Постоялый двор Синичкино
Шрифт:
— Нет, меня вырастили родственники: дядя Гоша и тётя Оля. Они очень славные.
— Эй, где вы? — раздался голос Юры. — Дом абсолютно пустой. Пол провалился. Хотите зайти внутрь — будьте осторожны!
— Давай я первый пойду, — предложил Радмир.
— Нет, иди за мной, — велела ему Гера.
Они вошли в тёмные сени, прошли, перешагивая дыры в полу, в комнату. Здесь действительно было пусто. Ни дивана, ни стола, ни буфета, ни шкафа, которые помнила Гертруда, не было на своих местах. Только огромная печь пустым зевом, словно глазом, взирала на нежданных гостей.
—
— Никто. Мебель валяется в орешнике, — Юра кивнул на окно. — Видимо бомжы или вандалы покуражились.
Гера подошла к окну и поняла, что Юрий прав: в зарослях орешника была вся мебель из дома.
— Здесь делать нечего. Давайте в Синичкино возвращаться, — предложил Радмир.
— Я поддерживаю предложение! — отозвался Юрий.
Гера с тоской продолжала смотреть на мебель. Воспоминания, которые она двадцать два года пыталась подавить в себе, волной нахлынули на Гертруду. Она вспомнила похороны бабушки, свой отъезд в город и сам момент, когда умирала бабка Марьяна. Всё происходило ночью, когда восьмилетняя Гера проснулась от стонов бабушки...
— Бабулечка, что с тобой? Болит что-нибудь? — Гертруда подбежала к печи, где на полатях спала бабка Марьяна.
— Ничего не болит, — бабка говорила через силу, тяжело дыша. — Руку мне свою дай. Я тебя за ручку поддержу.
Гера взобралась на полати и протянула бабушке руку.
— Теперь слушай меня внимательно, — бормотала старуха. — На столе стоит коробка жестяная из-под твоего любимого вишнёвого желейного печенья. Иди и сию же минуту спрячь эту коробку в дырку под печкой. Только не открывай её. Поняла?
— Всё поняла, — закивала в темноте головой маленькая Гера.
— Как коробку спрячешь, ложись спать. До восхода солнца меня не зови и не буди. Чуешь?
— Слышу бабулечка! — заверила бабку Гертруда.
— Ну, всё, детка. Храни тебя Бог! Беги, делай, что я велела, — костлявая рука бабки Марьяны крепко сжала тоненькую ручку Геры и через секунду резко её отпустила.
Гертруда соскочила на пол, спрятала в подпечье коробку из-под печенья, после чего, как было велено, легла на диван и спокойно уснула, а утром долго будила бабушку, пока не поняла, что она не проснётся…
— Гертруда, ты в порядке? — вывел Геру из задумчивости голос Радмира.
— Да, — растерянно пробормотала Гера.
— Ты очень бледная. Давай на свежий воздух вернёмся, — Юра указал рукой на дверь.
— Сейчас, — Гера осторожно прошла к печи, стала перед ней на колени и, засунув руку в большую щель между печкой и полом, извлекла оттуда жестяную коробку, на крышке которой были изображены круглые желейные печеньки и красные вишенки.
— Как я могла это забыть?! — бормотала Гертруда, вытирая пыль с коробки.
Юра и Радмир внимательно следили за происходящим.
— Эту коробку мне, умирая, бабушка велела спрятать под печкой, — пояснила Гера мужчинам.
— Что в коробке? — заинтересовался Юра.
— Я не знаю, — призналась Гертруда.
— Давайте выйдем на улицу и посмотрим, — предложил Радмир.
Гертруда согласно кивнула, после чего первая
На улице Гертруда осторожно открыла коробку. Внутри было много тетрадных листов в клеточку, исписанных корявым неразборчивым почерком и семейных фотографий.
— Это бабушка писала, — перебирая листы, прошептала Гера.
— Ничего не разобрать, — разочарованно произнёс Павловский, заглянув из-за плеча Гертруды в коробку.
— Я всё понимаю, — улыбнулась Гера. — Здесь сказки, которые бабуля мне рассказывала, песни, которые она пела, её заговоры от испуга. Ещё записи вижу о лечебных свойствах трав.
— Правда? — Юра скептически посмотрел на каракули.
— Да. Вот здесь, — Гера вытащила один из листов. — Слова, которые надо говорить на Марьин день, когда умываешься росой. Видишь: вверху страницы бабушка даже название написала "Марьин день" и приписку под ним сделала "говорить восходящему солнцу." Такое чувство, что бабушка мне свои знания передала.
С восторгом перебирая записи, Гера указала на пожелтевший лист:
— Вот, смотрите, бабуля даже нарисовала для меня, как какое-то растение выглядит.
— А про навьий что-нибудь есть? — заинтересовался Радмир.
Гертруда порылась в коробке и указала на один из листов:
— Это заговор-защита от навьий. Именно это ты, Юра, требовал. Теперь веришь, что навьи — часть местных верований? — с торжеством спросила Гертруда.
— Покажи! — попросил Павловский.
Гертруда вытащила лист с заговором из коробки. Вместе с ним к её ногам упала слегка выцвевшая фотография. На фотографии в линию стояли высокий черноволосый мужчина, худенькая женщина с пшеничными волосами и старуха с покрытой платком головой. Мужчина держал на руках маленькую девочку лет трёх.
Гера, мгновенно забыв по заговор от навьий, подняла фотографию и начала водить по ней пальцем:
— Это папа, мама, бабушка и я. Мы стоим на этой поляне.
Гера всхлипнула.
— Пойдём, — Радмир потянул за руку с интересом рассматривавшего фото Юрия.
— Да, точно: тебе, Гертруда, надо побыть одной, — спохватился Юра. — Мы будем ждать тебя в конце тропинки.
Мужчины ушли, а Гера, присев на крыльцо, смотрела на фото и плакала. Она не знала сколько времени провела в одиночестве, но, выплакав все слёзы, почувствовала, что впервые за долгие годы может спокойно думать о смерти бабушки, словно она простилась и отпустила очень давнюю боль.
Гера спрятала фотографию в глубокий внутренний карман джинсовой куртки, закрыла жестяную коробку, последний раз посмотрела на дом и начала пробираться через орешник и крапиву туда, где её ждали Радмир и Юрий.
— Нормально себя чувствуешь? — спросил её Юра, когда, прижимая к груди коробку, Гера вышла из зарослей.
— Да. Всё хорошо, — заверила его Гертруда. — Теперь можем возвращаться в Синичкино.
Глава 15
Покидая поляну, на которой стоял дом бабки Марьи, Юрий и Радмир пропустили Гертруду вперёд, признавая за ней право указывать дорогу к постоялому двору.