Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Чего ты испугалась, деревня? Разве господин урядник не понимает, что я присяжный человек? Пойдем скорей к себе в хату.
– - Ваше благородье!.. Провались я на этом месте -- не он!.. Чтоб мне света белого не видеть!..
– - пуще выла старуха.
– - Э-э, какая ты несговорчивая, -- насильно тащил ее маньчжурец, -- я ж тебе говорю, пойдем скореича!..
На улице, впившись пальцами в ее руку, так, что женщина застонала от боли, он бешено прохрипел:
– - Зар-режу, дьявол старый!.. Только сделай еще раз!..
Старуха зарыдала.
– -
– - оттолкнул ее солдат.
– - Скройся с глаз долой, сердобольная ворона!..
XIV
На пестрой неделе, за три дня до мясного заговенья, в округе произошли великие события, а в Осташкове опять заговорили о студентах.
Перед событиями к нам приезжала стриженая барышня. Чужие люди у нас диво, городские -- два. Барышня оделась в голубое шелковое платье, пальто на меху -- настоящая дворянка. На станции спросила Лопатина, ее послали в Захаровку, а Лопатин в этот день ушел с книжками в Мытищи, приказав жене молчать... Больше часа барышня стояла перед бабой, спрашивая, где Илья Микитич, а та резала корове бураки и молчала, даже не поздоровалась с приезжей. Барышня решила, что баба немая, пошла искать Лопатина по деревне, за ней набрался человек в двадцать пять хвост любопытных, никто не знал, где Илья Микитич. Было холодно, в тонких ботинках барышня промокла, посинела, чуть не плачет, а захаровцы, особенно бабы, пристают к ней с расспросами: по какому случаю ей понадобился Илья Микитич?
– - Ведь он у нас разновер, Ильюшка-то.
– - Поп-от его страсть как не любит, чихотку!
– - Может, тебе позвать Васютку Прокуду, лавопшика: у него всякий товар, какой душа желает...
Барышня спросила меня.
– - Не знаем, -- сказали ей,-- у нас таких нету. Поспрошай в Свирепине.
Человек пятнадцать вызвалось проводить ее: благо недалеко -- три версты. Она отказалась от провожатых, захватив с собой лишь одного мальчугана, уверявшего, что он меня хорошо знает, что я действительно живу в Свирепине. Но остальные тоже пошли провожать: мальчишка-то дуроломный, еще не в ту деревню заведет, не того мужика укажет!.. Барышня сказала, что она меня хорошо знает, не ошибется.
– - Ну, тогда провожать нечего, -- согласились захаровцы и пошли не вместе с нею, а поодаль, шагах в сорока, только чтобы не терять ее из вида. А когда сравнялись с рощей, которую дорога огибала полукругом, двинули напрямки через сугробы, прибежав в Свирепино раньше барышни.
– - А мы уж тут, -- добродушно улыбаясь, встретили они ее у свирепинской околицы.
– - Видать, что не привычны ходить пешечком... Пока присядьте, ребята побежали искать Ивана... Присядьте...
В Свирепине меня не нашли. Старуха Прасковья Шитикова, прибежавшая последнею, печально сказала барышне:
– - Был он у меня, деточка, на прошлой неделе, а сейчас нету!.. Может, опять когда приедет, бог его знает... Вы с им на Украине, что ли, виделись?
– - Да, -- сказала барышня.
Свирепинцы переглянулись с захаровцами.
– - Полюбовница... Разыскивает!..
В избе у нас сидела
Мать, любительница святости, несмотря на язвительный смех отца, как и Трофим Бычок, утверждала, что "народился антихрист".
– - Ваньтя, Ваньтя, -- с треском влетел в избу Климка Щукин, пасынок Аксиньи.
– - Беги скорей на улицу: к тебе приехала крымская полюбовница!.. Ей-богу!.. В дипломате!.. В мужиковской шапке!..; Хвостом-то так и мельтешит по снегу... Богатая!.. Беги!..
Не успел Климка закончить своей захлебывающейся речи, в двери, как лиса, просунула коргастую голову Чиказенчиха, смутьянка, помешавшаяся на сплетнях.
– - А к вам гости, -- сладенько пропела она, пряча блудливую улыбку.
– - Тебя, Иван, ищет!.. Прямо с машины... С Совастопали!..
Я в недоумении поглядел на мать, на отца, на Мотю. У них вытянулись лица. Настя густо, виновато покраснела.
– - Ее свирепинские парни провожают!..
– - продолжал, прыская, Климка.
– - Которые свистят во след-от, глаза лопни!."
Толпа захаровцев, свирепинцев, осташковцев подошла, гудя, к нашей избе.
– - Хоз-зява!.. Дома ай нет?
В раму застучали палки, кулаки, к стеклу прилипли расплющенные рожи.
Вместе с домашними я выскочил на крыльцо, столкнувшись на пороге с барышней.
– - Наконец-то!
– - чуть не со слезами воскликнула она, протягивая ко мне руки.
И по тому, как измученная поисками и любопытными расспросами барышня обрадовалась мне, как бросилась навстречу и как крепко сжала мои руки, все окончательно уверились в том, что приехавшая -- моя крымская полюбовница.
– - Не с брюхом ли?.. Петре Лаврентьичу внучка!..
– - фыркали из сеней.
– - Он, поди, как змей теперь шипит!.. Мужик сурьезный, взбаломошный, горячий...
– - К вечеру беспременно произойдет сраженье!..
– - Ваньтя-то!
– - моталась в толпе Чиказенчиха.
– - Услыхал, что прикатила, в лице переменился, побледнел, глазами туды-суды, сам не знает куды!.. Пришпилила молодчика!..
– - Шахтер, -- увидал я Петю, -- разгони их, сволочей!.. Что они, как собаки, лезут?
– - Да я, Вань, не могу, -- смущенно замялся Петя.
– - Их дьяволов, полна улица... Чего ты, скажут, задаешься? Свою ждешь?
– - Он осклабился.
– - Это же городская барышня!.. Осел!.. "Свою ждешь"!
– - Как?
– - разинул шахтер рот.
– - Это которая бумаги составляет?
– - Лицо его побагровело, ноздри раздулись.
– - На какую, право, беду без соображенья можно напороться... Ведь это даже удивительно!..
Схватив дубовый пест, он зверем выпрыгнул из сеней в середину толпы.
– - Марш!..
Полетели пинки, затрещины, поднялся визг; через минуту под окнами на измятом снегу валялась только кем-то оброненная сандального цвета однопалая варежка.
– - Скажи Прохору, что приехала стриженая барышня, -- шепнул я Насте.
– - Беги одним духом... Это неправда, что полюбовница!..