Посланники
Шрифт:
– Почувствовал?
– спросил отец.
– Да.
– Больно?
– Да.
– Огонь не заставил тебя поразмыслить?
– Нет.
– Напрасно. Советую этим заняться.
Я сделал триста семидесятый шаг.
Посмотрев туда, где слились небо и земля, я подумал об ошибке Достоевского. Красота слишком хрупка, чтобы справиться с мерзостью. И любовь не в силах… Ни она, ни книги, ни музыка…
Земля…
В какой-то книжке я прочёл, как бабушка советовала внучке жарить блины: "Когда подбрасываешь блин на сковородке, надо думать о чём угодно, только не о том, куда он должен попасть. Будешь думать об этом, он обязательно свернётся или шлёпнется на горелку. Чтобы добраться до сути вещей, надо отвлечься от цели…"
Я шёл к яме…
"Неужели, - спросил я себя, - пуля, пущенная из винтовки, и есть цена моей жизни? И о чём жалеть более: о моём настоящем, которого вот-вот лишусь, или о будущем, о котором, возможно, никогда не узнаю?"
Яма…
Ещё мгновенье-другое и я…
Утешил Бисмарк: "В жизни, как в кресле у зубного врача: всё время кажется, что главное ещё будет, а оно уже позади".
Яма…
*(лат) Полюби свою Судьбу.
Всё ближе…
Проходя мимо меня, Цибильски вполголоса проговорил: "Всё то, что Бог и Дьявол задумали проделать с нами, они через несколько мгновений исполнят, однако род Цибильских непременно продлится, ибо свои хромосомы я успел использовать вовремя ".
Я молчал.
– Выше голову, - сказал Цибильски, - расстрел – всё же не вешанье.
И вдруг он повернул голову к конвоиру:
– Продай ружьё!
Тот не ответил.
– Тогда подари!
– предложил Цибильски.
Конвоир растерялся. Его глазные яблоки выступили из орбит, отчего лицо приобрело схожесть с болотной жабой. Конвоир не мог знать о таланте Цибильского к нестандартному мышлению, и уж, конечно, не знал, что, будучи студентом, Цибильски довёл до кипения умы университетской профессуры своим скандальным докладом на тему "Влияние венских сосисок на состояние современной поэзии Австрии".
Придя в себя, конвоир рявкнул: "Молчать!"
Цибильски в ответ рассмеялся, и я, не отрывая от его спины взгляд, подумал: "Цибильски, по своему обыкновению, не упустил возможности лишний раз пошутить. "Второго шанса жизнь не даёт, - любил он повторять, - только не спрашивайте, какой именно шанс". Остановившись у края рва, Цибильски бросил взгляд на тех, кто держал в руках винтовки, выпятил грудь и воскликнул: "Да здравствует король!"
"Молча-а-а-ть!" - гудело в воздухе.
И тут Цибильски добавил: "Короли – мудаки, а вместе с ними и те, кто…"
Пули не дали ему договорить.
Дневной свет загадочно качнулся.
Небо изобразило недовольную гримасу.
…Однажды, когда я стоял у окна моей детской, мне показалось,
Ко мне приблизилась яма.
В воздухе запахло смертью.
В голове шевельнулась мёрзлая мысль: "Вот она плата.. Неужели для того, чтобы возродиться иным, необходимо превратиться в прах и ждать нового акта зачатия?"
Яма…
Я заглянул в неё и увидел Франца. Из его головки вытек мозг, а широко раскрытый рот Георга Колмана напоминал неожиданно вскрикнувшую рыбу. Должно быть, Георга что-то сильно изумило. От кого-то я слышал, что когда родители хоронят своего ребёнка, то вместе с ним они хоронят и Бога.
Яма…
"Неужели эта земля превратит мою плоть в нечто гниющее, невыносимо зловонное…" - подумал я и оглянулся на конвоиров. Я ожидал встретить глаза, налитые кровью хищных зверей. Ошибся. Глаза моих палачей смотрели безразлично и немного устало. "Неважный из меня психолог, - решил я, - ну, да ладно – теперь это последняя в моей жизни ошибка…Das Schlimmuste ist voruber"*. Мама…Отец… Мы стояли в стороне, и вот… Мы проиграли… Разве можно победить, не став солдатом? "
Яма…
Я закрыл глаза и увидел перед собой протянутые ко мне руки Миры.
Подобно царю Соломону, я прошептал: "Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя…"**
Я сделал триста девяностодевятый шаг и прошептал: "Шма, Исраэль…"
Закончив молитву, я сказал себе: "Ещё мгновенье и не станет ни тебя, ни твоих мучений. Ещё мгновенье…И ты, наконец, заживёшь…"
А затем –
отворилась земля, втянув в себя моё тело,
накренился и рухнул мир,
остановилось время,
облепленный глиной, я прислушался к отталкивающему запаху гнилья и понял, что прикоснулся к вечности...
…Ощутив жизнь непохожую на себя и, несмотря на то, что здесь властвовала мгла, я научился ощущать тела моих друзей, узнавать каждого из них по сухому скрипу суставов, а время от времени, чтобы убедиться в их присутствии, я проводил перекличку.
– Георг Колман, ты меня видишь?
– Вижу, - отзывался Георг.
Он видел!
– Цибульски, ты меня слышишь?
– К сожалению, - смеялся Цибильски.
Старый шутник слышал!
Расспрашивать Курта Хуперта было бесполезно – после полученного удара прикладом винтовки в ухо, он ещё при жизни оглох.
– Копеловски, тебе не холодно?
– Слава Богу, - облегчённо вздыхал Копеловски, - я не настолько жив, чтобы испытывать холод, голод и боли.