Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
Он больше не был верен своему брату. Он больше не был верен Императору.
Но она так устала. Сил почти не осталось. Хотелось лечь на футон, закрыть глаза и пропасть не меньше недели.
— Вы должны отдохнуть, госпожа, — сказал ей кто-то из самураев. — Мы закончим здесь.
Она смогла лишь кивнуть в ответ. Даже не возразила, не притворилась, что готова остаться. Окинула напоследок взглядом разбросанные по снегу тела и побрела, пошатываясь, в шатер. К своему удивлению, внутри не встретила дядю. Мамору велел увести его к остальным пленным и оставить
Ей хватило сил почистить снегом руки в жалкой попытке стереть с них кровь и умыть лицо остатками теплой воды. Когда она вошла в шатер, Мамору, едва взглянув на нее, нахмурился.
— Зачем ты ослушалась и влезла в ту битву? Они бы справились без тебя, — сурово выговорил он ей.
Талила тяжело опустилась на футон и пожала плечами.
— Ты не можешь этого знать, — пробормотала она тихо. — Я должна была убедиться, что среди Сёдзан не было мага теней.
— Ты едва не надорвалась, пока бежала по хребту в лагерь, — непреклонно продолжил Мамору. — Ты уже с трудом стояла на ногах, когда показался отряд Хироку. И сейчас... Я запрещаю тебе себя истязать, ты меня слышишь?
Его слова в небольшом шатре прозвучали раскатами грома. Талила широко распахнула глаза.
— Я твой муж, — твердым голосом, словно и не было никакой раны, словно вообще ничего не было, пророкотал Мамору. — И твой господин. Сама выбирай, почему, но ты будешь мне подчиняться.
Она так оторопела и удивилась, что смогла лишь кивнуть.
— Уничтожать себя из-за чувства вины — это недостойно, Талила.
Тут она уже усмехнулась, потому что Мамору, подобно всем мужчинам, ничего не смыслил в чувствах. Он не угадал.
Чувства вины не было.
Было другое.
Но она скорее откусит язык, чем заговорит об этом вслух.
***
Полководца Осаку и входивших в его отряд людей разыскали утром, когда закончился снегопад. Воины Сёдзан спешили, а потому не удостоверились, что убили всех врагов из побеждённого отряда.
Осака был жив. Как были живы еще несколько человек. Их доставили вниз, в лагерь у подножья горы, и разместили в отдельном шатре. Талила прошла мимо него, уловив краем уха негромкие голоса и стоны раненых, и направилась дальше. К месту, где держали пленённых самураев. И ее дядю.
Стражники пропустили ее, не задав ни единого вопроса. Они привыкли к ней. Привыкли, что она сражалась вместе с ними, пока Мамору валялся в лихорадке. Привыкли, что полководец Осака ей доверял. Что их господин ей доверял.
И сейчас Талила собиралась нагло воспользоваться этим безграничным доверием. Возможно — поступиться принципами. Но она чувствовала, что второй шанс ей уже никогда не представится. И если она хочет разузнать что-то у своего дяди, то должна сделать это сейчас.
Пленников разместили под навесом. Им даже разожгли костер и выдали старые плащи, в которые можно было укутаться на ночь. Талила дернула уголками губ, рассматривая их пристанище. Почти сразу же она почувствовала на себе жадный, требовательный взгляд. Подняла голову: на нее смотрел господин Хироку.
Не желая терять ни минуты, она подошла к нему:
— Что нужно от меня твоего мужу, племянница? — спросил мужчина, когда она остановилась напротив него.
Он сидел на земле на заплечном мешке и казался постаревшим на несколько лет. Когда они встретились впервые на землях Сёдзан, он выглядел гораздо моложе и бодрее. Теперь же Талила смотрела на него и видела перед собой старика.
Подавив вздох, она опустилась на корточки. Ей нужно кое-что выяснить у Хироку, поговорить с ним с глазу на глазах. То, о чем она хотела спросить, не предназначалось для чужих ушей.
— Я пришла к тебе сама, — сказала она негромко.
Поначалу ей было непривычно и тяжело обращаться к нему столь неуважительно. Не прибавлять «господин». Не подскакивать с места, если он стоял на ногах. Ее учили совсем иначе, а Хироку был ей родственником. Старшим мужчиной в семье, пусть и изгнанным. Но он был врагом Мамору.
И это решило все.
— Я слушаю тебя, племянница, — оскалился он.
— Расскажи мне о пророчестве, — выпалила Талила на выдохе.
Она пристально всматривалась в лицо мужчины, следя за малейшими переменами в нем. Его брови едва заметно приподнялись, когда он услышал ее вопрос, и что-то мелькнуло во взгляде.
— Я много знаю пророчеств, — отозвался Хироку с напускной ленцой, намереваясь потянуть время.
— Расскажи мне о том самом.
Теперь уже пришел его черед внимательно разглядывать Талилу.
— Что ты можешь мне предложить за этот рассказ? — спросил он спустя несколько долгих минут, наполненных молчанием.
Она сузила глаза. По сути, предложить ему ей было нечего. Решающее слово останется за Мамору, и если он вздумает казнить самого Хироку и всех его людей, Талила ничего не сможет сделать.
Наверное, раньше в ней что-то дрогнуло бы, и она выдала бы свою неуверенность и растерянность. Раньше бы она замялась, опустила взгляд, принялась что-то бормотать себе под нос. Но той Талила, которая жила до дня, когда брат-бастард Императора, Клятвопреступник, господин Мамору Сакамото, вторгся в их родовое поместье, больше не было.
Она давно умерла.
И потому Талила лишь насмешливо фыркнула.
— Нет ничего, что облегчит твою участь, — сказала она ровным голосом. — И ты это знаешь не хуже меня. Мой муж никогда тебя не пощадит.
— Так зачем же мне откровенничать о пророчестве с тобой? Иди спроси о нем мужа, — хрипло отозвался Хироку.
Но он не отодвинулся и не отвернулся, а продолжал смотреть на Талилу и жадно ловить ее реакцию.
— Потому что ты всегда хотел рассказать мне о нем, дядя. Ты упомянул его при нашей первой встрече, хотя мог бы промолчать. А теперь такая возможность у тебя есть. Ведь я сама пришла к тебе.
Хироку молчал так долго, что в какое-то мгновение комок у нее в груди сжался, и она почувствовала горечь разочарования. Неужели она неправильно рассчитала? Неужели ошиблась в нем?