Постоялый двор Синичкино
Шрифт:
— Не у всех одна любовь на всю жизнь, как у Вас с тётей Машей, — не удержался от замечания Радмир. — У отца моего сколько женщин было?
— А хоть одну он до ЗАГСа довёл? Нет! То-то и оно: не встретил Вениамин свою вторую половинку или встретил, но не распознал, — парировал Самуил Яковлевич. — Так что ты в любовных делах на отца не ровняйся. Почувствуешь, что любишь всем сердцем, что готов умереть за девушку — хватай её и женись сразу.
— Спасибо за совет. Пойду работать, — Радмир встал и задумчиво посмотрел в окно, где с парковки на дорогу выруливал
Глава 11
Оказавшись в одной машине Юрием Павловским, Гертруда оробела. Она не знала, как начать разговор. Помог сам Павловский.
— Я пригласил тебя с собой, так как хочу, чтобы ты поговорила с Серафимой Харитоновной. Она всю жизнь прожила в этих местах.
— Но никогда не слышала о навьях, — предположила Гертруда.
— Совершенно верно, — кивнул Юра. — Я у неё уже интересовался: даже слова такого не знает.
— Нахим Ходорёнок говорил, что у его тёщи проблемы с памятью, — вспомнила Гера.
— Ты просто не хочешь признать, что верование местных жителей в навьий — это твоя выдумка, — бросив на Гертруду быстрый взгляд, холодно сказал Юрий.
— Я ничего не выдумывала! Бабушка мне о них рассказывала! — Гера отвернулась к окну и обиженно надула губки.
Павловский не стал её больше провоцировать разговорами о навьях и включил радио.
Под болтовню диджея, прерываемую песнями, они доехали до большого села Дымково. Дома здесь стояли в несколько рядов-улиц. Проехав пять домов на первой от съезда с асфальтированной трассы улице, Павловский завернул направо и остановился возле добротного кирпичного коттеджа, во дворе которого возле разобранного велосипеда суетился Нахим Ходорёнок.
— Конь мой сломался: цепь полетела, — вместо приветствия сообщил он Юре и Гертруде. — Вот, капаюсь, ставлю её на место.
— Мы к Серафиме Харитоновне, — пояснил своё появление перед домом Ходорёнка Павловский.
— Так я понял, что не ко мне! — хохотнул Нахим. — Проходите в дом. Тёща там на кухне помогает моей жене обед готовить. Ну как помогает? Топчется рядом, указания раздаёт. Она всю жизнь любила поруководить. Я так и говорю: "Вы, мамаша, наш бессменный руководитель."
Пощряемые оставшимся на улице Нахимом, Гертруда и Юра вошли в котедж и оказались в широкой прихожей.
— Здравствуйте! — крикнул Павловский
В прихожей тут же появилась полная женщина лет пятидесяти. Черты её лица были мелкими, что делало женщину не слишком привлекательной.
— Мама, это к тебе! — громко сказала она, тихо добавив. — Разувайтесь, проходите в гостиную.
Юра и Гера сняли обувь.
— Иди за мной, — Павловский первым покинул прихожую и уверенно вошёл в боковую дверь.
Гертруда, сделав тоже самое, попала в светлую комнату, где вдоль одной стены стоял большой диван, напротив него, между двух окон, висел на стене телевизор, а под ним стоял журнальный столик на колёсиках. Пол в комнате устилал мягкий ковёр.
Гера и Юра сели на диван.
— Кто тут ко мне пришёл? — в комнату вошла маленькая, тоненькая,
— Здравствуйте, Серафима Харитоновна, — улыбнулся ей Юра. — Вы меня помните?
— Нет, милок, не припоминаю, — покачала головой старушка.
— Ну, как же, мама! Это учёный. Ты ему песни поёшь, — в комнату вошла полная женщина со стулом в руках.
— Ву-чё-ный! — протянула старушка. — Теперь помню.
Женщина поставила стул напротив дивана.
— Садись, мама, — велела она старухе и пояснила Гере. — Мама не любит на диване сидеть. Говорит, что слишком мягко.
Старушка медленно подошла к стулу, села на него и, как примерная школьница, сложила руки на коленях.
— Вы, дети, не обращайте внимания на валенки и тужурку мою меховую. Я с ума не сошла! Знаю, что за окном лето, только кровь меня совсем не греет. Мёрзну, поэтому оделась потеплее, — прошамкала она.
— Ну, вы работайте. Я на кухне. Когда закончите, чай пить будем, — с этими словами полная женщина ушла, а Гертруда с сожалением подумала, что её детские воспоминание не сохранили образа жены Нахима Ходорёнка, а вот Серафиму Харитоновну она вспомнила сразу, как только увидела. В детстве Гера звала её бабка Фима и очень боялась за крутой нрав: Нахим правду сказал о том, что его тёща всегда любила командовать.
— Серафима Харитоновна, мы в прошлый раз остановились на песнях, которые во время вечерних посиделок молодёжь пела. Давайте продолжим! Вы будете петь, а я вас на телефон снимать, — Павловский достал из кармана смартфон.
— Добра, касатик. Спою тебе песню, — согласно закивала бабка Фима.
Старуха облизала тонкие сухие губы и запела: "Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я что люблю!..."
— Стоп. Это Вы уже мне пели, — остановил её Юра.
— Тогда вот эту давай спою. Её пели, когда кудель пряли. Соберёмся все девки в одной хате, на лавки посядем, прялки поставим перед собой и поём:
Матросёнок на реке! Аленькие губки!
Возьми меня сироту! Еду в одной юбке!
Ой ты, маменька моя,
Дай ты мне совета:
Ти ж поехать с моряком на край бела света!
Мать совет такой даёт:
Он тебя не любит!
С тобой годик поживёт,
А потом погубит.
Старуха сделала паузу, снова облизала губы и продолжила петь:
Не послушалась она маменьки совета:
Уехала с моряком на край бела света.
Живёт годик, живёт два,
Горюшка не знает,
Только маменьки совет
Часто вспоминает.
Старушка замолчала. Она хмурилась, нервно теребила край меховой жилетки:
— Сейчас, детки, сейчас. Дайте подумать.
Гера поняла, что бабка Фима пытается вспомнить продолжение песни.
— Не волнуйтесь, — успокоил Серафиму Харитоновну Юра. — Спойте что-нибудь другое.
— Эту хочу тебе спеть. Она же моя любимая! — проворчала старушка и, улыбнулась:
— Вспомнила!
Бабка Фима погладила меховую жилетку, затем, набрав побольше воздуха в лёгкие, запела: