Последние ратники. Бросок волка
Шрифт:
Плотный строй тяжелых латников врезался в толпу, единым махом отбросив ее на несколько шагов. В этой свалке у княжьих дружинников не было никакой возможности перестроится, и им ничего более не оставалось, как пятится к воротам. Гуще полетели стрелы — лучники с ближайших стен принялись осыпать ими прорвавшихся внутрь крепости врагов.
— Да что ж вам всем так умереть-то не терпится?! — взмолился про себя Яшка.
Впрочем, ближники Клина Ратиборыча, судя по всему, геройски полечь не собирались. Дождавшись, когда в сечу врубятся вои, спустившиеся с крепостных стен, они тем же откатились назад. Монашек, понимая, что в этом отступлении, скорее всего кроется и его спасение, возликовал. Ненадолго.
Пятились латники к длинной постройке, которая
И в этот миг Яшка увидел боярина Клина. Спутать его с кем-то другим было бы мудрено. Необъятную, как у брата, стать обтягивала дорогая, сработанная из крупных составных пластин броня. На голове красовался шлем с личиной, закрывавшей половину лица. Лишь глаза горели злобой в узкой прорези, да некогда окладистая борода не особенно солидно скомкалась на груди. В седло боярин опустился тяжело, поддерживаемый с двух сторон крепкими дружинниками. Опустившись на спину скакуну, бывший княжий ближник устало опустил плечи и вообще обмяк так, словно не воевода сейчас сидел в седле, а размокший мешок с мукой. «Монашку» даже почудилось, что боярин едва не сверзился на землю, но вовремя подоспевшие конные вои успели его подхватить и удержать.
— Да он нездоров. Очень нездоров, — подумалось вдруг Яшке с такой спокойной ясностью, что он сам дался диву.
Конники мгновенно выстроились правильным клином, со всех сторон закрыв закованными в булат рядами воеводу. Их было немного, но большого войска для того, чтобы на пути к бегству втоптать в раздавленную сапогами землю порядки киевлян, и не требовалось.
Один из трех дружинников, занявших место на острие клина, громко и пронзительно вскрикнул, чуть привстав в седле. Верховые единым порывом двинулись вперед. Сорваться с места в галоп им мешал едва не вываливающийся из седла воевода. Но, Яшка теперь знал это совершенно точно, стоило им набрать ход, и остановить их смог бы только плотный строй тяжелой пехоты с длинными пиками. Да и то не сразу. А такового здесь не было. Только насмерть перепуганный аналитик.
Конники вломились в сечу чинно, как будто даже с ленцой. Тем не менее, пеших воев — и своих, и чужих — обрушившаяся на них железная стена разметала в разные стороны, как ветер сухие листья. Те, кому особенно не повезло, с пронзительными воплями скрылись под копытами.
— Ворота! — разнесся над месивом сечи зычный голос Хрома. — Ворота закрывайте! Не дайте уйти!
Яшка вяло подивился тому, что однорукий его знакомец все еще жив. Здоровых да крепких воев на раскисшей от крови земле перед воротами осталось лежать без счету. А уж то, что в этой ужасной резне удалось уцелеть калеке, можно было объяснить разве что чудом. Как, впрочем, и то, что в добром здравии до сих пор пребывал и сам книгочей.
Если бы он знал, какая нечистая сила его воздела на ноги и швырнула вперед, наперерез конной лавине — то есть практически навстречу верной смерти — проклял бы ее навеки. И тем не менее, аналитик, будто кнутом подстегнутый окриком Хрома, вскинулся и бросился к проёму ворот. Проскочить успел едва-едва, явственно ощутив на затылке горячее дыхание лошадей. В последний момент, отчаянно пытаясь увернуться от настигающей смерти, со всего маха налетел брюхом на что-то очень твердое. От боли в глазах потемнело, дыхание оборвалось, а ноги подломились.
