Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы
Шрифт:
Ещё в неоконченной Лермонтовым «Княгине Лиговской» герой, мелкий чиновник Станислав Красинский, бунтует открыто, как и «маленькие» герои Пушкина, и бросает в лицо своему обидчику, Григорию Печорину: «Я хотел вас заставить раскаяться… А разве задавить человека ничего — шутка — потеха?» [26. Т. 4. С. 122–123]. Однако в дальнейшем «маленькие» герои становятся совершенно безответны: их словно подменили. Они если и решаются на бунт, то или напившись пьяным (Макар Девушкин в «Бедных людях»), или сойдя с ума (Аксентий Поприщин в «Записках сумасшедшего»), или и вовсе после смерти, превратившись в привидение (Акакий Башмачкин в «Шинели»).
Соответственно, и судьбы всех этих «маленьких людей» одна горше
В интерпретации авторов и большинства критиков, вина во всех этих случаях возлагается на общество, государственное устройство, а прежде всего — на кровожадный Петербург. Крестовский так и пишет: «…нищета и пролетариат суть сами по себе преступление целого общества, виновного в таком строе своей общественной жизни, который может порождать эти горькие явления» [24. Т. 2. С. 426].
Тем не менее в откровениях Макара Девушкина явственно вырисовывается и другая, не менее важная причина: «Я вам. спроста скажу, — я человек неучёный; читал я до сей поры мало, очень мало читал, да почти ничего.»; «…что я теперь в свободное время делаю? Сплю, дурак дураком»; «…знаете ли, Варенька, что сделал мне злой человек? А срамно сказать, что он сделал; спросите — отчего сделал? А оттого, что я смирненький, а оттого, что я тихонький, а оттого, что добренький!»; «…всякое состояние определено Всевышним на долю человеческую. Тому определено быть в генеральских эполетах, этому служить титулярным советником; такому-то повелевать, а такому-то безропотно и в страхе повиноваться. Это уж по способности человека рассчитано; иной на одно способен, а другой на другое, а способности устроены самим Богом» [19. Т. 1. С. 59, 51, 47, 61]. Другими словами, перед нами человек малообразованный, ленивый, бесхарактерный, покорный судьбе, а значит, в своём положении он повинен прежде всего сам.
Казалось бы, все эти Акакии Башмачкины, Аксентии Поприщины, Макары Девушкины, Вареньки Добросёловы и Сонечки Мармеладовы просто не способны превратиться в «больших» людей. Но вот счастливый случай или незначительная мутация генов, при которой бесхребетность трансформируется в пронырливость, и на месте «маленького», забитого горемыки возникает монстр. В классической русской литературе таких единицы. Клон Голядкина из «Двойника» Достоевского, в мгновенье ока сумевший по чужим спинам взобраться наверх и подмять под себя всё и вся. Расплюев из «Смерти Тарелкина» Александра Сухово-Кобылина, кричащий: «…сам я свету Божьего бегал… вот этих петличек дрожал — а теперь меня дрожать будут!.. Раболепствовать будут!» [36а. С. 173]. Учитель Передонов из «Мелкого беса» Фёдора Сологуба. Зато после 1917 года в реальной жизни таких будут миллионы: среди партийных и государственных чиновников, чекистов-следователей и особистов, стукачей и управдомов, продавцов и завмагов — всех, кто прежде был никем, но благодаря «родной советской власти» смог стать всем.
Параллельные заметки. Сам термин «лишние люди» утвердился в русской литературной речи гораздо позже, в 1850 году, когда вышла повесть Ивана Тургенева «Дневник лишнего человека». Хотя впервые этот тип героя, по тем или иным причинам не находящего себе места в обществе, появился в западноевропейской литературе, причём задолго до Чацкого и Онегина. Достаточно вспомнить Гамлета и Дон Кихота. Да и «маленькими людьми» западноевропейская литература была богато насыщена ещё с XVIII века.
Однако
Русская и, в частности, петербургская литература XIX века изобиловала не только типичными героями, но и «бродячими» сюжетами. Что это было — неосознанное заимствование, а может, плагиат?..
Вот характерный пример. Один из наиболее популярных литературных героев той поры — ростовщик: скупой, жестокий, равнодушный к чужому горю, сеющий вокруг беду и гибель. В повести «Портрет» Гоголь писал, что стоило обратиться к этому ростовщику, как «честный, трезвый человек делался пьяницей… купеческий приказчик обворовал своего хозяина. извозчик, возивший несколько лет честно, за грош зарезал седока» [16. Т. 3. С. 122]. Даже после смерти ужасного шейлока его портрет продолжал нести смерть тем, кто приносил к себе в дом это изображение.
Поздней тот же образ появляется в «Преступлении и наказании». Но вот что примечательно: ситуация, воспроизведённая в знаменитом романе Достоевского, сюжетно повторяет «Пиковую даму». Да, у Пушкина никакого ростовщика не было и в помине. Тем не менее сюжет и там и тут практически одинаков. И вызван он одной и той же дилеммой, стоящей перед обоими главными действующими лицами: или и дальше влачить нищенское существование, или заполучить богатство никому не нужной старухи. Даже девушек в обоих случаях зовут одинаково: Елизавета. Разница лишь в том, что юный Германн явился с незаряженным пистолетом к старой графине, и она умерла от одного только страха, а его сверстник Раскольников, придя к старухе-процентщице, убил её топором.
Казалось бы, уж теперь-то сюжет исчерпан. Однако в «Петербургских трущобах» он появляется вновь. И хотя здесь возникают принципиально иные вариации — ростовщик Морденко остался жив, покушался на него отпетый уголовник, а его подельник Иван Вересов, всё тот же, до боли знакомый читателю, бедный молодой человек, оклеветан и затем, к счастью, оправдан, — сюжетная канва мгновенно узнаваема.
Подобных перекличек было немало. Широко известно, что идею «Ревизора» Гоголю подарил Пушкин. Меньше известно, что подарком это называл лишь сам Николай Васильевич [21. Т. 4. С. 102–104], тогда как Александр Сергеевич «в кругу своих домашних… говорил, смеясь: “С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя"» [5. С. 71]. И ещё меньше известно, что три аналогичные истории были написаны раньше гоголевской: комедия (правда, не опубликованная) «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе» Григория Квитки-Основьяненко, повесть «Провинциальные актёры» Александра Вельтмана, а также пьеса «Ревизоры, или Славны бубны за горами» Николая Полевого.
Иные авторы, увидев свой сюжет в интерпретации коллеги, проявляли недовольство, даже возмущение. Иван Гончаров публично обвинил Ивана Тургенева в том, что «Дворянское гнездо» и «Накануне» — чистейшей воды воровство. Однако можно ли все эти факты считать плагиатом? Ведь типичные герои не могли миновать типичных же положений, а следовательно, и типичных сюжетов, в основе которых всё та же страшная изнанка Петербурга и всей петербургской России — обман, разврат, убийство, существование на грани помешательства…