Последние ратники. Бросок волка

Скрипец Антон

Хром умел владеть оружием. Сабля вертелась в его кулаке даже не так, словно была естественным его продолжением. Это скорее рука исполняла все прихоти клинка, изгибаясь и изворачиваясь так, как он того желал. Монашек успел различить лишь пару смазанных движений, как ушкуйник, выпад которого мгновение назад отвел от своего соратника Хром, уже растянулся на земле. А калека-ветеран, не особенно тяготясь своим увечьем, уже отводил от своей головы следующий удар.

Неотрывно наблюдая за одноруким, он совершенно выпустил из внимания, как к воротам подъехали другие воины княжьей дружины. Двое мигом спешились, бросившись на выручку однорукому, еще трое, не осаживая коней, выметнулись из-под навеса ворот во внутренний двор крепостицы,

расшвыряв по дороге чахлый заслон из стражей боярина Клина. Опрокинув последних защитников ворот, пешие киевляне ринулись во двор. Лишь один из них остался, немедленно всем своим весом уперевшись в створку ворот.

— Тяжеленная хрень! — ругнулся надтреснутым с натуги голосом гридень. — Слышь, в сарафане! Корни пустил!? Сюда иди! Вторую отворяй!

Словно стряхнув оцепенение, Яшка кинулся на зов. В этот миг он вообще туго соображал, и уж конечно не мог осознать, что подмога такого тщедушного помощника вряд ли сможет принести хоть какую-то пользу. Он просто бросился делать то, что ему говорили. Воткнувшись костлявым плечом в массивное дерево, он честно постарался сдвинуть створку с места. В чем, конечно, не особенно преуспел. Но попыток не бросил, снова и снова наваливаясь на нее. Он будто пытался хотя бы этим занятием отвлечь себя от развернувшегося перед ним буйства смерти.

Поначалу «послушник» даже не понял, что это за такой странный звук стукнул у самого уха. А когда тот повторился, то показался до жути знакомым сопровождающий его свист. И лишь после того, как третья стрела пришпилила к воротам край широкого рукава рясы, аналитик с ужасом рухнул на землю. Сразу два оперенных древка впились в массивные доски как раз на уровне его груди, еще мгновение назад находившейся там. Еще одна стрела клюнула одну из железных полос обивки и отрикошетила куда-то в сторону. Яков, как пришпиленная к стене бабочка, не мог ни откатиться в сторону, ни убежать — стрела плотно засела в дереве. Черноризец так и застыл, лежа на земле и с напрасной надеждой пытаясь укрыться от гудящей в воздухе смерти вскинутой в отчаянном защитном жесте рукой.

13. Штурм (продолжение)

Дружиннику, призвавшему книгочея на помощь, повезло еще меньше. Стрела пробила кольчугу на спине. Вторая торчала из ноги. Воин тоже лежал на земле, на одном уровне с Яшкиным взором, и оттого послушник видел его глаза. Только что они светились жизнью, едва не вылезая с натуги из глазниц, а сейчас жутко упёрлись в него неподвижным остекленевшим взглядом. Если что в этот миг и понимал книгочей, так это то, что ему этот бездушный взор будет сниться всю оставшуюся жизнь.

Совсем рядом с яшкиной головой тяжело протопали сапоги.

— Крыша! — прокричал где-то голос Никодима. — Бьют с крыши!

Кричал он лучникам. Тем самым, которых миновала конная лавина боярских латников. Теперь они, худо-бедно сумев сомкнуть втрое поредевший строй, пришли на выручку. И это их сапоги протопали у самого яшкиного лица. Киевляне не особенно обратили внимание на кипящую прямо перед ними сечу. Стрелки, засевшие на крыше терема, были очень хорошо видны в отсветах пожара.

— Где ж твой хвалёный «аварийный вариант»? — перехваченным горлом просипел сам себе Яков. «Нам ведь сейчас не требуется покрошить в требуху сотню-другую врагов?» — спрашивал его перед ночным променадом в разбойничью таверну Никодим. Вот сейчас это бы ничуть не помешало.

Прорвавшиеся внутрь конники отбивались от насевших ушкуйников и гридней Клина. Остальных воев, что, спешившись, сумели отстоять ворота, даже видно не было: то ли смешались в этой свалке, то ли их уже срубили и втоптали в землю. Зато высокая фигура Хрома отчетливо была видна даже в тесной круговерти битвы. Изогнутый его клинок продолжал чертить в воздухе немыслимые кружева, успевая отражать атаки чуть не со всех сторон.

