Повесть о первом взводе
Шрифт:
– Вроде вывих, - решил Птичкин.
– Надо бы сейчас и вправить, пока свежий. Сейчас не вправим, потом хуже будет, разнесет ногу, как полено.
– Умеешь что ли?
– спросил Земсков.
– Дело нехитрое. Видел я, однажды, как ногу вправляют, как раз щиколотку. Может кто другой умеет?
– обратился Птичкин к собравшимся.
Умельца не нашлось.
– Значит я, - решил Птичкин.
– Но больно будет. Потерпишь?
– А куда мне деваться?
– кажется, Земсков хотел улыбнуться, но улыбка у него не получилась.
–
Трибунский взял Земскова за плечи, Григоренко обхватил вторую ногу, а Птичкин еще раз ощупал стопу, пошевелил ею осторожно.
– Готов?
– спросил он.
Земсков кивнул - давай.
– Держите крепче, - попросил Птичкин и рванул щиколотку.
Земсков вскрикнул, лоб у него мгновенно покрылся каплями пота.
Может костоправ-доброволец что-то и не так делал, но получилось. Птичкин еще раз осторожно ощупал ногу.
– Болит, конечно?
– А ты как думаешь?
– Земсков выдохнул, посмотрел как-то рассеянно...
– Ладно, бывало хуже.
– Должно поболеть. Вывих все-таки. Вправил я тебе стопу. Теперь перебинтовать надо, и потуже. Через пару дней будешь в норме, - заверил Птичкин.
– И палку тебе хорошую надо. Придется пока с бадиком поковылять.
Он забинтовал Земскову ногу. Поверх бинта плотно завернул портянку и прикрутил ее шпагатом.
Остальные в это время молча, словно в почетном карауле, стояли возле Столярова и Огородникова.
– Надо похоронить, - сказал Малюгин.
Встал и Земсков, тяжело оперся на плечо Птичкина.
Смерть человека на войне не менее тяжела, чем в мирные дни. Погибают не просто близкие люди, а товарищи, с которыми делил все тяготы фронтовой жизни, которых ты не раз выручал из беды и которые не раз спасали тебя. И это усиливает горечь утраты.
– Здесь могилы потеряются, - Логунов с неприязнью посмотрел на бескрайнее, заросшее сорняками поле.
– Похороним в роще, там тихо. Хорошее, спокойное место. И нам здесь оставаться нельзя. Могут другие прилететь. Положите на машину лейтенанта и Огородникова... Долотов, поведешь. Если появится "мессер", не жди команды. Жми на всю железку и маневрируй. Как это сделал Гогебошвили. Остальным прыгать на ходу.
Получилось, что Логунов отдал команду. Не Угольников и не старший по званию Земсков. И все послушно выполнили ее...
Положили Столярова и Огородникова на ящики со снарядами. Помогли забраться в кабину Земскову. Долотов осторожно повел машину, и через несколько минут, которых не хватило раньше, чтобы уберечь взвод, "студебеккер" был в роще. Здесь стояла удивительная тишина. В тени высоких деревьев замерли сочные травы. Крутила бесконечную карусель мошкара, растягивали узорные сети паучки...
В этой роще не было войны.
* * *
Они осторожно сняли погибших. Помогли спуститься Малюгину и Земскову. Могилу вырыли на поляне возле высокой, но молодой еще березы. Широкую могилу на двоих.
Солдаты стояли,
– Скажи пару слов, - шепотом подсказал Земсков Логунову.
– Не могу, - отказался Логунов.
– Может ты...
– Надо тебе. Ты с ними воевал. Должен сказать.
Логунов выступил вперед, уцепился правой рукой за приклад автомата, левой оперся на ствол березы.
– Вот так, ребята, - сказал он негромко. И все повернулись в его сторону.
– Им и двадцати нет. Жить бы и жить. А приходится хоронить. Наш лейтенант, гвардии лейтенант Столяров. Он хотел стать инженером, мосты хотел строить, чтобы каждый мог перейти любую реку, не замочив ног... Но пришла война, и он стал артиллеристом.
Гвардеец Василий Огородников - сын крестьянина и сам крестьянин. Остались у него далеко отсюда, в Чувашии, отец и мать. И город Чебоксары, который он любил. А сколько подбил он фашистских танков, вы все знаете... Они погибли в бою, хотя сегодня они не сделали ни одного выстрела, не подбили ни одного танка, не убили ни одного фашиста. Но они погибли в бою. Нам продолжать этот бой. За себя и за них. Во всех боях они будут вместе с нами. И вместе с нами придут к победе.
Логунов подошел к погибшим, опустился на колено и поцеловал в лоб Столярова, затем Огородникова. Кивнул Птичкину. Тот спустился в могилу и расстелил плащ-палатку. На нее уложили тела и укрыли их другой плащ-палаткой. Логунов зачерпнул горсть прохладной земли и осторожно, как будто боялся нарушить покой погибших, бросил ее в темную могилу. За Логуновым потянулись остальные... Потом разобрали лопаты.
Над могилой вырос невысокий желтый холмик. В изголовье поставили высокий столб, вершину которого Долотов стесал топором. На белой древесине Трибунский вывел крупными печатными буквами имена погибших, их фамилии и чуть ниже: 1924-1943 - год рождения и смерти товарищей своих.
– Становись!
– отдал команду Логунов.
Взвод выстроился в одну шеренгу.
– В честь наших погибших товарищей... Огонь!
Четырнадцать автоматов ударили громом в ясное небо.
На войне тоже бывает ясное и красивое небо. Но его не очень любят.
* * *
– Отойдем в сторонку, - предложил Земсков Логунову и Угольникову.
– Поговорить надо, посоветоваться.
Отошли. Остановились у высокого пенька на краю поляны.
– Присядем, - предложил Земсков.
– Присядем...
– Голова у Логунова по-прежнему болела. И не хотелось ни о чем думать. Лечь бы сейчас на теплую травку, закрыть глаза и дремать... Но куда денешься? Приходилось терпеть. Посоветоваться, и верно, следовало.
– Ты в кресло, а мы на травку.
– В кресло, так в кресло, - Земсков осторожно опустился на пенек, поудобней пристроил больную ногу.
– Посидим, покурим... Дела у нас хреновые и табак горлодер, - угрюмо протянул Угольников. Вынул из кармана кисет и тяжело уселся на траву.