Постоялый двор Синичкино
Шрифт:
— Полагаю, что должен принести тебе свои извинения за то, что считал местные верования в навьий твоей выдумкой, — смущённо сказал он.
— Мы все ошибаемся, — улыбнулась ему Гертруда. — Я, например, ошибалась, считая тебя надменным, упрямым всезнайкой.
— Ты правда думала, что я такой?! — удивлённо округлил глаза Юрий.
— Говорю же, что все мы ошибаемся, — покраснев от смущения, пролепетала Гера.
— Сейчас ты, конечно, хочешь находку получше рассмотреть, — Павловский кивнул на жестяную коробку, — но может вечером, перед
— Давай не сегодня, — попросила Гера.
— Понимаю тебя. Сам был бы не всилах оторваться от таких бумаг, — Юра с завистью посмотрел на Гертруду. — Встретимся за ужином.
— Я не буду ужинать. Увидимся завтра!
Весь остаток дня Гертруда провела в комнате, рассматривая фотографии из жестяной коробки, решив, что записи могут подождать до утра.
Глава 16
Спать Гера легла в десять вечера и спала беспокойно. События прошедшего дня взбудоражили её психику. Всю ночь ей снились эпизоды из детства. Яркие картинки, как в калейдоскопе, сменяли друг друга: вот она играет во дворе бабушки Марьяны, вот бежит по летнему лесу за бабочкой, стоит возле валуна Деда...
Сон с навьей накатил под утро и был очень реалистичным. Навья вышла, как обычно, за сосны на поляне с валуном. Выглядела она более ужасно, чем обычно: волосы, словно живые, шевелились в воздухе, уродское безглазое лицо обезображивал зловещий оскал.
— Плата-расплата неминуема! Моя ты! Моя! — шептала навья, протягивая к Гертруде свои длинные руки...
Гера закричала во сне и проснулась. Дрожащей рукой она нащупала под подушкой зажигалку и зажгла свечу. Тонкое пламя осветило комнату, придав ей атмосферу фильма-хоррора. Гертруда поспешила встать с кровати и включить верхний свет.
Когда яркая люстра, встроенная в потолок, вспыхнула, наполнив комнату ярким жёлтым светом, Гера с ногами забралась в кресло, сжалась в комок и попыталась успокоить колотившееся от страха сердце.
— Почему мне так страшно? — размышляла она. — За двадцать два года я уже привыкла к кошмарам с навьями и не сильно их пугалась. Сейчас во сне было что-то новое, такое, от чего липкий страх не отступал. Гера закрыла глаза, вернулась в сон и шаг за шагом начала прокручивать его в голове.
Через несколько долгих секунд Гертруда, поняв в чём причина охватившего её страха, резко открыла глаза: во сне с навьей, в отличие от всех предыдущих кошмаров, Гера была взрослой, а не восьмилетним ребёнком!
— Что же это такое? — Гертруда почувствовала, как по телу пробежали мурашки.
Она обхватила руками колени, уставилась на тонкий огонёк пламени свечи и впервые в жизни зашептала молитву, которую часто слышала в детстве от бабки Марьяны: "Славная и всехвальная ученице Христова Мария! Умоли возлюбленного тобою и возлюбившего тя Христа Бога..."
Проговорить на расспев слова молитвы на удивление помогло успокоиться. Страх отступил.
Гера погасила свет и вернулась
До самого рассвета Гертруда, свернувшись под одеялом колачиком, смотрела на пламя свечи.
В семь утра, Гера, совершенно разбитая, погасила свечу, встала с кровати и решила принять душ, но вспомнила, что чистые полотенца закончились.
— Ладно, — решила она. — Подожду, пока горничная придёт убираться и принесёт полотенца.
Кое-как приведя себя в порядок, Гертруда спустилась в столовую, чтобы позавтракать.
В столовой был только Радмир: он завтракал за столиком у окна.
— Привет, — подсела к нему Гера.
— Выглядишь неважно, — отметил Радмир.
— Кошмар ночью приснился и после уснуть не смогла, — пояснила Гертруда.
— Сочувствую. Обстановка у нас способствует кошмарам.
— Если честно, то меня с детства кошмары мучают, — призналась Гера. — Мне снится навья.
— Не нужно было тебе сюда приезжать, — с сожалением произнёс Радмир.
— Может наоборот: я именно здесь и должна сейчас быть, — задумчиво произнесла Гертруда и хотела спросить Радмира, есть ли новости о смерти Натаниэлы Веркуть, но не успела: в столовую вошёл Самуил Яковлевич Флор.
— Доброе утро! Надеюсь, что сегодня мы обойдёмся без смертей, — подсев за столик к Радмиру и Гере, хмуро произнёс старик.
— Тоже на это надеюсь, — ответил Радмир.
— У меня, когда я ротой командовал, солдатик один суицид совершил, — начал рассказ Флор. — Сходил в увольнение, узнал о неверности девушки, вернулся и ночью в туалете повесился...
— К чему Вы это рассказываете? — перебила Гера старика.
— К тому, милая Гертрудочка, что человек — существо непредсказуемое: я этого солдата считал очень стрессоустойчивым, — назидательно пояснил Флор.
— Отец выставил на продажу Синичкино, — сменил тему Радмир.
— Знаю и подумываю о том, чтобы купить постоялый двор, — немного помолчав, ответил Самуил Яковлевич.
— Вас не смущает то, что здесь умерло шесть человек? — уточнила Гертруда.
— Меня тяжело чем-то смутить, — усмехнулся Самуил Флор, и Гера вспомнила вчерашнее предположение Павловского о том, что Самуил Яковлевич причастен к смертям постояльцев. Теперь эта идея не казалась Гертруде нелепой.
До конца завтрака она, не обронив ни слова, слушала разговор Радмира и Самуила Флора о финансовых вложениях в рисковые проекты.
Возвращаясь в комнату, Гера застала возле своей двери горничную, невысокую русоволосую девушку в чёрном-платье униформе.
— Ты хочешь прибрать у меня? — спросила Гертруда.
— Да, — закивала головой горничная, почему-то испугавшись Геры.
Гертруда открыла дверь в комнату:
— У меня чистые полотенца закончились.
— Сейчас принесу, — тихо ответила горничная.
— Тебя ведь Таней зовут? — Гертруда вспомнила, как вторая горничная прошлым утром обращалась к подруге.