Повесть о юности
Шрифт:
Когда Борис вышел на берег, к нему уже бежали ребята.
— Ты что?
— А что? Ничего!.. Все в порядке, — стараясь ничем не выдать пережитое им, ответил Борис.
— А мы уж было испугались!
— Надо бы! — пренебрежительно усмехнулся Борис.
А еще через день к Ольге Климовне прибежала Ира Векшина.
— Тетя Оля! Ваш Борька на зубу повис!
— На каком на зубу? — всполошилась Ольга Климовна.
— Ну, на зубу! На камне!
Ольга Климовна побежала к каменной глыбе, торчащей узкой высокой стеной над гремучим источником, и увидела картину, от которой у нее замерло сердце.
На самой середине зуба голубела знакомая майка, а сам Борис, уцепившись
— Борька! — крикнула Ольга Климовна.
— Тихо, Климовна! Не кричи! — остановил ее оказавшийся тут же дядя Максим. — Испугаешь!..
Ольга Климовна послушалась и молча, с замиранием сердца, вместе с дядей Максимом и собравшейся, тоже притихшей, толпой ребятишек следила, как передвигается по серой стене голубое пятно. Борис спускался, осторожно нащупывая ногами; незаметные, казалось, выступы, ловко перехватываясь руками с одного камня на другой.
— Господи! Свалится! — не удержавшись, прошептала Ольга Климовна.
— Ничего, мать! Не расстраивайся! Он — цепкий!..
Борис действительно цепко держался и медленно, осторожно спускался вниз.
— Вот как он тут пройдет? — как бы про себя проговорил дядя Максим, когда Борис приблизился к тому месту, ниже которого скала казалась совершенно отвесной.
Но Борис и здесь нашел выступы и благополучно спустился вниз.
— А ну, пойдем! — потеряв вдруг свое показное спокойствие, закричал дядя Максим и схватил его за руку. — Пойдем, я тебя вожжами отстегаю!
— За что ж вожжами-то? Дядя Максим! — Борис, улыбаясь, скосил на него глаза.
Голубая майка его была изорвана, руки исцарапаны и заметно дрожали. Но Борис старался держаться спокойно, поглядывая на окружающих его ребят, среди которых он заметил и Иру Векшину.
Ира Векшина дружила с Любашкой, дочерью Максима Петровича. На школьном участке они занимались опытами со смородиной, и каждое утро и каждый вечер то Любашка бежала к Ире, то Ира заходила к Любашке, и они вместе отправлялись к своей смородине. Любашка Борису не нравилась — она была болтливая, приставучая, порывистая, и потому к ее опытам Борис относился недоверчиво. Ира, наоборот, была очень сдержанная, молчаливая, ее большие серые глаза спокойно и внимательно смотрели на мир, в том числе и на него, Бориса. «А что ты из себя представляешь?» — казалось, спрашивал ее взгляд. И это почему-то злило его. Он думал, что она очень гордится тем, что производит какие-то там опыты, и поэтому считал нужным подчеркнуто пренебрежительно относиться и к ней и к ее смородине.
И Борису было особенно неприятно, что Ира торчит здесь без толку, глазеет и слушает, как дядя Максим собирается отстегать его вожжами.
…В МТС привезли новый самоходный комбайн, и ребята немедленно побежали смотреть его. Осмотрев и поговорив с механиком, они решили заодно обследовать и старую монастырскую стену, возле которой нашел свое временное пристанище комбайн. С монастырской стены они пробрались на крышу склада. А с крыши самый прямой и естественный путь на землю — прыгать.
Борис и тут не отстал от ребят: прыгать так прыгать — и раз, и два, и три! Первый раз все прошло хорошо, второй — тоже, а потом Борису показалось мало: ну, какой, в самом деле, интерес прыгать, когда уже знаешь, что тут ничего трудного нет? Другое дело прыгнуть, например, в густые заросли крапивы, которая растет возле склада, — это да! Прыгнуть в нее, стерпеть боль, ожог и не подать виду — этим можно щегольнуть!
