Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– Данила, надо быть построже с ними, вон у меня сынок тоже бесится, и приходится воевать с нём. Данила, вас вызывают в Красноярск УФМС, и Андриянову дочь надо оформить, а то у ней нету свидетельство рождение.
– А чё, наши документы ишо не пришли?
– Да нет.
– Значит, мне надо выезжать в Уругвай поновить паспорт.
– А что уругвайскоя посёльство?
– А я лицо без гражданства, мне может его поновить толькя МИД Уругвая.
– Ну, смотри сам.
И он ушёл. Значит, Абрикосов разразил уже и Рассолова. Да, так трудно будет жить. Но почему так? Куда лучше жить дружно и быть
Коля год не прожил и уже хочет уходить, и всё винит Абрикосова. Как-то раз спросил у Коле:
– Коля, подскажи. Вы с Енисею из тайги, там тоже есть староверы?
– Да, очень много.
– Но и как бы возле них устроиться?
– О, ето сурьёзноя дело. Вас нихто не примет, все живут своим кланом. Да ишо мало добра: оне сэлый год готовют пушнину, ну всё, что ценно, и везут в город, а там гуляют месяц-два, а потом снова едут в тайгу на год.
– Да, нехорошая новость, и ето нам не нужноя.
А Софоний рассказывает. Он был в Солнечным, к ним попасть трудно, там живут воздоржно, даже не берут паспорта, считают за грех. Он сполюбил девушку, ей пятнадцать лет, ето будут Черепановы. Нам ета фамилия знакома, оне с Алтая, и часть из них попала с нашими в США. Их три сестры, и оне собираются в монастырь на Дубчес. Да, значит, порядошна семья. Ну, дай бы Бог, чтобы у них сошлось.
9
Я все эти дни ходил мучной [416] . Что делать? Етот рай неохота покидать, и знаю, здесь с долгами не расшитаюсь, а етого нельзя допустить. Моё убежища – ето речушка, и часто ко мне приходила Марфа и всё приспрашивалась:
416
В муках, переживаниях.
– Что с тобой, милый Терентьевич?
– Да вот решаю, как поступить, Маша.
– Ну и что надумал?
– Да надо действовать.
– А что?
– А вот последнюю силу положу. Оне собираются уезжать, но я их опережу. Я им создам там систему, чтобы оне все жили вместе, а мы с тобой будем жить здесь, и Софоний с нами. А ета система она нам нужная, чем-то надо отдавать долги, а здесь на самом деле неоткуда рашшитывать, а там ето будет доступно. Ну, и книгу надо писать, может, и ето что-нибудь поможет. Ольга Геннадьевна хочет помогчи перевести на английский и на испанский, а ето очень важно, можно сделать презентацию в США и в Испании. Сама знаешь, для нашай жизни ничего не надо придумывать, а писать толькя правду. А жизнь наша, сама знаешь, вся в событьях, и с етим помрём, наверно.
– Да, ты прав, Терентьевич, и сколь уже тебя просют, чтобы писал. Как я помню, уже четырнадцать лет, ето было в 95-м году. И я уверена в тебя, у тебя получится, и потомству останется история. Давай начинай, мы все тебя поддоржим.
– Ну, Маша, спаси Христос за доверия. Но знай, мне надо большую консентрацию и я должен быть один. И на ето я избираю Аргентину, Танин дом, и заоднемя разберусь, каки для нас перспективы там есть.
– Ну что,
– Хорошо. Ну, моё золотса, – и мы обои заплакали.
На другой день приходит Андриян и Георгий, я им говорю:
– Вы собрались, а я уже буду там.
– Как так?
– А вот так. У меня паспорт через месяц прострачивается, мне надо ехать его поновлять, и я останусь у Татьяне книгу писать и заоднимя рассмотрюсь, чем заняться.
– Тятя, но я поеду в Уругвай, я должен разобраться с етой коррупсыяй.
– Андриян, не чуди.
– Тятя, я не могу так жить. Невинныя сидят и гниют в тюрмах, а коррупсионеры продолжают на воле, продолжают дальше, топют невинных. Я мог бы толькя просидеть двадцать четыре часа, но я просидел три месяца, я специально ето сделал, и теперь мне всё известно, хто в чём заморанной, даже знаю, каки судьи подкупаются и садют невинных.
– Но, Андриян, знаешь, как ето опасно?
– Да, знаю, но и знаю, как их словить.
– Но смотри сам. А как вы думаете поехать, ведь деняг ни копейки?
– Да сам не знаю.
– Ну, вот что я тебе советую. Поезжай один, а семья пускай останется. Как ни говори, здесь у нас продукту на год и в тепле, а я постараюсь в Москве деняг вам раздобыть. Готовьте сарафаньяв, наших рубашак, а я раздобуду, куда сдать. Храмов много, и есть куда обратиться.
– Да, тятя, план хороший, но как я без Неониле буду жить?
– Андриян, но само лёгко вытерпеть ето одному. Хорошо, мы подумаем. А ты, Георгий, жди моего звонка.
– Хорошо, тятенькя, будем ждать.
– А Неонила поедет со мной, я ей оформлю свидетельство рождение.
Мне было обидно все ети дни. Уже начала осень, опять всё красиво. Андриян копал у себя погреб и попросил Софония, чтобы помог.
На третьяй день приходит Абрикосов и рассказывает:
– Данила, я тебе нашёл строителей-староверов, оне тебе построют за пятнадцать дней, и берут всего сто тысяч рублей.
– Ну вот, договаривайся немедленно, а я выезжаю в Уругвай поновить паспорт, и займи мне десять тысяч рублей.
– Хорошо, возми.
– А когда вы выезжаете, Владимир Фёдорович?
– Прямо чичас, у меня гости на Таловке.
– А вы можете подождать с часок?
– Да, подождём, Данила, но вы доложны подъехать на Ак-Хем.
Я стал собираться, но у меня сердце ныло. Куда ни зглянешь – слёзы пробивают, всех жалко, ну что поделаешь… Марфа собралась провожать до Ак-Хема, и детки также. Плывём до Ак-Хема, я вижу: у Марфе слёзы текут. У меня сердце сжалось.
Приехали на Ак-Хем, нас уже ждут, вышли все провожать. Смотрю, и Елена плачет, Марфа туда же. Я подошёл, всех обнимал, целовал и наказывал набрать терпление и Бога молить. Но ето расставанья было нелёгкоя, я все силы ложил, чтобы не заплакать, и Андрияна просил достроить дом и баню, он обещал. Я сял в катер – и Ваня с Мастридияй тоже заплакали. Мне стало худо, и мы поплыли, а нас долго провожали.
Через два часа мы приплыли на Таловку, уже вечером. Абрикосов дал нам дом с Неонилой, а сам, сказал, ночует с гостями на большим катере. Но как странно: Абрикосов доверил нам свой дом, он вообче не любит посторонним дом доверять.