Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
Через час слушаю крик и спор, иду туда: да ето голос братухин. Подхожу:
– Что с тобой, братуха?
– Да вон Мефодий распсиховался, собрался домой.
– Стой, братуха, чичас разберёмся.
Я догнал Мефодия, вижу, что он уже с женой и детками и подходют к машине.
– А ну, племянничек, в чём дело, что ты так быстро собрался?
– А чё тятя не в своё дело лезет!
– Но в чём дело, расскажи.
– Филиппка обличал нас как мог, и тятю и нас, я не вытерпел и стал в застачу за тятю и за всех нас, а тятя не разобрался, давай на меня кричать, вот и мне стало обидно, и мы собрались домой.
– Слушай,
– Но почему тятя за них, они кровь сосут, а он ишо и за них!
– Милый ты мой, ты не понял, подожди.
Я крикнул Степану:
– Братуха, иди суды!
Он пришёл:
– В чём дело?
– Братуха, выслушай, что произошло.
– Мефодий, повтори по порядку.
Мефодий всё снова рассказал, тогда Степан понял.
– А я, дурак, думал тебя нагонять.
– Братуха, ето начин всем болезням. Подождите, оне все возмужают, вот потом увидите, хто оне будут.
– Да оне уже все заодно с Тимофеям.
– Но ето цветочки, ягодки все впереде.
Ну, мы Мефодия вернули, смотрим, Филиппка уехал со свадьбы, а так свадьба прошла благополучно.
18
Андриян собрался в Уругвай на рыбалку и хотел вернуть мене деньги, что остались из тех сто тысяч рублей, у него осталось тысяча двести долларов. Я наказал:
– Возми их с собой, оне тебе пригодятся, да будь аккуратне с Пиегой.
Он уехал в Уругвай, я вернулся в Сиполети. Моя посадка всходит, но тут же падает. Стал проверять: ето червяк гусан [434] косит под корень. Я стал орошать [435] и снова подсаживать, и так отстоял. Огород хоть и поздняй, получился – ну, слава Богу. Я ночами пишу, а утрами за огородом хожу, у меня пошло как по маслу.
434
Исп. gusano – червяк.
435
Опрыскивать всходы, поливать землю раствором пестицидов для уничтожения вредителей.
Подошёл Рожественский пост. Звонит Степан и просит:
– Данила, ради Христа приезжай.
– Что случилось?
– Машка Германова [436] прибежала с Боливии со слезами. Сам знаешь, Тимофей их послал в Боливию, и жмут как могут, Сашка путём не живёт с ней, издеётся да бьёт, а чичас избил, и она уехала от него.
– Но, братуха, Евдокея сама виновата, зачем было лезти в застачу первый раз, вот теперь Тимофей будут высыпаться на ней.
436
Дарья – дочь Евдокеи Зайцевой и Германа Овчинникова, вышедшая замуж за одного из сыновей наставника Тимофея Снегирева.
– Но Тимофей тоже не прав, он сразу их отлучил, а Герман кричит: она несовершеннолетня, оне не могут так поступать, и страшшат посольством США.
– Да я знаю, что он прав, но надо поговорить
– Братуха, пользы не будет, но я приеду.
В субботу я приехал, мы со Степаном поехали к Евдокее. Та увидала нас – в слёзы, Герман нервничат. Когда всё стихло, я стал говорить:
– Почему мы, Зайчаты, не дружны и чужаемся, а вот когда приходют нужды, тогда ищем защиты? Пора давно одуматься и хорошень подумать, можем ли мы расшитывать на брата или на сестру. А нужда всегда придёт сама собой.
Евдокее стало неловко, но Герман сказал:
– Да, ты прав, Данила. Ну вот завтра воскресенье, надо поговорить с Тимофеям.
– Но пользы не будет. Вы сами его возвысили. Евдокея, ты сама говорила, что здесь толькя один Тимофей порядошный человек, вот теперь получай порядошного свата. А я давно раскусил его, чем он пахнет, но вы нихто не слушали, а вот теперь сами подтверждаете, что я говорил пятнадцать лет назадь.
– Да, ето было, и мы ему верили, – ответила Евдокея.
Тут рассуждали всяко-разно, но я стоял на своём:
– Надо аккуратне, вы сами говорите: он загордел, и не забудьте: вся его шайкя за него горой, а вы одне. Ну, что Бог даст.
Утром в воскресенье отмолились, Степан остановил собор и задал вопрос Тимофею:
– Тимофей, слухи идут, что ты говоришь, что тут появилась кака-то партия, но знай: никаких партияв нету и не доложно быть. Я первый етого против.
Герман задал вопрос:
– По какой вине убежала от вас моя дочь?
Тимофей зъелся:
– Спросите у ней!
– Но зачем бьёте её?
– Нихто её не бил.
– А ну, Машка, выходи на круг!
Ей стыдно, но она вышла и подтвердила, что били и издевались:
– И поетому я уехала.
– Нихто её не бил, она сама придумала.
– Но народ видел и подтвердил.
Вижу, что Герман рассуждает справедливо, но Тимофей виляет душой. Я ввязался в разговор:
– Тимофей, вы два свата, ето дело ваша, и вы ето доложны наладить без людей, по-хорошему, как когда сватали. Но я вижу, Герман с семьёй уже отлучён, а вы в сторонке. Ето же несправедливо: по закону, вы тоже доложны быть отлучёны, пока не наладите ваши отношение.
Тимофей закричал:
– Данила, хто тебя звал? Ты не нашего собору.
– Да, я не вашего собору, но я зван братом Степаном, и не забудьте: она моя племянница.
– А ты свою жену не бил?
– Да, я бил, но мои родители за ето меня наказывали, но не её. Я вижу, Тимофей, ты сам не хошь наладить семейноя положение.
Тут крёстна тоже не вытерпела и стала говорить Тимофею. Но атмосфера уже накалилась, Тимофей соскочил с лавки и пошёл, Гришка Овчинников закричал на крёстну, Кондрат на меня, и все пошли на улицу. На улице при всех я сказал Кондрату:
– Да, недаром мать твоя сказала: не гладкой ты. Невинных жмёте, а винных защищаете.
– Ты не нашего собору, да ишо и голос подымаешь!
– Да, вы фарисеи, лицемеры, у вас так: приезжают развратники из США, вы с ними жрёте и молитесь вместе, и всё хорошо, а тут – «не вашего собору».
Ему стало неудобно, и мы все разъехались.
Мы у Степана пообедали, я попросил, чтобы он отвёз на терминал автобусной.
– Ну, братуха, сам видишь: с вашего рая ничего не будет. Нет у вас ни одного порядошного лица, чтобы правду навести.