Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов. Книга 2
Шрифт:
– Изрель такое разрешение дала, – сразу догадываюсь я.
– Вот именно! Этот рыжий хмырь достал меня до печёнок, а я, уверовав в свою неуязвимость, отвечал ему тем же. Но пришло время дуэлей, он меня вызвал, и Изрель разрешила.
– Но ты же ещё не был архивампиром. Или был?
– Не был. Я ещё и не боевой маг! – фыркает оживившийся Санаду. – Дуэль казалась чистым самоубийством, я, разумеется, сбежал, но меня поймали. Посадили под замок. Опять. Я успел пожалеть о своей несдержанности и доверчивости, проститься с жизнью. Но в ночь перед дуэлью Изрель тайно
– Что, ты и от трона сбежать пытался?
– Разумеется! Любое нормальное существо в такой ситуации попытается смыться.
И хотя мы сидим в воспоминании о побоище, я не могу не улыбнуться Санаду, в глазах которого, наконец, появляется искра привычного задора.
Глава 46
Мы смотрим друг на друга. Чёрная прядь, вздрагивая на ветру, пересекает лицо Санаду, и я поднимаю руку, осторожно убираю её за ухо. Санаду щекой прижимается к моей ладони и прикрывает глаза.
Шелестит трава, сползающее за горизонт солнце утягивает за собой свет, позволяя тьме разливаться по земле, медленно поглощая её вместе с телами.
Мои губы наливаются жаром, я чуть подаюсь вперёд, и Санаду, запуская пальцы в волосы на затылке, порывисто меня притягивает. Его дыхание обжигает, и мы впиваемся друг в друга поцелуем – сразу с языком, с остротой клыков и привкусом крови – до дрожи, до головокружения. В поцелуй проваливаемся яростно, самозабвенно и страстно. И хотя втягиваем воздух, дыхания не хватает.
Лихорадочная борьба-ласка губ и языков, ярость эмоций – мы напиваемся ими до одурения и тягуче-томной усталости.
Но когда отрываемся друг от друга и, прижавшись лбами, пытаемся отдышаться, мы по-прежнему сидим на крыше фургона в поле, и сумрак продолжает пожирать убитых давным-давно.
Иллюзия держит Санаду и меня вместе с ним.
Он не закончил со своими чувствами ко всему этому.
– Но тебя поймали, – сипло подталкиваю к продолжению разговора, приглаживаю волосы Санаду. – И ты стал правителем кантона.
– У архивампиров очень убедительные тюрьмы. Посидишь немного – и сразу таким согласием проникаешься, что устоять невозможно, – ёрничает Санаду.
Но мы оба знаем, что его впечатлили отнюдь не тюрьмой.
– Наверное, – не могу сдержать восхищение, – только тебе могли предложить трон как альтернативу тюремному заключению.
– Даже не знаю, почему я вызываю такое маниакальное желание навязать мне ответственную должность!
– Ты умеешь выглядеть убедительно, – кончиками пальцев
– Если я такой убедительный, почему моим отговоркам не верят?
– Потому что все так впечатлены твоей убедительностью, что не могут поверить в обратное, – я мягко улыбаюсь.
Санаду смотрит мне в глаза:
– Так я, получается, жертва чужого самообмана?
– Определённо. И долго тебя в тюрьме мариновали, прежде чем ты согласился занять трон?
– Недолго. Изрель умеет делать предложения, от которых невозможно отказаться, – Санаду пристально смотрит мне в глаза, и я привычно тону в этих чёрных омутах.
Он уже рассказывал, что Изрель в обмен на его согласие занять престол предоставила защиту менталистам. И теперь понимаю, что это защита от поводка крови.
– Что, даже неделю в тюрьме не посидел? – картинно удивляюсь я.
– Два дня всего, пока Изрель утрясала формальности.
– Что, прямо из камеры на трон?
– Представь себе, даже помыться не дали! – театрально возмущается Санаду, и я улыбаюсь: у магов заклинание очистки есть, так что «помыться» можно без воды.
– Наверное, побоялись, что ты улизнёшь через слив, – хмыкаю я.
Небо над нами наливается оранжево-фиолетовым. Санаду мягко улыбается, но иллюзия продолжает держать нас в плену.
И я кровью ощущаю грусть Санаду – словно ледяной стилет в его сердце.
Тяжесть, которой он не поделился.
Что-то, от чего он не может отстраниться даже сейчас.
– Что тебя беспокоит на самом деле? – мой шёпот сливается с шелестом ветра.
Санаду прикрывает веки, пряча свои бездонные тёмные омуты.
Чуть склоняет голову, едва касается моего лба своим и отворачивается. Чтобы снова оглядеть утопающее во мраке поле бойни.
– За эти столетия… – Санаду протяжно вздыхает и убирает мою ладонь со своей щеки, сжимает. – Я заглядывал в сознания многих людей. Узнавал разные жизненные истории… нет, не так.
Он раздражённо потирает переносицу и снова оглядывается. С грустью. С холодной болью в сердце. С ощущением вины.
– Я любил их. Иногда злился, ссорился. Но я их любил. И тосковал о них. Сейчас порой тоскую тоже, даже к труппам другим не присоединялся, старался обходить стороной цирк в память о моих родных, хотя люблю эту атмосферу, и порой мне до крика хочется вспомнить былое, взмыть под купол, ощутить восторг зрителей, эту яркую атмосферу, в которой я вырос и жил.
Сжимаю его пальцы.
– А когда это всё случилось, – Санаду нервно указывает на тела. – Мне было и больно, и страшно, но главное, о чём я думал – это выживание. Я… несмотря на кошмар ситуации, был рад тому, что жив. Я надеялся на спасение. Я служил их убийце. Да, был поводок крови, да, я в итоге в какой-то мере отомстил, но для меня важнее было выжить, я бы ни за что не попытался его убить. И даже когда мечтал от него избавиться, я мечтал сделать это не потому, что он убил моих близких, а только ради освобождения от поводка. И если бы он убрал этот проклятый поводок, я бы сбежал и спрятался.