Недолго думая, Борис спрыгнул в крапиву и вскрикнул. Острая боль, как огненная искра, пронзила левую ступню и отозвалась во всей ноге. Кое-как поднявшись, он стоял
— Борь, ты что? — спросил, подбежав к нему, один из товарищей.
— На что-то наскочил! — через силу ответил Борис и, опираясь на плечо товарища, выбрался из крапивы.
— Зачем тебя шут в крапиву-то понес? — спросил кто-то из собравшихся вокруг ребят.
— Зачем, зачем! — оборвал его другой. — Нашел когда разговаривать! Видишь — кровь!.. А ну, садись, давай посмотрю!
В подошве у Бориса оказалась большая зеленая стекляшка — осколок разбитой бутылки. Ребята вынули ее, кое-как перевязали ногу и привели Бориса домой. Мать разохалась, расплакалась, дядя Максим взял в колхозе лошадь, повез Бориса в амбулаторию.
Доктор сделал ему противостолбнячный укол, потом долго копался в ране, выискивая осколки стекла, которые там могли остаться. Было очень больно, но Борис терпел. Еще по пути в больницу Борис вспомнил Павку Корчагина, его выдержку, его несокрушимую волю и решил во что бы то ни стало вынести все без единого стона. Это было очень трудно. Бывали моменты, когда зонд врача шарил, казалось, не в ране, а в самом сердце Бориса, но он сжимал зубы и терпел.
Пришлось Борису лечь в постель. По нескольку раз в день к нему заходили ребята, рассказывали о происшествиях в своей ребячьей жизни. Из семейных разговоров он узнавал о колхозных делах, из газет, которые он с жадностью прочитывал, — о корейских событиях, волновавших весь мир. И все-таки было очень скучно и обидно валяться дома, когда светило солнце, когда мимо окон проходили люди, о чем-то говоря между собою, перекликаясь, когда с грохотом проносилась по улице груженная лесом колхозная машина.
И вот тогда случилось то, чего Борис никак не ожидал: к нему пришла Ира Векшина и принесла букет полевых цветов — лютики, колокольчики, ромашки и какие-то еще розовые, красные, названия которых он не помнил. Борис смутился, не знал, куда положить букет, что сказать Ире, А она тоже никак не решалась взглянуть на него прямо и просто и сначала не знала, о чем говорить. Но смущение скоро прошло, и оказалось, что Ира совсем не такая уж гордая и молчаливая, какой казалась вначале. Она, смеясь, опросила Бориса, отстегал ли его в конце концов дядя Максим вожжами, или нет?
— Вожжей не нашел! — улыбаясь, в тон ей ответил Борис.
— Напрасно! — сказала Ира. — Тогда, может, и в крапиву бы прыгать не пришлось!.. Впрочем, мальчишкам вечно не сидится на месте!
Но с этими осуждающими словами совершенно не вязалось выражение ее глаз: прослышав от Любашки о происшествии, она рассматривала Бориса с явным интересом.
Борису, наоборот, не хотелось говорить на эту тему, и он спросил об опытах, которые Ира производила со смородиной. Она охотно рассказала о них, но оказалось, что опытов, по сути дела, никаких не было. Просто учительница биологии достала для их школы куст какой-то удивительной смородины, с очень крупными и сладкими ягодами, и Ира с Любой решили размножить его посредством черенкования. В мечтах им с Любашкой уже виделась эта необыкновенная смородина в колхозных садах и на приусадебных участках колхозников. И вдруг из пятнадцати черенков шесть стали почему-то плохо себя вести. Отсюда — волнения, беспокойство, хлопоты с плохо приживающимися кустами: и полив, и защита черенков в жаркие дни от, прямых солнечных лучей, и мульчирование, и споры о том, что нужно сделать, чтобы ускорить образование корневой системы. Все выглядело очень просто. Но Борис ничем не выдал своего разочарования и дал Ире слово, что, когда выздоровеет, обязательно сходит с нею на пришкольный участок и посмотрит на знаменитую смородину.