиснуто, и колени дрожат. Но мы на войне, и никого не интересует, что на душе у отдельного солдата.

Теперь война добралась и до нашего обер-лейтенанта. Именно до него, того человека, который в последние недели и месяцы снова и снова придавал мне силу, вопреки сомнениям, душевному разладу и усталости от боев. Без сомнения, многие солдаты снова вернутся к прежней рутине, к тупости и безразличию, которое позволяет нам сражаться по привычке, так как мы как солдаты обязаны это делать, и не хотим, чтобы нас считали трусами. Это автоматическое действие вместе со всеми, без необходимой движущей силы и без настоящей цели перед глазами. Но тем, кто посылает нас в ад ради своих собственных странных целей, в принципе, плевать на то, что мы думаем, до тех пор, пока мы только сражаемся и не высказываем наши мысли слишком громко.