Первое, что он почувствовал, когда спустя еще миг пришел в себя — первый ряд конных латников пронесся мимо, обдав его волной горячего воздуха. Второй наверняка втоптал бы его в землю, не особенно даже это заметив, но вдруг конь, что пер прямо на Яшку, резко припал на одну ногу, бухнулся на колени и с пронзительным жалобным ржанием повалился под ноги
Лошадь, едва не стоптавшая Якова, сбила с ног второго коня, тот, жутко кувыркнувшись и хрустнув не то костями своего всадника, не то собственной шеей, грохнулся всей тяжеленной тушей в аккурат поперек прохода. Мчавшийся следом скакун налетел уже на эту тушу, но сумел удержаться на ногах и, круто подавшись в сторону, бухнулся боком на стену. Короткий вскрик всадника оборвался жалобным лязгом кулем слетевшего на землю закованного в железо тела. Другие кони становились на дыбы, жутко молотя передними копытами, сбрасывали седоков, оглушительно ржали, налетая друг на друга и ломая тесный строй.
Как бы трудно не было в это поверить, но то, что не под силу оказалось сделать нескольким десяткам опытных воев, сотворил тщедушный «монашек».
У ног Якова из земли торчал окровавленный боевой топор, на который, судя по всему, и наступил едва не растоптавший Яшку конь. Секира эта чуть ранее торчала из массивной доски ворот, и монашек, должно быть, налетел на ее рукоять животом, вырвал из створки так, что она ухнулась на землю — лезвием кверху — и покалечила лошади ноги.
Конники, поняв, что через завал лошадиных тел прорваться не удастся, размесили землю в том месте, где только что валялся монашек, и лишь после этого подались назад. Путь к отступлению оказался окончательно отрезан, и теперь выход у них был один — либо сдаваться, либо принять смерть. И, судя по тому, как порывисто боярские вои слезали с коней, вынимая на ходу оружие, покорно мириться со своей участью они даже не думали.
Едва не зашибив монашка, на землю тяжело бухнулось бездыханное тело. На чьей стороне был этот воин, Яшка не взялся бы определить. Но раз уж свалился он с крепостной стены, значит, киевляне все же сумели додавить защитников и теперь теснили их в сторону сходен. Эту догадку подтвердил еще один разбойного вида мужик, сверзившийся с прясла во внутренний двор заставы. Этот еще был жив. Тяжело хрипя, он попытался отползти в сторону от свалки, волоча по раскисшей земле недвижные кули ног, но повезло ему куда меньше книгочея. Одна из лошадей, дико гарцуя на месте и стараясь оборвать узду, за которую ее держал хозяин, наступила бедняге на руку. Тот дико заорал, забившись в яростном припадке. От истошного крика лошадь пришла в еще большее неистовство, замолотила ногаим, и одно из массивных ее копыт опустилось раненому между лопаток.
Яшка зажмурился, сжался в тугой комок и тут его желудок вывернулся наизнанку. Благо, извергать оказалось особо нечего. Тело корчилось и тряслось, изрыгая комки какой-то горькой слизи.
Когда корчи понемногу улеглись, он судорожно утер лицо рукавом. Зачем, и сам сказать не смог бы — одежда была до того грязна, что измазался он еще больше.
С лестниц, ведущих вниз с горящих стен, пятились последние их защитники. Сверху их теснили княжьи латники.
В ворота что-то тяжело бухнуло. От неожиданности Яков отпрянул в сторону. От удара с надвратной башни с грохотом посыпались горящие бревна. Удар повторился еще раз. Казалось, сейчас вся стрельня, задрожавшая как осиновый лист, рассыплется и похоронит под своими останками всех, кому не посчастливилось в этот миг оказаться в кровавом котле. Но это, похоже, ничуть не смущало воев, рванувших во двор заставы через так и не закрывшиеся до конца ворота. Они были вооружены длинными пиками, и почти все наконечники и древки копий были в темных потеках крови. Что говорило об одном — им все же удалось пересилить боярскую конницу. И удалось подвести к стенам таран, который сейчас и долбил в упрямо не поддающиеся створки. Откуда ж им с той стороны было знать, что ворота изнутри завалены телами коней и их всадников, и легче разбить их в щепу, чем приоткрыть еще хоть на вершок.