Повесть о первом взводе
Шрифт:
– Слышал, - повернулся Птичкин к Гольцеву.
– Если Григоренко, этот ленивый, как байбак, Григоренко, с его отвращением к физическому труду...
Птичкин говорил громко, чтобы Григоренко услышал его. И Григоренко слышал. Он перестал копать, положил руки на край раскопа и с интересом уставился на Птичкина.
– ...Григоренко, который не чешется, если его укусит комар, - продолжал Птичкин, - потому что ему лень даже почесаться... Если этот самый Григоренко в поте лица своего так упорно роет землю, то это не просто надо. Это совершенно необходимо для сохранения его, григоренковской,
– Понял, - спорить Гольцеву не хотелось. Бесперспективное это занятие - спорить с Птичкиным. Да и получалось не особенно удобно. Если рыл землю Григоренко, о лени которого во взводе ходили легенды, это значило немало... И получалось, что он, Гольцев, разглагольствует, а Григоренко тем временем работает, роет щель, в которую он, Гольцев, полезет спасаться, если что. Гольцев снова взялся за лопату, но Птичкин остановил его.
– Это хорошо, что понял... Раз взялся за лопату, значит, понял. Но лопату ты пока оставь. На данный текущий момент тебе дается совершенно другое задание. Самое ответственное. Сбегай в деревню, принеси пару ведер воды. Ведра на машине... Заодно и отдохнешь. Коллектив хочет пить и вся надежда на тебя.
– А где там искать воду?
– неосторожно спросил Гольцев.
– Когда проезжали, не видел я там ни одного колодца.
– Гольцев, Гольцев, - вздохнул Птичкин.
– Не разочаровывай меня, пожалуйста... Ты же рядовой солдат. Тебе дают ответственное задание, а ты начинаешь выяснять у командира, как его выполнить. Так, Гольцев, ты карьеры не сделаешь. Боюсь, с такими наклонностями не станешь ты полковником. Как думаешь, Трибунский, станет он полковником?
– Фигура вроде подходящая, - задумался Трибунский.
– И голос хороший. Но тактического чутья не хватает. Если его хорошо и систематически воспитывать, - может, и станет. Но надо воспитывать денно и нощно.
– Будем воспитывать, деваться некуда. Рядовой Гольцев, за во-дой ша-а-го-о-м марш!
Гольцев отправился за водой, а Птичкин подошел к щели, где, как хорошая машина, работал Григоренко, и уселся, опустил ноги.
– Давай-ка закурим, - предложил он.
– Оцэ дило!
– Григоренко оставил лопату, ловко подпрыгнул и уселся по другую сторону окопчика.
– Покурымо командырского. За твою нову должность. Доставай свий табак. Командырский табак краще.
– На машине кисет остался, - похлопал себя по карману Птичкин.
– Покурим твоего, за твою новую должность. Наводчик - это тебе тоже не кот начихал. Теперь все танки, какие ни есть, - твои.
– Так и мий на машине, - с удовольствием сообщил Григоренко.
– Ну що то за житте такэ? Люды начальством сталы, а курнуть нэмае, - он встал, отряхнул прилипшую к шароварам землю и оглянулся.
– Пидэм до сусидив, там разживэмось.
Расчет второго орудия тоже отдыхал. На куче свежей земли сидел широкогрудый, крутоплечий, черный, как грач, Мозжилкин. Рядом с ним, сложив ноги калачиком, пристроился невысокий, большеголовый Булатов. Оба неторопливо покуривали. Чуть в сторонке Долотов, как и остальные, без гимнастерки, насаживал лопату на новый
– Черенок не железный, с ним аккуратно надо, - думая о чем-то другом, поучал сержант.
– Лопата - она тоже твое личное оружие. А как к личному оружию надо относиться? Ласково надо относиться к личному оружию. Ты представь себе, что будет, если каждый солдат сломает у своей лопаты черенок. Представил?
– Так точно, представил, - доложил Глебов.
– Ни хрена ты, Глебов, не представил. Потому что нет у тебя понятия, как надо беречь военное имущество. Вернешься после войны домой, и ломай там свои черенки от лопат. Сколько хочешь - ломай. А казенную вещь береги как зеницу ока.
– Я чуть нажал, а земля такая, что не вывернешь, вот он и сломался, - оправдывался Глебов.
– Не думал я, что так получиться может.
– Думать надо, вояка.
– Черенок сломал?
– вмешался Птичкин.
– Сломал, - Угольников укоризненно разглядывал унылого Глебова.
– Ты полюбуйся: хлипкий, тощий, в чем только душа держится, а казенный черенок с одного маха уничтожил.
– Ай-ай-ай, какая неприятность, - посочувствовал Птичкин, решивший выручить Глебова.
– И что у тебя в расчете за бестолковый народ. Они у тебя все лопаты переломают, окапываться нечем будет.
– А у тебя что, не ломают?
– недовольно покосился Угольников.
– Ломают, - признался Птичкин.
– Трибунский только что сломал.
– Эге ж, - подтвердил Григоренко.
– Так зломыл аж дзинкнуло, и лопаты нэмае.
– То-то, - сменил пластинку Угольников.
– Наш Глебов ничуть не хуже твоего профессора.
– Ты, Глебов, не тушуйся. И с них пример не бери. Действуй так, как я тебя учил. Понял?
– Понял, товарищ гвардии сержант!
– довольный, что нудный нагоняй кончился, Глебов пошел к Долотову, который заканчивал насаживать лопату.
– Допомогчи не трэба?
– Григоренко уселся рядом с Мозжилкиным, поднял лежащий возле хозяина кисет, оторвал кусок газетки, отсыпал табака и передал кисет Птичкину.
– Помощнички...
– Мозжилкин взял у Птичкина значительно похудевший кисет.
– Чего это сами не запаслись? Старшина всем раздавал. Или свой экономите?
– Отдам в двойном размере, - пообещал Птичкин.
– Как только войну закончим, так сразу и отдам.
– Он прикурил от трофейной зажигалки, дал прикурить Григоренко.
– Ну и бумага у тебя, Мозжилкин. Картон какой-то. Где ты такой достаешь?
– Не нравится, не бери, - спрятал газетку в карман Мозжилкин.
– А что это у вас Баулин без отдыха трудится? Баулин!
– позвал Птичкин.
– Вылезай на поверхность, объявлен всесоюзный перекур.
Из щели по-прежнему слышалось тяжелое уханье лома. Баулин не отзывался.
– Никогда не думал, что щель можно копать с таким увлечением.
– Птичкин подошел к окопу.
– Ребята, да он камень долбит. По-моему, гранит. Месторождение новое открыл. Вылезай, геолог!
Он нагнулся, отобрал у Баулина лом и протянул руку.