Никодим куда-то запропастился.

Ворвавшиеся в ворота лучники первый

залп дали по крыше терема. Второй рой стрел устремился вслед за первым. И лишь после этого стрелки одарили своими гостинцами боярскую пешую рать. Защитникам уже удалось повалить на землю одного всадника вместе с конем, а другого вышибить из седла. Даже Хром на короткое время затерялся в толчее бойни. Помощь пришла хоть и не так скоро, как хотелось бы, но все же вовремя. Княжьи лучники били с расстояния меньше десятка шагов, не особенно даже целясь. И многоголосый шорох смерти, заполнивший пространство привратного дворика, в один миг выкосил и без того не особенно стройные порядки обороняющихся. Те из них, что находились в этот момент ближе к лучникам, тут же ринулись навстречу новой опасности. И были встречены плотным роем стрел, выпущенных в упор.

Тем злее вломились в строй лучников воины, миновавшие свистящую в воздухе оперенную смерть. Легкая броня стрелков, которые в битве вообще-то не должны принимать на себя прямую атаку, хоронясь за спинами тяжелой пехоты, плохо защитила от мечей. Штурмующих было тут чуть не в полтора раза больше, но тонкая их шеренга дрогнула, прогнулась и разорвалась посредине. Гридень, первым прорубивший строй врага, внезапно возник прямо перед Яшкой. В левой руке он держал разбитый круглый щит, измочаленный до такой степени, что он непременно развалился бы, даже шоркни по нему веником. В правой сжимал шестопер. Злая встопорщенная борода стояла торчком. Не тратя попусту время, он развернулся и тут же опустил свое оружие на голову ближайшего стрелка. Тот рухнул ничком без единого звука, а боярский гридень уже рубился с другим киевлянином. Он ткнул ему в лицо остатками щита, отчего тот окончательно развалился, а шестопером, прочертив им в воздухе широкую дугу, ударил в плечо. Легкая кольчуга стрелка жалобно звякнула, рука повисла плетью, выронив лук, но вторая, сжимавшая стрелу, без промедления вонзила узкое зазубренное острие прямо в глаз бородачу.

Яшка изо всех сил зажмурился, не в силах больше смотреть на кровавое зрелище. Наощупь свободной рукой он нашарил древко стрелы, пришпилившей его к воротам, и попытался ее выдернуть. Бесполезно — засела так крепко, что даже расшатать ее не удавалось. Тогда он навалился всем телом на древко и, до боли стиснув с натуги зубы, переломил его. Освободив рукав, едва удержался от соблазна тут же вскочить на ноги и рвануть подальше отсюда: вовремя смекнул, что лучше уж схорониться в тени.

Сеча перестала напоминать даже отдаленное подобие правильного боя, превратившись в жуткую резню. Где свои, где чужие в этой свалке разобрать не представлялось возможным. «Монашку» даже показалось, что варвары принялись убивать друг друга вообще без разбору. Крики раненых и посмертные хрипы умирающих смешались со звоном мечей, лязгом мнущихся под ударами лат и треском не то щитов, не то костей. Единственный торчавший до сих пор поверх бурлящего месива людей всадник, больше не высился над свалкой битвы. Лишь его гнедая лошадь с диким ржанием неслась куда-то вглубь двора, высоко вскидывая задние ноги и громко бренча сброей. И, провожая ее совершенно ошалевшим взглядом, он заметил новых действующих лиц этого жуткого представления.

Две створки двери, что вела внутрь терема, с треском распахнулись и из них выметнулись десятка полтора-два воинов. Шли они, плотно сомкнув массивные щиты, скорым размеренным шагом. Как мифическое существо с множеством рук, ног и голов. Яков уж было решил, что перевес в живой силе сейчас вновь окажется на стороне обороняющихся, и его, чего доброго, раз уж проник в крепость в рядах осаждающих, вместе с ними и порешат. Паника, на короткое время расцепившая свои костлявые пальцы на его глотке, вновь с готовностью стиснула горло. Ноги, вполне уже, впрочем, привычно, в очередной раз отказались повиноваться. Яшке ничего больше не оставалось, как расширенными от ужаса глазами смотреть на размеренно вышагивавшую в его сторону смерть.